Ханна посмотрела на меня пристально:
— Потому я и позвала тебя. Моё время уходит. Мне осталась неделя, может, чуть больше. Я знаю, когда приходит конец. И хочу передать тебе всё, что у меня есть. Всё, что собирала. Все записи, настойки, травы, знания. А ты обещай, что позаботишься об Эдит. Сделаешь её частью своей жизни. Ты сможешь.
Я почувствовала, как внутри что-то сжалось — и расправилось. Как будто я ждала этих слов всю жизнь. И теперь, наконец, нашла свою дорогу.
— Я обещаю, — произнесла я, глядя ей в глаза. — Обещаю позаботиться о ней. И о тебе — пока ты с нами.
Ханна кивнула, удовлетворённая. Она поднялась, подошла к полке и вынула оттуда свёрток с тетрадями, перевязанными бечёвкой.
— Это первое. Потом покажу остальное.
Я взяла свёрток, прижала к груди.
— Ханна... — вдруг спросила я. — А что случается с Проводниками? Когда их время уходит?
Ханна посмотрела на Марса, который всё это время будто дремал, но уши у него были направлены на нас.
— Они возвращаются туда. В тот мир, откуда всё началось. Где ищут следующую чистую душу. А потом снова приходят сюда. В другом обличье. Но всегда с той же задачей: охранять, оберегать, вести. Иногда возвращаются к тем же людям. Иногда — к другим. Но всегда — на помощь.
Я посмотрела на Марса и вдруг ощутила к нему такую нежность и благодарность, как никогда прежде. Он не просто мой кот. Он мой страж.
— Спасибо, — прошептала я. Ханна мягко улыбнулась.
— Не мне. Ему.
Марс открыл один глаз, зевнул и тихо буркнул:
— Ну наконец-то дошло. А теперь пошли, дорогая, а то танцы без тебя не начнутся.
Ханна засмеялась — громко, впервые за вечер.
— И правда, как ведьминский шабаш. И разговор, и кот. Но ты не ведьма, Аврора. Ты — Целитель. И ты нужна этому миру.
Прикрыв глаза, я прислушалась к ощущениям внутри себя. Когда открыла их, Ханна улыбалась, глядя на меня.
— Как тебя звали в той жизни, Аврора?
Пожав плечами, я погладила Марса по голове.
— Ничего особенного. Елена…
Знахарка снова громко расхохоталась.
— Да уж… — сказала она. — Ничего не происходит просто так. Елена — светлая, сияющая, избранная. Избранница богов, судьба. Тебе суждено было стать Авророй. Ты — утренняя заря, начало, светлое будущее.
Я вышла из дома, унося с собой свёрток, знания и чувство, будто внутри меня распустился цветок, о котором я даже не подозревала.
Марс шёл рядом, и его хвост касался моей ноги, как напоминание: он рядом. И я была благодарна ему за это.
Десять дней в поместье пролетели как один миг, насыщенный событиями и открытиями. Эти дни стали для меня временем погружения не только в прошлое Ханны, но и в будущее Эдит.
Я познакомилась со многими семьями из округи — простыми, честными людьми, которые встречали меня с удивлением, но постепенно открывались, рассказывали о своих заботах и нуждах. Мы сидели на скамьях у домов, за длинными столами, на крылечках, в небольших хижинах, пахнущих ржаным хлебом и сушёными травами. Я слушала, делала записи, иногда — давала советы. Постепенно я почувствовала, как становлюсь частью их жизни. Я запомнила каждого, кто помогал нам: Молли, энергичная хозяйка пекарни с пятью детьми, принесла старую школьную скамью. Том, кузнец, изготовил ручки для дверей больничных палат. Миссис Винслоу, вдова аптекаря, бесплатно передала нам сундук с банками и склянками.
Главной моей задачей стало создание лечебницы. Здание, которое давно собирались снести, теперь служило отделением. После ремонта и тщательной уборки оно сияло в центре деревни, как светлый маяк надежды. Осталось лишь завезти мебель, устроить склад для лекарств, оборудовать палаты. Ханна с азартом, несмотря на слабость, обсуждала каждую деталь. Её глаза сияли. Даже боль не могла потушить этот внутренний огонь.
Мы с другими женщинами, которые собирались там работать, обсуждали план будущих процедурных кабинетов. Говорили о травах, выбрали ткани для занавесок, чтобы сделать приём людей более удобным и уютным.
Ханна с Эдит переехали в поместье через два дня после нашего разговора. Комнаты на втором этаже были уже готовы — просторные, светлые, с окнами на сад. Эдит устроилась, будто была дома с рождения. Она водила меня за руку, показывала, как рассадила цветы, рисовала мелом на дощатом полу солнце и птиц. Я не спрашивала, как она чувствует себя — я знала. Она чувствовала всё. Но делала вид, что ничего не происходит. Как будто хотела подарить матушке последние радостные дни без слёз.
По ночам мы собирались в маленькой гостиной при свете свечей. Ханна делилась со мной всем, что накопила за долгую и удивительную жизнь: записями, сборниками, старинными рецептами, личными дневниками. Она диктовала, я записывала. Элла помогала нам, а Бетси заботилась об Эдит, иногда уговаривала её лечь спать, как ребёнка. Иногда мы просто молчали, но даже в тишине был свой смысл. Я ловила каждое слово Ханны, понимая, что это последние дни и мы не можем их повернуть назад.
Однажды она протянула мне свёрток с бумагами. Они были аккуратно сложены, перевязаны тёмно-зелёной лентой.
— Это документы на Эдит, — сказала она тихо. — Я оформила их в Локстоне ещё до переезда. Много лет назад.
Я развернула их — и замерла. Там были выписки, разрешения, печати и, главное, свидетельство: «Эдит Варвара Норрингтон, баронесса по праву рождения».
— Я всё устроила, когда она только появилась у меня, — сказала Ханна. — Я записала Эдит как свою дочь — она якобы родилась спустя девять месяцев после смерти моего мужа. Никто не задавался лишними вопросами: я умело изображала беременность, носила накладную подушку, почти не выходила в свет. Эдит росла вдали от посторонних глаз, я берегла её, как сердце, и никому не позволяла приблизиться. А когда настало время, мы покинули город и вернулись сюда — туда, где всё началось. Теперь у неё есть не только имя, но и шанс быть кем-то значимым, а не просто сиротой или «странной девочкой». Пусть у неё будет возможность получить образование, уважение и место в обществе. Даже если она никогда не будет такой, как все. Даже если останется в своём мире. Она станет леди. Это даст ей защиту и репутацию. Вы с мужем станете её опекунами. Лорд Сеймур знает об этом. Он обещал мне позаботиться о моей Эдит. Теперь я могу спокойно уйти.
Она замолчала, но через миг, чуть помедлив, достала из кармана длинной вязаной накидки ещё один свёрток — меньше, аккуратнее. Подала мне, словно что-то тайное.
— А это... — Ханна тяжело вздохнула. — Кулон. Он был в люльке, когда Эдит подбросили мне. Просто лежал там, на белом платке. Я тогда подумала, что он как-то связан с девочкой, и не ошиблась. Когда Эдит была ещё малышкой, она иногда странно на него реагировала: брала в руки и вдруг начинала говорить взрослым голосом... холодным, чужим. Это пугало меня до дрожи. Она могла назвать вещи, о которых не знала, а потом забывала, что говорила. Я решила, что пока ей нельзя его носить. Спрятала.
Она помолчала, затем заговорила снова, глядя в сторону:
— А однажды мне приснился сон. Я стояла в белой комнате, вся словно залитая светом, без стен. И кто-то — голос, не мужской, не женский — сказал: «Береги её. Жди Проводника и Утренний рассвет. Они вернут ей разум. И любовь. На всё своё время.»
Я держала кулон в ладони. Камень в нём — гладкий, округлый, молочно-сияющий. Когда мои пальцы коснулись его, мне показалось, что он слегка потеплел. Или, может, засиял изнутри... Я не была уверена. Но знала: это не простая вещь. Этот камень словно жил.
— Он принадлежит ей, — сказала Ханна. — Я чувствую это. Но не мне решать, когда он вернётся к ней. Это будет... на воле высших. Ты поймёшь. А пока — храни его. Он важнее, чем может показаться.
Я кивнула. Не доверить словам Ханны я не могла. И хотя сердце моё сжалось, в груди жила ясная уверенность: кулон действительно для Эдит. Но путь к нему — ещё не начат. Я спрятала его в шкатулку в своей комнате и назвала про себя «лунным камнем». Название пришло само собой — как будто кто-то вложил его в сознание.
Оказалось, Николас знал о том, что девочка не дочь знахарки. Она сама рассказала ему много лет назад. Тогда, в отчаянии, она просила его пообещать, что Эдит не останется без опеки и поддержки. И он, верный слову, сдержал обещание. Теперь я понимаю, почему он так упорно хотел, чтобы я познакомилась с Ханной. Но это должно было случиться. Он не знал, что наша встреча была предначертана судьбой.
Ханна угасала. Мягко, медленно, как солнце в осеннем небе. Без боли, но с каждым днём всё тише. В последний вечер мы сидели у окна, и я держала её руку. Эдит устроилась рядом, положив голову маме на колени. Та гладила её по волосам, почти не глядя.
— Ты скоро уйдёшь, но я не забуду, — произнесла девушка со слезами на глазах.
Ханна с трудом улыбнулась. Её дыхание стало хриплым, но она выпрямилась, собрав последние силы.
— Я всегда буду рядом, моя девочка. Помни, кто ты. Помни — ты свет.
Эдит кивнула. Потом вдруг порывисто обняла её, уткнувшись лицом в её платье.
— Я не хочу, чтобы ты умирала.
— Все мы уходим, Эдит, — тихо сказала Ханна. — Но любовь остаётся. И память. А главное — дело. Помогай людям. Смотри им в глаза. И никогда не позволяй себе злиться понапрасну.
Эдит только кивала, крепко сжимая её руку.
Я обняла женщину. Она прижалась ко мне щекой, и я услышала едва уловимый шёпот:
— Я не боюсь. Я всё успела. А ты… ты справишься.
Марс, сидевший в стороне, подошёл ближе, встал на задние лапы и мягко ткнулся в её колени.
Ханна улыбнулась.
— Береги их. Всех. Я ухожу спокойно, — хрипло сказала она. — Я вижу, вы рядом. И ты, Аврора, не бойся своего дара. Ты сильнее, чем знаешь. Ты сможешь сделать то, на что я не решалась всю жизнь.
Она замолчала и больше не сказала ни слова.