Серебряная рука

Глава 18. СОРЕВНОВАНИЕ

Кинан вернулся в первую луну после Самайна. С ним пришли семь воинов и пять возов припасов — зерно и семена: овес, ячмень и рожь — и некоторые вкусности: мед, соль и травы. А еще там были ткани и дубленая кожа. На возах лежали новые копья, также мечи и щиты для всех воинов. И, словно для того, чтобы мы не слишком радовались богатствам, с ним пришли тридцать измотанных Эотаэлей — голодных, с больными ногами, из племени, не согласного с требованиями Мелдрина. Он требовал заложников и дань. Их каэр сожгли, военный отряд короля разгромили, скот угнали.

— Я не знал, что еще с ними делать, — объяснил слегка смущенный Кинан. — Они блуждали по болотам. Холодно, голодно, дети… и все такое — в общем, некуда им идти.

— Не переживай. Правильно сделал, — сказал Лью.

— У них не было ни оружия, ни продовольствия — они бы замерзли в конце концов, — продолжал Кинан. — Я на них не рассчитывал. Знал бы, захватил побольше зерна. Бросить их погибать — извини, никак не мог…

— Не волнуйся, брат, — заверил его Лью. — Мы же строим Динас Дур именно для таких, как они. Веди их сюда.

Эотаэли переминались в стороне, неуверенные, что их примут. Лью, Кинан и я поговорили с ними — восемь мужчин, пятнадцать женщин, остальные дети, несколько грудных. Лью сказал, что им нечего бояться: им дадут еду и одежду, о них позаботятся, и, если они захотят, то смогут остаться. Но они пока не верили своему счастью.

Ребенок истошно заревел, но мать быстро его успокоила. Звук зажёг мой внутренний взор, и я увидел кучку оборванных измученных пришельцев, настороженных и встревоженных, в их глазах таился страх. Первым стоял худощавый мужчина с лицом будто из кремня, рука обернута грязной, пропитанной кровью тряпкой, — видимо, он был лидером группы — и это все, что осталось от трех семейных племен.

— С нами не следует обращаться снисходительно. Нас не изгоняли, — заговорил этот мужчина, и в его голосе звучали ноты негодования. — На нас вероломно напали; нашу крепость разрушили, убили наших людей, угнали наш скот. Мы сумели избежать смерти, но даже смерть для нас лучше, чем позор.

— Добро пожаловать в наш лагерь, — ответил на это Лью. — Что позорного в том, что вам предлагают убежище? Или ты считаешь наше гостеприимство ниже своего достоинства?

— Мы — Эотаэли, — холодно сообщил мужчина. — Однако мы все-таки не малый народ, с которым можно обращаться не лучше, чем со скотом.

Лью наклонился и коснулся моей руки.

— Скажи ему лучше ты, Тегид. А то я начинаю повторяться.

Эотаэли — отдельное самостоятельное племя. Они живут — или когда-то жили — на юге Ллогриса, упрямо цепляясь за свои скалистые берега, как моллюски за свою раковину. Известно, что маленькие сплоченные кланы способны защищать себя, но ни богатством, ни боевыми навыками не владеют. Зачем Мелдрину понадобилось нападать на них, ума не приложу. Возможно, из-за нескольких кораблей?

Эотаэли начали мрачно переговариваться между собой. Я поднял посох и резко ударил им по земле.

— Слушайте, идиоты! — объявил я. — Слушайте Главного Барда Придейна!

Это заставило их замолчать. Против барда никто не осмелился поднять голос. Лью пытался их успокоить; я решил выбрать более прямой путь.

— Стыдитесь! Неужели вы настолько невоспитанны и неблагодарны, что отвергаете дружбу, которую вам предлагают? Вы пришли к нам измученными и с пустыми руками, но мы вас не отвергаем. Мы дарим вам тепло нашего очага, если вы, конечно, примете его. Так что же вы стоите, как пленники в яме для заложников? — Я поднял посох, указал на их вождя и спросил: — Вот ты! Как тебя зовут?

— Иоллан, — коротко ответил худощавый человек, и больше не захотел сказать ни слова.

— Тогда слушай меня, Иоллан из Эотаэлей. Никто не покушается на ваши обычаи. Мы предложили вам дружбу. Вы вольны принять ее или отказаться. Выбор за вами. Если решишь остаться, к тебе будут относиться справедливо. Если решишь уйти, так и уйдешь без всякой помощи.

Иоллан нахмурился, но ничего не сказал.

— Вот упрямый дурак, — прошептал Кинан.

— Пусть подумают, — сказал Лью, отворачиваясь.

Мы с Кинаном последовали за ним, но не прошли и десятка шагов, как вождь Эоталей крикнул:

— Мы принимаем ваше предложение. Мы остаемся, но только до тех пор, пока не наберемся сил и не сможем идти дальше.

Лью обернулся.

— Хорошо. Делайте, как считаете нужным. У нас к вам нет никаких требований.

Мы привели их к жилищам на лугу и устроили на ночлег. Я хотел дать им собственный дом, но Лью воспротивился.

— Нет, пусть лучше рассеются среди нас — скорее проникнутся общими заботами. В Динас Дуре никто не должен чувствовать себя чужаком.

Я согласился. Мы рассредоточили беженцев потеснив народ в каждом доме. Так за один день нас стало вдвое больше, и крыши уже четырех домов украсились уютными дымами. Когда ледяной ветер по ночам завывает в деревьях, как-то теплее жить не так свободно, зато рядом с товарищами.

Соллен выдался холодным и мокрым, но нас это не очень беспокоило. В домах было уютно, огонь горел ярко. Часто по вечерам мы собирались в самом большом доме, я брал арфу и пел. Пел песни, которые пели в этом мире с его начала. Вспоминал «Сказку о птицах Рианнон» и «Фонтан Матонви»; пел «Манавиддан и Тлвит Тег», «Кун Аннун», «Сказку о серебряном колесе Арианрод» и многие, многие другие. Весь холодный Соллен мы провели с песнями, а потом дни постепенно стали длиннее.

К тому времени, когда Гид уговорил молодые зеленые побеги вылезти из земли, беженцы уже не заикались об уходе. Они практически полностью растворились среди нас; их упрямство, порожденное гордостью и страхом, сменилось решимостью взять на себя работы по обустройству нашего поселения. Они стремились отплатить за доброту, с которой их приняли, выражая благодарность изнурительным трудом: подготовка долины под посевы, работа на веслах лодок с камнем для свай кранногов, уход за волами и лошадьми, рубка леса, вспашка земли, приготовление пищи, уход за скотом.

Всюду, где находилась какая-то работа, тут же возникал один из Эотаэлей, и выполнял ее неутомимо и тщательно. Они работали усерднее рабов. Действительно, сделай мы их рабами, они бы ни за что не работали так.

— Они другие, Кинан, не такие как мы, — заявил Лью однажды, когда осматривал свежевспаханные поля. — Я никогда не видел, чтобы люди так изнуряли себя работой. Они платят нам своим усердием.

— Ну, значит, и нам придется постараться, — ответил Кинан. — Не подобает благородным кланам Каледона позволять кому-то превосходить нас в чем бы то ни было.

Алан Трингад, стоявший неподалеку, услышал это и громко заявил:

— И не думай превзойти эотаэлей; для начала попробуй обогнать ретанцев. Только это напрасная затея.

Кинан гордо выпрямился.

— Если бы жители Ллогриса были столь же трудолюбивы, как и хвастливы, я мог бы тебе поверить. Но пока я что-то не видел ничего такого, что могло бы меня убедить.

— Неужто и впрямь, Кинан Маче? — возразил Алан. — Тогда открой глаза, приятель! Поле само себя вспахало? Дерево само себя срубило? Бревна сами покатились к озеру?

— Открыл, но полагал, что скорее увижу самопашущий плуг, бревна, направляющиеся к озеру, чем топор или бычье стрекало у тебя в руках, Алан Трингад!

Окружающие расхохотались ответу Кинана.

Кто-то призвал Алана заставить Кинана взять свои слова обратно.

— Брат, ты ранил меня в самое сердце своими опрометчивыми словами, — признал Алан серьезным тоном, соответствующим предполагаемой серьезности его раны. — Я вижу только один способ спасти свою честь. Давай померяемся дневной работой, и тебе придется признать, что ты поспешил со своими обвинениями.

— Ну что же, — ответил Кинан, — посмотрим, кто из нас лучше. — Он повернулся ко мне. — Завтра мы будем пахать, рубить лес и возить бревна. Работаем от восхода до заката. А ты нас рассудишь.

— Согласен, Алан? — спросил я.

— Само собой, — беззаботно ответил Алан. — Мне как-то все равно: один день, семь дней или даже семьдесят семь! Это для меня не проблема! Но одного дня вполне хватит. Не хочу чрезмерно утомлять Кинана. Мы же знаем, как он ценит свой отдых!

Ответ Кинана был довольно резким.

— Ценю твою заботу, Алан Трингад, но ты не беспокойся. Сколько бы мне не пришлось вспахать, отдохнуть я всегда успею, пока ты будешь запрягать волов!

— Быть по сему! — поспешил я пригасить назревающий скандал. — Завтра мы все посмотрим на это чудо. И увидим, кто достоин встать вровень с Эотаэли.

В тот вечер за ужином заключались пари. Ритани ставили на Алана; Галаны — на Кинана. И те, и другие обступили своих ставленников, всячески их подбадривая. Эотаэли в соревновании не участвовали, поддерживая то Кинана, то Алана в зависимости от настроения.

Кинан и Алан хорошо выспались той ночью. Поднявшись на рассвете, оба пошли к загону для быков. Запрягли, навесили плуги. За ними следовала толпа, всем было интересно, чем закончится поединок. Дети крутились под ногами, оглашая долину громкими криками и визгами.

Добродушно подначивая друг друга, соперники взялись за ярмо, и состязание началось. Кинан справился со своей упряжкой, когда Алан запряг только первого из своих волов. Выводя упряжку из загона, Кинан крикнул через плечо Алану:

— Привыкай смотреть на меня сзади, брат. Моя спина — это все, что тебе достанется сегодня!

— Как-то меня твоя задница не вдохновляет, Кинан Маче! Но я, пожалуй, посмотрю на нее, когда ты будешь кланяться мне, признавая поражение.

Кинан, посмеиваясь, вышел из загона. Он повел своих волов на участок земли, который накануне расчистили под вспашку; остановился, взглянул на небо, вонзил лемех в землю и взял в руки длинную ивовую ветку.

— Ну, пошли! — вскричал он, и я услышал, как с тихим вздохом отвалился первый пласт земли. Волы дружно вздохнули, а до меня донесся запах хорошего чернозема. Тут же пробудилось мое внутреннее око. Я видел, как волы опустили головы. Плуг пошел вперед; Кинан, держась за рукоять, навалился телом на лемех, и волы потащили плуг по траве. Землю прорезал первый черный шрам.

Кинан провел прямую глубокую борозду до конца расчищенного участка. Развернул волов и пошел обратно под громкие выкрики зрителей. Он уже заканчивал вторую борозду, когда Алан только начал пахать.

— То торопись, друг Алан, — крикнул Кинан, — это поле скоро закончится.

— Ты знай себе паши, Кинан Маче, — с улыбкой ответил Алан. — Пока ты будешь возиться с этим полем, я еще два вспашу.

Все засмеялись, но те, кто поддерживал Кинана, начали повышать ставки. Сторонники Алана не повелись на это, сохраняя ставки прежними.

Алан вышел к началу своего участка пахоты, установил лемех и подошел к головному волу.

— Дорогие мои звери! — воззвал он в полный голос, чтобы все могли услышать. — Посмотрите на всю эту прекрасную землю перед вами. Посмотрите на прекрасное голубое небо и восходящее солнце. Хороший день для пахоты. В этот день вы сотворите чудеса. Давайте покажем этим ленивым увальням, как готовить поле! — Он поднял ком земли, раскрошил его в руках и натер землей морды волов.

Некоторые из наблюдавших рассмеялись, а кто-то крикнул:

— Алан, ты хочешь, чтобы они прогрызли борозду в поле?

Дерзкий Ворон не ответил, но склонился к шее вола и что-то прошептал ему в самое ухо, а затем занял место за плугом. Он не стал кричать и бить волов палкой, а просто цокал языком.

По его тихой команде звери двинулись вперед. Плуг плавно рассек землю, а Алан Трингад шел сзади, напевая волам что-то ласковое. Так они дошли до конца поля, повернули и пошли назад — и все это совершенно не прикладая усилий. Кинан тратил на ту же работу намного больше сил.

Волы Алана двигались уверенно, взрезая густую траву и прокладывая одну прямую борозду за другой. Кинан, со своей стороны, пробил борозду до конца, развернул упряжку и, щелкнув ивовым прутом, пошел обратно. Плуг в руках Кинана дергался, когда лемех натыкался на камни. Мне показалось, что он давит на плуг слишком сильно — как будто помогая ему входить в землю, а земля сопротивляется. Алан со своими разговорами не торопился, но мало-помалу догонял Кинана.

Они пахали. Плодородная почва отваливалась с лемехов их плугов длинными, непрерывными завитками. Птицы с удовольствием расхаживали за плугами, кормясь червями. Солнце поднялось выше, потеплело. Кинан заметил, что отвоеванное поначалу преимущество сокращается, и удвоил усилия. Он кричал на волов, колотил их ивовым прутом, загоняя зверей все сильнее. Волы совсем опустили головы; их огромные мускулистые тела тяжело тянули плуг.

Несмотря на немалые усилия, Кинан не смог помешать Алану нагнать себя… а потом и перегнать. Сторонники Алана громкими криками приветствовали последнюю борозду. Алан помахал им рукой, отцепил плуг и повел волов в загон. Кинан, стиснув зубы и насупившись, закончил свой участок, отпустил своих волов и поспешил за Аланом, уже исчезавшим в лесу с топором в руке. За ним тянулся длинный хвост болельщиков.

— Работают сегодня только Кинан и Алан, — заметил я, когда все отставшие поспешили за Кинаном.

— Должен же у них быть день отдыха, — ответил Лью. — Они его вполне заслужили. — Он стал задумчивым. — В моем мире, — медленно произнес он, — людям предоставляется день отдыха — один день из семи. В прежние времена это был дар, ревностно охраняемый, но сейчас его уже не считают таким.

— Один день из семи… — я обдумывал идею. — Это необычная практика, но известная. Барды время от времени высказывают подобные мысли, а короли издают указы для своего народа.

— Ну и давай издадим такой указ.

— Быть по сему! Один день из семи жители Динас Дура будут отдыхать от трудов, — согласился я.

— Надо рассказать остальным, — предложил Лью. — Только не сейчас. Пойдем, поддержим Кинана, а то без нас ему не победить.

На складе возле озера Кинан долго выбирал топор по руке. Мы присоединились к нему, и он с топором в руке погнал волов в лес по тропинке на берегу озера.

— Молодец, Кинан, — сказал ему Лью и добавил: — Я все-таки думал, что ты закончишь пахоту раньше Алана.

— Да я думал, что вообще никогда не закончу! Никогда не попадалось такой твердой земли. Видел, какие там камни? Валуны! А эти волы — самые упрямые звери на свете!

— Не бери в голову, брат, — сказал Лью. — Ты его обязательно обойдешь. Когда у тебя топор в руках, тебе нет равных!

— Да я и не беспокоюсь. Что мне какой-то Алан Трингад? — Кинан фыркнул. — Пусть рубит как хочет, я все равно повалю больше деревьев!

К тому времени, как мы добрались до вырубки, Алан уже неплохо продвинулся. Большая сосна наклонилась и готова была упасть. Зрители азартно подбадривали Ворона, поощрительно вскрикивая при каждом ударе.

Кинан выбрал дерево, плюнул на руки, взял топор и легкими, ритмичными ударами начал рубить. Его болельщики поддерживали своего претендента, и вскоре поляна зазвенела от стука топоров и возгласов зрителей.

Дерево Алана рухнуло первым — к великой радости поклонников. Не теряя ни минуты, он принялся сучковать ствол. Срубив крупные ветки, он одним ударом снес верхушку и закрепил цепь, накинув другой конец на ярмо воловьей упряжки. Поцокал языком и на несколько шагов отогнал волов. Бревно послушно перевернулось, и Алан быстро закончил обрезать остальные ветки. Подбежал к упряжке и вытащил бревно с поляны.

— Не беспокойся, Кинан, — крикнул он, проходя мимо. — Оставлю тебе деревца потоньше.

— Не думай обо мне, Алан Трингад, — ответил Кинан сквозь стиснутые зубы. Он сильно взмахнул топором, и лезвие вонзилось слишком глубоко. У его ног уже лежала приличная куча щепок. — Когда закончишь, я буду ждать тебя с чашей в руке.

— Брат, не мог бы ты уточнить, в чьей руке будет чаша? — Алан остановился.

Кинан сильно взмахнул топором. Отделился еще один толстый кусок ствола.

— Боюсь, люди сочтут меня вором за то, что я украл у тебя первенство, — ответил он.

— Да пусть называют как хотят, — хохотнул Алан. — Ставлю пару золотых браслетов против твоего торка, а?

Некоторые из знавших Кинана, начали перешептываться. Голубые глаза Кинана потемнели, улыбка застыла на губах.

— Твое золото не стоит и десятой части моего торка, — угрюмо объявил он.

— Тогда три браслета.

— Семь, — заявил Кинан, дернув усом.

— Четыре.

— Не меньше пяти, — потребовал Кинан. — И два кольца в придачу!

— Заметано! — Алан засмеялся и поцокал волам. Звери дружно пошли, волоча за собой бревно.

Кинан вернулся к своему дереву. Если он и раньше не отлынивал, то теперь рубил с удвоенной силой. Лицо у него покраснело под стать рыжим волосам; и вообще он как-то весь ощетинился.

— Боюсь, Алан решил его судьбу, — заметил Лью вполголоса. — Может, Кинан и позволит ему опередить себя, но со своим торком точно не расстанется.

Под звуки топора Кинана Лью рассказал мне, как подружился с ним в школе воинов Скаты.

— Это случилось как раз из-за этого торка. Тогда он ценил его выше собственной жизни, а сейчас, мне кажется, немного пониже. — Он усмехнулся воспоминанию. — Он тогда был невыносим! Высокомерный, напыщенный… Точно тебе говорю, Тегид, солнце никогда не заходило над его тщеславием.

Раздался громкий треск и долгий, низкий стон; дерево накренилось и рухнуло на землю.

Кинан, не теряя времени, начал обрубать ветки. Под ободряющие крики его сторонников он привязал ствол к повозке, перекатил его и закончил обрубку, срезав верхушку дерева, когда волы уже начали его тащить.

Пока Кинан отвозил свое бревно к воде, Алан вернулся на поляну и взялся за следующее дерево. Впрочем, довольно быстро к стуку его топора присоединился топор Кинана, бегом вернувшегося на делянку. Алан не подозревал, как задел Кинана, но скоро догадался. Следующим упало дерево Кинана; он успел очистить ствол от веток, прежде чем Алан срубил свое.

Поклонники Кинана радостно завопили, когда он утащил бревно. Поклонники Алана начали поторапливать своего ставленника, и он начал живее махать топором. Дерево затрещало и рухнуло. Обрубка ветвей не заняла много времени, и скоро волы потащили очередное бревно.

Борьба принимала серьезный характер. Оба соперника валили, зачищали, обрубали макушки и оттаскивали бревна с поляны к берегу озера, останавливаясь лишь для того, чтобы глотнуть воды. Солнце поднялось выше, теперь лесорубы обливались потом. Оба сняли сиарки и продолжали рубить деревья, сражаясь, как воины в бою. Собственно, они и были воинами. Торк Кинана сверкал у него на горле; Синий ворон на руке Алана, казалось, взлетал, когда мышцы мощного тела напрягались под кожей.

Ставки удвоились, потом утроились — сначала в сторону одного претендента, потом другого, в зависимости от того, кто в данный момент владел инициативой. На этот раз в пари участвовали даже эотаэли. Лью влился в толпу шумных зрителей, а я отошел в сторонку и сел, прислонившись спиной к пню.

Над лесной поляной то и дело вспыхивали крики. Люди радовались успехам своих ставленников. Крики отдавались у меня в голове, словно вопли победившего военного отряда. И мысленным взором я увидел Динас Дур, мощный, гордо вздымающийся над гладью озера. Я видел поля в долине, охотничьи угодья в лесах на склонах Друим Вран. Я видел, как отважные люди занимали место среди великих и сильных мира сего.

Когда я очнулся от размышлений, оказалось, что вокруг никого нет. Солнце ушло, поляна погрузилась в тень. Неподалеку я слышал голоса людей, сопровождавших Алана и Кинана с волами, тащившими срубленные бревна. Я уже собрался подняться, когда меня взяли за руку.

— Я думал, ты ушел, — прозвучал голос Лью. — Ты спал?

— Нет, — ответил я. — Но сон видел.

— Ну, пойдем. Солнце скоро сядет, вот-вот объявят победителя. Такое пропускать не стоит.

Мы поспешили по тропе к берегу озера. Там было полно народу. Все ждали окончания соревнования.

Бран Бресал взял на себя обязанности распорядителя.

— Итак, испытание на сегодня заявлено тройным: вспашка, рубка леса и вывоз бревен. Мы с вами наблюдали ход соревнования от восхода до заката… — Он замолчал, заметив нас, и шагнул навстречу Лью.

— Продолжай, продолжай, — дружелюбно кивнул ему Лью. — Ты прекрасно начал.

Но Бран сказал только:

— Господин, тебе решать, кто победил.

— Ну что же… — Лью влез на штабель бревен. — Солнце садится; работа окончена, — сказал он, и его голос легко перекрыл все другие звуки. — Вспаханы два поля. Количество борозд на каждом равное. Мое мнение: в пахоте счет равный.

— Так не пойдет! — крикнул Кинан. — У меня на поле оказалось полно камней! Пахать было труднее. Так что победа моя!

— Я начал позднее, но закончил первым, — возразил Алан Трингад. — И у меня поле было такое же, как у него. Счет должен быть в мою пользу.

Обе партии болельщиков заспорили. Но Лью заявил:

— Испытание подразумевало объем работы, а не ее сложность. Число борозд равное, значит, и победа поровну. Надо смотреть на другие результаты.

— Посчитайте бревна! — крикнул кто-то. Толпа тут же подхватила призыв: — Бревна! Бревна! — Но крики быстро стихли.

— Хорошо, — согласился Лью, — пусть бревна решают. Бран, пересчитай.

Сначала Бран подошел к штабелю Кинана и начал считать, касаясь каждого бревна рукой:

— Одно… два… три… четыре… пять… — Толпа ждала, затаив дыхание. — Девять… десять… одиннадцать… двенадцать! Кинан Маче срубил и сложил двенадцать бревен!

Сторонники Кинана разразились одобрительным ревом. Кинан что-то крикнул Алану, но слова затерялись среди шума. Лью, все еще стоя на штабеле, жестом призвал к тишине. Когда толпа снова замерла, он сказал:

— Итак, Кинан заготовил двенадцать бревен. Теперь посмотрим, что у Алана.

Бран перешёл ко второму штабелю и начал счет.

— Одно… два…. — но закончить не успел.

Его прервал ужасный рев трубы, долетевший с вершины хребта, как рев бешеного быка. Звук разнесся над озером и над всей долиной.