Серебряная рука

Глава 7. ЧЕРНЫЙ ПОЯС

Молодые воины слетались в школу Скаты, как птицы, возвращающиеся в свои летние гнезда. Из опустевшего Придейна не пришел никто. Зато было много народа из Ллогриса и Каледона.

Мы с Лью стояли на скале, наблюдая как с каррахов соскакивают в воду нетерпеливые молодые люди. Мальчишки, некоторым из которых едва минуло по восемь лет, стремились на берег; думали они лишь о славе, наверняка придущей к ним с помощью навыков, которые им еще только предстоит усвоить.

— Луга Скаты в этом году пустовать не будут, — заметил я. — Готовится еще один прекрасный урожай.

— Да? — рассеянно отозвался Лью. Он наблюдал, как мужчина вытаскивал на берег каррах без всякой помощи, перекинув веревку через мощные плечи. Воин в несколько рывков выволок судно на гальку.

— Могучий боевой вождь, — прокомментировал я, отметив пристальное внимание Лью. — Ты его знаешь?

— Кажется, знаю, — пробормотал он и начал поспешно спускаться к тропе. Я последовал за ним и услышал, как он крикнул: «Кинан!»

Молодой воин оглянулся, и на его лице расплылась широкая улыбка. Самым заметным в его облике были дикие рыжие кудри, блестевшие, как полированная медь, и торчавшие, как перья ветру; глаза напоминали кусочки льда и весело поглядывали по сторонам. Он обернулся посмотреть, кто его зовет. На шее блеснул серебряный торк.

— Это я, Кинан! — позвал Лью, входя в воду.

— Привет, друг, — настороженно ответил воин, разглядывая Лью и очевидно не узнавая его. — Я Кинан ап Кинфарх. — Он продолжал выжидающе улыбаться.

— Кинан, это же я: Ллид!

Воин прищурился. В глазах все еще тлело сомнение.

— Нет… не может быть! Ллид?

— Неужто ты не помнишь?

— Ллид ап Диктер! — Закричал Кинан. — Парень, неужто это ты?

Я подумал, что он назвал Лью незнакомым именем: «Гнев, Сын Ярости». Что бы это значило?

Лью засмеялся и схватил его за руки. Они обнялись, как родные, и начали оживленно беседовать, не обращая внимания на разгулявшиеся волны. Взявшись за веревку вдвоем, они легко вытащили лодку на берег, и пошли ко мне.

— Тегид, — еще издали крикнул Лью, — это Кинан Маче. Мой брат по мечу. Это ему я обязан всем, что знаю о смирении.

— Ты хотел сказать «об унижении»? — Кинан рассмеялся, обняв Лью рукой за плечи. — Да, противник из тебя был никакой!

— Отец Кинана — король Каледона Кинфарх, — объяснил Лью. — Его клан — самый большой на юге.

— Особенно если овец посчитать, — радостно добавил Кинан. — Привет тебе, друг. Любой, кто называет Ллида другом, и для меня друг тоже.

— Привет и тебе, Кинан Маче, — сказал я. — Пусть твое копье будет таким же верным, как и твое слово.

Лью коснулся моего плеча.

— Это Тегид Татал, Пандервидд из Придейна, — объяснил он Кинану. — Он соглашается терпеть меня во время путешествий.

— Не понял? Ты служишь Главному Барду? — Редкие красные брови Кинана полезли на лоб. — Да, ты здорово изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз, Ллид.

— Истинно ты говоришь, — заметил я, — сам он тебе ничего не скажет. Он больше не Ллид. Он теперь Лью, и он король, которому я служу.

Изумление в голубых глазах Кинана было искренним, как и его радость.

— Clanna na cú! — ахнул он. — Этот недоделанный воин, которого я помню, никаким вождем никогда не бывал, а уж тем более королем! — Он ткнул пальцем в горло Лью. — И где твой торк, парень?

— Пойдем в зал. Там нас кубки ждут, — сказал Лью в ответ.

— Вот это дельное предложение! — воскликнул Кинан. — Веди!

Они направились через пляж к тропе, но Лью остановился и обернулся.

— Ты придешь, Тегид?

— Обязательно присоединюсь к вам, только не сразу. День хороший; похожу, подумаю. Оставьте мне там кубок.

Я смотрел, как они вдвоем поднимаются по крутой тропе к каэру. Затем повернулся и пошел по берегу на запад. Море мерцало, как чеканное серебро, а небо ослепляло полированной синевой. Соленый воздух был свежим; бледное солнце неторопливо согревало землю и воду. Галька у меня под ногами глухо постукивала, а чайки высоко над головой пронзительно орали.

Да, хороший день для прогулки и размышлений — а мне было над чем подумать. На сегодня главной моей заботой было создание военного отряда, способного подкрепить наши претензии к Мелдрину и вернуть Лью королевский сан. Отряд Ллвидди, хотя и значительно уменьшился в последнее время, все еще насчитывал около восьмидесяти человек. Плюс Волчья стая принца — двадцать лучших воинов Придейна.

От нас потребуется кое-что побольше, чем просто противопоставить Мелдрину другого человека. Мы должны одолеть его. Никакого желания сражаться с членами собственного клана у меня не было, но чем больше сил мы соберем, тем меньше крови прольется. Но где взять хоть какой-нибудь военный отряд, я не представлял. Легче выманить устриц из моря или поймать птицу в небе. Однако другого способа я не видел.

Обогнув мыс, я вышел к открытому морю. Здесь ветер дул сильнее. Я вздохнул полной грудью и пошел по полосе отлива. Я старался думать только об отряде, но мысли мои сами собой скользнули в другом направлении. Не знаю, почему я вспомнил ночь на священном кургане в Инис Бейнайл. Тогда на нас обрушился Цитруал, древнее зло.

Я снова услышал голос Оллатира, Главного Барда Альбиона, произносящий слова на тайном языке дервидди. Курган содрогнулся от этих звуков. Я потерял сознание. Последнее, что я видел — Главный Бард, прислонившийся спиной к каменному столбу Придейна, с посохом над головой, сдерживающий рвущегося к нам Цитраула.

Перед смертью Оллатир вдохнул в Лью свой авен. Сам я этого, естественно, не видел, поскольку валялся без чувств, но не сомневаюсь, что все произошло именно так, как Лью описал мне: передача авена через поцелуй умирающего.

Теперь у Лью авен Главного Барда, но сам он не бард. Авен — это путеводная звезда барда, это светлый дух его ремесла, суть знания, проявленная в силе. У такого барда, как Оллатир, авен был грозным оружием. И Лью обладал им, но вызвать по своему желанию не мог.

И все же авен Оллатира потерян для нас не совсем. Я же видел, что именно он вдохновил Лью возле могилы Фантарха, глубоко под Финдаргадом. Там, оживленный силой Песни Альбиона, авен преобразил своего владельца: Ллид, воин, стал Лью, героем.

Авен Главного Барда жил в Лью, но где-то глубоко внутри него. Если бы мне удалось помочь моему другу вызвать его, для нас это обернулось бы огромной помощью. Но для этого Лью должен стать бардом, то есть проделать долгий и сложный путь. Гармония разума и сердца, объединенная духом Песни, даруется не всем, входящим в узкие врата дервидди, и не каждый бард может владеть авеном по своему разумению.

Так за размышлениями я шел по кромке воды и свежий ветер дул мне в лицо. В моем сознании начал формироваться план. Я был последним бардом моего народа; остальные исчезли. Но, судя по тому, что я видел на Ллогрисе и на Скай, вторжение лорда Нудда, похоже, ограничилось только Придейном. Скорее всего барды Каледона и Ллогриса даже не знали о случившемся.

Мне подумалось, что можно было бы передать весть через воинов, стекавшихся на остров Скаты. Допустим, я соберу ученое братство и расскажу обо всем, что произошло, и прежде всего о преступлении Мелдрина, присвоившего суверенитет, и попрошу их помощи в восстановлении королевской власти Придейна.

В последующие дни я поговорил с молодыми людьми, прибывшими на остров, и узнал, какие барды состоят при каких королях Каледона и Ллогриса. Я узнал имена своих братьев и места, где их можно найти. А потом оставалось лишь ждать, занимаясь проблемами на службе у Скаты.

В дни, сладкие и богатые, как золотой мед, Колесо Небес вращалось, совершая свой размеренный путь: настает время цветения, и тогда холмы пестрят крошечными золотыми цветами, и даже глубокие затененные долины покрываются яркими пятнами. Годовой круг творил свои медленные чары. Я наблюдал за знаками, отмечая прохождение каждого дня и ждал наступления священных праздников. А еще я заметил, как крепнет связь между Гэвин и Лью. Они часто бывали вместе: катались на рассвете, бродили по холмам на закате или сидели на берегу при лунном свете. Я видел, как Гэвин смотрит на него, как радуется каждой встрече. В ее темных глазах не гас свет зари; там в глубине рождалось что-то новое, яркое и сильное.

Лью любовался каждой ее чертой — ее яркими локонами, смехом, изгибом губ, прикосновением ее тонких пальцев. Их часто можно было видеть вместе.

Наступила Рилла, пора созревающих семян и песен, пришла и ушла, оставив после себя ясные холодные дни и морозные ночи. Лег первый снег. Но прежде чем ледяные бури положили конец морским путешествиям, молодежь школы Скаты разъехалась по своим королевствам и по своим кланам. Но до этого я поговорил с теми, кто возвращался на материк, и взял с них торжественную клятву передать мое послание бардам: Главный Бард Придейна собирает горседд на Инис Бейнайле через одну луну после Белтайна.

Я стоял на скале, ветер трепал мой плащ, и смотрел, как корабли уходят домой. Я не боялся, что мое послание не доставят адресатам. Когда последний корабль вышел из бухты, я поспешил в зал, согреваясь осознанием того, что мой долгожданный план, наконец-то начинает претворяться в жизнь.

Воистину удачливы те, кто может наслаждается приютом в зале Скаты, когда за стенами воет холодный ветер. Там едят вкусное мясо со свежим хлебом, запивают медовухой, поют песни, подыгрывая себе на арфе, рассказывают чудесные сказки; затевают игры, отправляются на охоту и возвращаются, раскрасневшиеся от мороза, чтобы выпить горячего пива в отличной компании и в тепле, пока ветер ледяными пальцами царапает крышу.

Дни шли. Неторопливо поворачивалось Колесо года. Зима сопротивлялась недолго и, в конце концов, отступила. Дни стали длиннее, но и ветер стал сильнее. Луна меняла фазы, пока однажды утром, на новой луне не пришло время зажигать огни Белтайна, символизирующие начало нового года. В этот день гасят все другие огни, чтобы пламя Белтайна, чистое и совершенное, могло породить такие же огни, которым гореть весь грядущий год. В доме вождя этот огонь горит не переставая, и каждому, кому нужен огонь, дают живые угли Белтайна, чтобы в каждом доме горел огонь от единого чистого пламени.

В новолунье мы с Гвенллиан собрали Науглан, ветки от священной девятки, от девяти деревьев, — без них польза от белтайновского огня будет куда меньше. Получилась приличная охапка. Я связал ее ремешками из сыромятной кожи. На самом высоком холме Инис Скай мы вырубили в дерне широкую и неглубокую траншею — круг, достаточно большой, чтобы вместить всех из дома Скаты. В центре круга уложили на белую шерсть новорожденного ягненка собранные ветви.

Перед рассветом на вершине холма собрались: Гвенллиан, Гован, Гэвин, Лью, Ската, Бору, слуги и несколько воинов, зимовавших с нами. Потом мы зажгли огонь. Гвенллиан взяла лук, согнутый из свежей ветки, установила палочку в тетиве и уперла ее в выемку дубового ствола. При первых лучах рассвета я положил комок специального растения, которое мы зовем тан коэт, от него огонь загорается намного быстрее. Мне приходилось делать это множество раз. Но на этот раз, едва Гвенллиан несколько раз поводила тетивой с зажатой палочкой, появился уголек, померцал и… погас, испустив крошечную струйку дыма. Гвенллиан выронила лук и страшно побледнела. Огонь не загорелся.

Я взглянул на восток, на восходящее солнце. Первые лучи коснулись вершины холма, а огня, приветствующего новый день, у нас не было. Огонь Белтайна не пришел. Значит, год будет черным. Я схватил лук и закрутил тисовую палочку, сделав тетивой несколько оборотов. Я спешил, как будто скорость могла чем-то помочь. Черный год! Не бывать этому! Водя луком над дубовой колодой, я думал только об одном: огонь, явись!

Мгновение спустя вверх потянулся крошечный столбик серебристого дыма. Я осторожно подул на искру и дал ей разгореться. Не успело сердце совершить и двух ударов, как огонь уже взлетел высоко. Возможно, кто-нибудь из остальных заметил что-то неладное, но не единым вздохом или взглядом не показал этого. Но я все-таки надеялся, что кроме нас с Гвенллиан никто ничего не заметил. Новый год должен начаться правильно, я хотел этого всеми силами. Огонь горел. Я встал, чтобы приветствовать новый год.

Затем мы испекли белтайнский хлеб из зерна и меда. На плоских камнях я пожарил рыбу, птицу, говядину. Гэвин раздала яблоки и фундук, хранившиеся до поры во время Соллена, а Гован разлила по чашам пиво и сладкий желтый мед. Хлеб, приготовленный на огне — это все, что требуется по традиции, но по желанию разные кланы добавляют и другие продукты, в зависимости от того, что бы они хотели получать в изобилии на протяжении всего года.

Так, едой, питьем и песнями, мы приветствовали новый год. Гвенллиан, удобно пристроив арфу на плече, услаждала небеса прекрасной мелодией. Она подарила этому дню драгоценный музыкальный подарок. Пел и я, и наша песня улетала ввысь, как дым от костра. Только вот песне моей недоставало искренности, потому что в моем сердце жил страх.

Огонь догорел; я собрал угли, чтобы дать начало огню в зале Скаты. Пепел разделили в соответствии с традиция Белтайна. А потом мы вернулисьв каэр.

Я больше не думал о неудаче с огнем, сосредоточившись на предстоящем собрании. Обсуждал сам с собой разные вопросы, думал, что сказать братству, как побудить бардов Альбиона к совместным действиям, особенно если помнить последнее собрание, закончившееся раздором. Начался новый день, и мы с Лью начали готовить наш каррах к путешествию на Инис Бейнайл, остров Белой Скалы, где должен состояться горседд.

В ясный, продуваемый ветром день мы с Лью попрощались с нашими друзьями и подняли парус, взяв курс на Инис Бейнайл.

Я не знал, сколько дервидди ответят на призыв, но когда Главный Бард одного из трех королевств Альбиона назначает сбор, все барды должны откликнуться, если им не мешают более важные дела. Как Главный Бард Придейна я имел право объявить горседд.

Обычно на него собираются барды из всех кланов и королевств, поскольку дервидди не придерживаются уз кровного родства, как другие люди; и мы не клянемся в верности никакому господину или вождю, кроме того, кто правит нами. Мы, держатели королевской власти, связаны с самим суверенитетом; мы верны королевству, а не королю.

Во всяком случае, так должно быть. Короли приходят и уходят, но суверенитет остается. Короли — это люди, а люди могут поддаться искушениям, их можно подкупить, только суверенитет чист и незапятнан изначально. Барды Альбиона следят за чистотой суверенитета. Мы, хранители королевской власти, всегда внимательно наблюдаем за теми, кто покушается на хранимое нами.

Я держал курс по ветру, и серебристые рыбы разбегались от носа нашего суденышка. Мне очень хотелось пораньше добраться до Инис Бейнайл и узнать, кто прибудет первым, а еще я должен позаботиться о могиле Оллатира. Я хоронил его в спешке, и теперь пришло время оказать ему должные почести.

— Что ты собираешься им сказать? — спросил Лью, оторвавшись от уже далекого Инис Скай.

— Скажу, что принц Мелдрин силой взял королевскую власть Придейна, — просто ответил я.

— И чего ты от них ждешь?

— Для того и собирается совет. Посмотрим, что можно сделать.

Лью кивнул, глядя вдаль.

— Как думаешь, сколько людей будет?

— Не знаю. Я верю, что в Каледоне и Ллогрисе барды остались.

— Два по тридцать и два?

— Как это ты сосчитал?

— Сам же говорил, что во всем Альбионе три по тридцать и три, — ответил Лью. То есть тридцать один бард в каждом из трех королевств. В Придейне ты остался один, значит, два по тридцать и два. — Я правильно посчитал?

— Да, если все ответят на вызов. Некоторые могут не явиться.

— Что им может помешать?

— Их долг, прежде всего, защищать королевскую власть и народ, — ответил я. — Каждому предстоит решить, что важнее — остаться дома или отправиться на горседд.

— Понимаю. — Лью уселся спиной к мачте, сложив руки на коленях. — Ты расскажешь им о смерти Фантарха?

— Конечно. Это же самое главное! — сказал я, хотя сам не до конца понимал значения этого факта. — Братство решит, что делать и как восстановить Песнь Альбиона.

Песнь звучала с самого начала Альбиона. Фантарх был всегда, и он ее пел. Укрывшись под высокими горами, Главный Бард Альбиона пел Песнь; с его помощью она жила, в свою очередь, поддерживая все в этом мире.

Фантарх умер, но Песнь осталась. Главный Бард Альбиона сумел защитить ее и после смерти. Сильное заклинание позволило ему привязать Песнь Альбиона к тем самым камням, которые раздавили его и образовали над ним могильный холм.

Он сделал все для того, чтобы Песнь не покинула этот мир и Альбион не погрузился в полную тьму и хаос. Сейчас Поющими Камнями владел Мелдрин, ими он надеялся оправдать свои незаконные притязания на суверенитет Придейна.

— Как полагаешь, они попытаются отнять Песнь у Мелдрина? — спросил Лью. Время, проведенное на острове Скаты, позволило ему восстановить душевные силы. Сейчас он выглядел собранным и спокойным.

— Не знаю, — сказал я ему. — Такого еще никогда не случалось.

Мы заговорили о другом и подкрепились запасами, которыми нас снабдили друзья. Наш каррах уверенно рассекал волны, чайки парили над парусом. Ветер помогал нам, так что в начале третьего дня пути мы увидели Инис Оэр, большой остров рядом с Инис Бейнайл.

С попутным ветром мы обогнули широкий северный мыс и подошли к Инис Бейнайл с запада. За мысом нам открылся Уайт-Рок, небольшой остров, сиявший на солнце, как маяк. Прикрыв глаза рукой, я даже разглядел каменный столб в центре Инис Бейнайл. Вошли в пролив. Те, кто отправляется на Инис Бейнайл, часто разбивают лагерь на западном берегу Инис Оэр, а затем пересекают пролив на небольших лодках. Именно для этой цели дервидди и держат их здесь.

Среди скал на западном берегу Йнис Оэр есть песчаная бухта и каменная хижина, где можно хранить провизию и кое-какие другие вещи, необходимые тем, кто посещает священный остров.

Хижина стоит на краю травянистой долины, лошадям есть где пастись, к тому же по долине протекает чистый ручей. На Белой Скале нет места животным, нет места вооруженным людям или любому другому недостойному человеку; Инис Бейнайл, Остров Белой Скалы, — это священный центр Альбиона.

Мы высадились в бухте и подтащили лодку повыше. Лью набрал дров и принес воды. Нашу провизию мы загрузили в хижину, а я вышел на берег, взял одну из маленьких лодок и в одиночку отправился к Белой Скале на могилу Оллатира. Привел в порядок небольшой холмик и добавил к нему несколько гладких черно-белых камней. На могиле учителя я просидел до самого заката, потом встал и вернулся на остров ждать остальных бардов.