Тайна доктора Авроры

Глава 27

Прошла неделя со дня похорон отца, но тишина в поместье всё ещё была почти физической. Она заполняла комнаты, садилась на плечи, окутывала дыхание. Даже скрип половиц, казалось, звучал тише, чем прежде. Дом будто затаился, выжидая, когда боль утихнет. Но разве горе умеет исчезать по команде?

Утро начиналось с однообразных звуков — щёлканья часов, которые уже отсчитывали время, шуршания мётел, шелеста страниц. Мы ели мало, разговаривали ещё меньше. Фелисити перестала носить пёстрые платья и ходила, словно тень. Она избегала нас, выглядела растерянной, словно не понимала, как себя вести в этом новом, изменившемся мире. Элла и Бетси по-прежнему оставались рядом, тихо поддерживая и не задавая лишних вопросов. Марс почти не покидал комнату, выходя лишь иногда, чтобы убедиться, что всё в порядке. Его глаза говорили больше любых слов — он чувствовал, как болит моё сердце.

Жизнь в поместье постепенно возвращалась в привычное русло, хотя многое изменилось. Генри часто уединялся в кабинете отца, погружаясь в изучение бумаг и документов. Его новое положение требовало ответственности, он стал строже и молчаливее, словно стремясь соответствовать тому наследию, которое оставил после себя дядя.

Мачеха долго беседовала с управляющим, говоря о «разумной экономии» в новых условиях. Хозяйственные книги обновлялись, слуги молча выполняли приказы, но в их глазах читалась тревога. Некоторые из них были уволены. Прежний повар ушёл с кухни — «временно», по словам леди Мэриэн. Однако слуги шептались, что это только начало.

Недельный поминальный обед прошёл тихо. В малой столовой за длинным столом сидели только близкие: леди Агата, несколько пожилых соседей, двоюродный дядя мачехи, совсем седой, с вечно дрожащими руками. Лорд Николас Сеймур — молчаливый, сдержанный, с глазами, в которых светилось что-то большее, чем просто грусть по другу. Он поддерживал меня не словами, а взглядом, тоном, лёгким кивком головы. Я чувствовала, что могу положиться на него. Граф так и не покинул поместье, несмотря на робкие намёки мачехи «не утруждать себя излишним пребыванием в доме скорби». Генри резко осадил леди Мэриэн, прервав её на полуслове, и настоял, чтобы лорд остался. Он сделал это в несвойственной ему грубой манере.

Брат за обедом почти не ел, только перебирал хлеб на тарелке и что-то записывал в блокнот. После короткого тоста в память отца мы молча сидели, слушая, как за окном ветер колышет ветви дубов. Вечер прошёл без истерик, без громких слёз. Только свет свечей, негромкие голоса и ощущение, что нас всех оставили в доме, забытом временем.

Утром Генри и лорд Сеймур отправлялись в Эвервуд. Я вышла проводить их. Они сели на лошадей, и тут я заметила, как сильно изменился Генри. Он будто стал старше на несколько лет. Глаза потемнели, челюсть сжата. Он не жаловался, не говорил о трудностях, но я знала, что поездка в столицу будет непростой. Ехать было необходимо, чтобы начать официальное оформление титула. Согласно закону, в течение месяца со дня смерти предыдущего лорда наследник обязан явиться в суд Палаты лордов и представить доказательства своих прав. Это была не просто формальность — в случае сомнений титул могли оспорить.

Генри быстро попрощался со всеми, а потом крепко сжал мои руки:

— Я скоро вернусь. Не позволяй ей… вмешиваться в твою судьбу. — Он не произнёс имени мачехи, но её фигура стояла между нами, даже в молчании.

Лорд Сеймур склонил голову с тем же благородным достоинством, что и всегда:

— Письмо от меня вы будете получать каждые два дня. Если понадобится что-либо — немедленно пишите. Не доверяйте никому без нужды. Особенно тому, кто слишком часто улыбается без причины.

И снова — ни имени, ни прямого указания, но я поняла, о ком идёт речь.

Когда они скрылись за поворотом, я вернулась в пустующий дом. Остаток недели прошёл в ожидании. Гостевые комнаты опустели, слуги вернулись к своим обычным обязанностям, но всё было словно в полусне. Я проводила дни между чтением, короткими прогулками по саду и наблюдением за мачехой, которая всё чаще уходила в свой кабинет и задерживалась там подолгу. Иногда к ней приходили письма, иногда она диктовала что-то лакею, и я чувствовала: идёт переписка. Готовится что-то. Я почувствовала это особенно остро, когда она начала устраивать «случайные» встречи с лордом Эштоном, приглашая его «выпить чаю», прогуляться по саду, поужинать в тесном кругу. Всё это подавалось как знак вежливости, но намерения просматривались всё явственнее. Несколько раз он пытался заговорить со мной наедине — о здоровье, будущем, даже о вкусе книг, но каждый его взгляд вызывал у меня внутренний холод.

— Вы слишком молоды для таких переживаний, — однажды сказал он, задержав мою руку на мгновение дольше, чем было нужно, и затем поцеловал её. — Время залечит раны, поверьте. Главное — не оставаться одной.

Я выдернула руку и, не отвечая, поклонилась, после чего поспешила прочь. В ушах звенело, словно после удара колокола. Я не знала, что именно было более пугающим: его назойливые слова и прикосновения или то, что в лице мачехи я, скорее всего, не найду поддержки.

Днём, проходя мимо закрытых дверей кабинета, я услышала знакомый голос мачехи:

— …если мы поторопимся, можно всё уладить до возвращения Генри. Вы сами говорили, что это не проблема с вашими связями. Чем дольше тянем, тем выше риск.

Ответа я не услышала — шаги за дверью стихли, а моё сердце забилось быстрее. Стараясь успокоить дыхание, я отступила к лестнице и поспешила в свою комнату.

Вечером того же дня, после ужина я направилась в конюшню — день выдался тяжёлый, и душа просила тишины, лошадиного дыхания и запаха сена. Щенок Рози, заметно подросшая с тех пор, как я подобрала её дрожащим комочком под кустом, радостно залаяла и с разбега бросилась ко мне, обмазывая мои ладони влажным носом и сбивая с ног своим упитанным тельцем. Я рассмеялась — впервые за долгое время по-настоящему — и почесала её за ушами.

— Ты уже настоящая леди, — сказала я, прижимая её к себе. — Но всё ещё слишком вертлявая для спокойной прогулки.

Конюх, мистер Джеймс, подошёл и приветливо кивнул.

— Она хорошо подросла, миледи. Живчик, но умная.

Мы разговорились. О лошадях, о погоде, даже о предстоящем большом поминальном обеде — он сказал, что и конюшня к нему готовится, ведь в поместье съедутся гости с уезда. Мне было приятно говорить с человеком, который видел в животных не только обязанность, но и душу.

Когда мы, наконец, вернулись в комнату, небо за окном уже густело, а в воздухе повисла влажная свежесть. Марс тут же запрыгнул в кресло у камина и притворился спящим, но стоило мне подойти, как он приоткрыл один глаз.

— Пойдём со мной в библиотеку? Я дочитала «Миранду и сад теней». Нужно что-то новое.

Он закатил глаза, зевнул, потом с ленивым фырканьем заявил:

— Скажи пожалуйста, как можно это читать? И потом, после гонок с Рози у меня в животе пусто, как в подвале перед сезоном урожая. Если хочешь, чтобы я сопровождал тебя с достоинством, нужна миска молока.

— Я читаю это, потому что мне грустно и скучно, а ты прожорливый рыжий лентяй, — улыбнулась я, чмокнув его в нос. — Хорошо, отдыхай. Я сама схожу, а на обратном пути попрошу молока для тебя.

Выйдя в коридор, я осторожно прикрыла дверь, держа в руках фонарь. Но она снова скрипнула от сквозняка. Дом был погружён в мягкую вечернюю тишину, лишь половицы поскрипывали под ногами. Я прошла через галерею, в которую вели витражные двери, и спустилась к библиотеке. Внутри пахло воском, бумагой и чем-то тёплым, уютным. Я потянулась к стеллажу, когда за моей спиной раздался голос, который заставил меня замереть.

— Леди Аврора, — произнёс голос, от которого в горле пересохло. Я обернулась. Лорд Гарольд Эштон стоял в дверях, в неизменном чёрном одеянии. Лицо его было тенью — вежливая маска, но глаза выдавали нетерпение. — Какое удачное совпадение. Мы с вами всё время избегаем приватного разговора.