Начало дня выдалось прохладным, небо затянуто тонкой дымкой, сквозь которую едва пробивались робкие лучи солнца. Казалось, всё вокруг дышит ожиданием чего-то необычного, и, признаться, я разделяла это чувство. Сегодня был тот самый день, о котором так оживлённо говорили последние дни — поездка на ипподром.
С раннего утра я вместе с Бетси занималась выбором наряда. Мы перебирали ткани, ленты и шляпки. Никогда прежде выбор одежды не казался мне таким сложным: я хотела выглядеть достойно, но сдержанно, без излишней пышности. Всё-таки траур ещё не окончен, и хотя мы позволяем себе небольшие послабления, я не имела права забывать об этом.
Я тщательно подбирала наряд для нас. Мой выбор пал на синее платье с изящной вышивкой и лёгкой накидкой. Для Эдит я выбрала нежно-голубое платье с кружевными вставками и мягкой лентой на талии. Когда я помогала Эдит поправить ленты на её шляпке с маленьким вуалевым напуском, она стояла перед зеркалом, словно в задумчивости, но глаза её были необычно светлыми, оживлёнными.
— Ты сегодня особенно красива, Эдит, — сказала я, улыбнувшись ей в отражении.
Она не ответила. Только слегка приподняла уголки губ, глядя куда-то сквозь стекло.
За последние дни в ней словно что-то изменилось. Или мне показалось? Вечер в особняке Рэдклиффов, где Генри был неизменно внимателен и приветлив, оставил в её душе след, который я, признаться, опасалась разглядеть.
— Генри был когда-нибудь женат? — тихо спросила она, и голос её прозвучал непривычно уверенно, будто вопрос этот она вынашивала не один час. — Или… У него есть невеста?
Я опустила руки, задержав взгляд на её лице, таком открытом и чистом, что сердце сжалось от тревоги.
— Нет, милая, — ответила я как можно мягче, стараясь не выдать растерянности. — Он никогда не был женат.
— Почему? — она спросила это с такой простотой, что я едва не улыбнулась.
— Видимо, не встретил ту, кого мог бы полюбить, — уклончиво сказала я. — А почему ты спрашиваешь?
Эдит отвела взгляд, и я заметила лёгкий румянец на её щеках. В её голосе не было кокетства, но была какая-то искренность, которая меня смущала.
— Он… хороший, — тихо произнесла она. — Немного одинокий.
Слова её прозвучали странно взрослым суждением, но как я ни пыталась расспросить дальше, она уходила в молчание, лишь улыбаясь своим мыслям. Я поняла одно: Генри нравится ей, и это было видно невооружённым глазом.
Тревога охватила меня. Генри — человек чести, в этом я не сомневалась, но что будет, если Эдит, с её хрупкой душой и детской доверчивостью, начнёт строить мечты? Что будет, когда он поймёт, что её простая молчаливость — не черта характера, а особенность, делающая невозможными привычные для брака роли?
Я вздохнула и, собравшись, взяла себя в руки. Ипподром ждал нас, и, как ни странно, мысль о многолюдном празднике сулила передышку от тяжёлых раздумий.
В десять утра мы были уже готовы, Генри прислал за нами экипаж, а Лоример, по поручению мужа, сопровождал нас. Лорд Сеймур ещё на рассвете уехал на встречу с иностранными гостями — государственные дела всегда стояли для него выше светских удовольствий.
Эдит сидела рядом со мной, сжимая в руках лёгкий зонтик, а я то и дело поправляла её ленты. Она выглядела удивительно нарядной: голубое платье с кружевными манжетами оттеняло медный блеск её волос. На ней была маленькая шляпка с кремовыми перьями — я настояла на этом, хотя сама надела широкополую с чёрной лентой.
— Тебе удобно, Эдит? — спросила я, когда экипаж тронулся.
Она кивнула, но губы её оставались сжатыми, словно она боялась сказать лишнее.
Мы прибыли в особняк Рэдклиффов около полудня. Генри встретил нас в холле — как всегда, приветливый, в светлом сюртуке и сером жилете, с розой в петлице. Он окинул нас внимательным взглядом, задержавшись на Эдит, но без тени вольности — одно лишь дружелюбие. Я заметила, как она смутилась под этим взглядом и чуть опустила голову.
— Экипаж готов, дорогая кузина, — сказал Генри, и мне показалось, что в его голосе слышится лёгкое веселье. — Тётушка уже ждёт.
Мы пересели в другой экипаж, где нас встретили леди Агата и Фелисити — обе в превосходном настроении. Сестра нетерпеливо постукивала веером по ладони.
— Аврора! — воскликнула она, как только увидела меня. — Наконец-то! Я думала, вы опоздаете, а это непростительно! Герцог обещал быть!
— Фелисити, мы вовремя, — мягко заметила я.
— Для таких случаев «вовремя» значит опоздать на четверть часа, — парировала она, как всегда, острая на язык, и тут же скользнула взглядом к Эдит.
— Ах, вот и она! Какая прелесть... и какая робость! Это нужно срочно исправлять.
Фелисити тут же принялась что-то шептать Эдит, но та отвечала односложно, всё больше глядя в окно.
Дорога до ипподрома пролетела быстро. Но когда мы приблизились и я увидела перед собой огромное скопление экипажей, людей в пёстрых нарядах, слышала смех, музыку, ржание лошадей, сердце моё забилось быстрее. Я не ожидала такого размаха.
Толпы дам в изящных туалетах прогуливались по аллеям, кавалеры в ярких жилетах делали ставки, у барьеров толпились джентльмены с биноклями. В воздухе чувствовалось напряжение ожидания. Все говорили о скором прибытии герцога — именно он должен был открыть заезд.
Мы поднялись в арендованную ложу. Отсюда открывался великолепный вид на беговую дорожку. Лёгкий ветерок развевал ленты дамских шляп, и солнце играло на полированном дереве барьеров.
— Какое оживление! — воскликнула леди Агата, обмахиваясь веером. — Я уж думала, Эвервуд разучился веселиться!
Фелисити смеялась, разглядывая публику, то и дело комментируя туалеты дам. Эдит же стояла молча, прижавшись к перилам, и её глаза сияли каким-то новым светом.
— Генри говорил, что будет ставить? — спросила я у Фелисити, чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей.
— Разумеется, — ответила она с улыбкой. — Он ведь обожает азарт!
Генри действительно подошёл к нам через минуту, улыбаясь.
— Дамы, заезд начнётся через четверть часа. Не желаете сделать ставку?
Фелисити тут же согласилась, а леди Агата принялась обсуждать фаворитов. Я заметила, что Эдит всё это слушала, не отрывая взгляда от Генри, словно слова его имели для неё особое значение.
Он говорил с ней так же, как и с младшей сестрой: мягко и сдержанно. Предложил мороженое, а потом увёл Фелисити к стойке ставок. Эдит смотрела им вслед так долго, что мне стало неловко.
— Эдит, — прошептала я, — ты не устала?
Она вздрогнула и покачала головой.
— Нет… Я просто смотрю.
Я не стала спрашивать дальше.
Заиграла музыка, и на дорожку вышли жокеи, публика взорвалась аплодисментами. Лошади блестели, как шёлк, и казались воплощением силы и красоты. Эдит смотрела на них, затаив дыхание, но, как мне показалось, всё равно искала глазами Генри.
Заезд начался стремительно, толпа гудела, дамы вскрикивали, кавалеры спорили. Фелисити хлопала в ладоши, выкрикивая имена фаворитов, леди Агата нервно сжимала веер. Я пыталась увлечь Эдит зрелищем, но её взгляд неизменно возвращался к Генри, который стоял чуть поодаль, сосредоточенный и серьёзный.
Когда лошади промчались мимо финиша и толпа разразилась криками восторга, я вдруг почувствовала холодок тревоги. Эдит взрослеет странным образом — не умом, а сердцем. И это может обернуться бедой.