Серебряная рука

Глава 25. ДИНАС ДУР

Далеко на севере, в Каледоне, потихоньку набирало силы новое королевство. Оно как желудь, сначала глубоко запускает в землю единственный корень, потом поднимает над землей тонкий стволик, а потом… потом из него вырастает могучий дуб. Таков был и Динас Дур, еще молодой и зеленый, но постепенно набиравший силу. Здесь формировался новый народ.

Трудиться приходилось много: земля расчищалась под посевы; крупный рогатый скот плодился, превращаясь в стадо; строились новые жилища; в горах добывалась руда, превращаясь в умелых руках в медь и железо, кузнецы придавали им нужные формы; обучали детей; обучали и воинов; мастера делали нашу жизнь красивой; вожди учились руководить народом.

Земля с благодарностью приносила хорошие урожаи; мы посеяли рожь и ячмень, наполнили амбары — построили еще амбары, их тоже наполнили. Среди обильных трав скот быстро нагуливал тело; стада множились. В горах удалось открыть богатую рудную жилу; мы выплавляли медь, железо и даже золото. Город посреди озера рос; у строителей возникали все новые планы. Среди людей, занятых общим делом, выделились вожди, ценившие справедливость; мы дали им власть и взамен получили их верность.

Буря раздора рокотала где-то вдали, за нашими стенами и, естественно, к нам хлынул поток беженцев.

Каждый новый сезон сражений приводил к нам новых изгнанников, уходивших от бушующей на земле кровавой бури. Так что вести из широкого мира приходили регулярно, и хорошими эти вести не рискнул бы назвать никто.

Я понимал, что Мелдрин, должно быть, рыщет по земле в поисках любых слухов о нас. Иногда неожиданно возвращавшееся внутреннее зрение показывало мне, как сквозь грозовые тучи, недовольное лицо Бешеного Пса. Я видел его злые глаза, обшаривавшие горизонт, выдающуюся челюсть, когда он стискивал зубы и решал, где в следующий раз прольется кровь, какие всходы вытопчут его всадники.

Однажды мы выступим против него в бою. Скоро это будет или нет, я пока не мог сказать. Но я чувствовал, что пока мы остаёмся в нашей укромной долине под защитой Друим Вран, мы в безопасности. Возможно, какая-то сила хранит нас и отводит пытливый взгляд Мелдрина. Возможно, Быстрая Твердая Рука накрыла нас плащом Матонви. Кто знает? И хотя я каждый год тщательно всматривался в будущее, явных знаков не было.

Все это время я служил главой песне в нашем многоплеменном клане. Я пел часто, но всегда в святые дни. Никаких трудностей это не доставляло, но чем дальше, тем больше мне становилось не по себе. Мне казалось, что мое положение последнего барда опасно. Если со мной вдруг случился беда, например, меня убьют в бою, тогда со мной уйдут великие и чудесные истории Альбиона, обширные знания о нашем мире исчезнут. Я стал смотреть на себя как на свечу, которую способен задуть любой неожиданный порыв ветра; тогда сам дух нашей расы будет потерян навеки.

Мне не хотелось думать, как много уже потеряно с уничтожением Ученого Братства. Я был бардом — Главным Бардом Острова Могущественных. Если упадок, в котором он пребывает, можно было остановить и обратить в восхождение, надо попытаться это сделать.

Пришел Гид; тепло Мягкого сезона ласкало землю, и я решил основать школу бардов. Я долго размышлял над этим, а затем поделился своими планами с Лью. Я встретил его однажды утром, когда он стоял и смотрел, как талантливый Гаранау обучает мальчишек работе с копьем.

— Он замечательный, — сказал Лью о Гаранау. — Если бы ты только мог увидеть его, Тегид. Знаешь, как его сейчас называют мальчишки? «Гарано Брайчир — Гарано Длинная Рука». Его навыки владения копьем напоминают мне Бору.

Годом ранее Ската открыла свою воинскую школу. Она и Бран выбрали самых способных мальчишек, и она с Воронами занялись их обучением.

— Нам нужны воины, — сказал Лью, не вкладывая в свои слова ничего особенного. А вот я увидел мысленным взором затянутое дымом поле битвы. Там в темноте шел бой, только я его не видел. Я понятия не имел, что это — настоящее или будущее.

— Да, воины нам всегда будут нужны, — ответил я, мотая головой, чтобы отвязаться от зловещего образа. — А еще нам нужны барды. Возможно, даже больше, чем воины.

— Твоя правда. — Я был уверен, что он повернулся и посмотрел на меня. — Ну, брат бард, говори. Что у тебя на уме, Тегид?

— Ската и Бран учат молодежь обращению с мечом, — сказал я ему. — А мне пришло время обучать молодые языки нашим песням. Никто не сомневается, нам нужны боевые вожди. Но нам также нужны певцы!

— Успокойся, брат, — проговорил Лью. — Ты хочешь основать школу бардов? Ну, так и скажи.

— Вот я и говорю. И я не намерен откладывать. Я и так слишком долго ждал.

— Одобряю.

Мы пошли к озеру. На берегу теперь появилось больше хижин; мастера — резчик по камню, кузнец, работавший с бронзой, и столяр — поставили свои хижины на самом берегу.

— Динас Дур поднимается, Тегид, — сказал Лью, с удовольствием произнося название нашего поселения. Воины, барды, ремесленники, фермеры… — Лью оглядывал жилища вокруг, — я все лучше вижу, что Динас Дур становится отдельным королевством.

— Только короля не хватает, — заметил я. Лью не ответил.

Мы прошли еще немного вдоль берега, и я услышал плеск весел. Лодка шла от краннога. Она коснулась галечного берега, корпус заскрежетал о мелкие камни, и перед моим внутренним зрением встала женщина, одетая в свободную накидку бледно-желтого цвета, с волосами цвета масла. Солнце упало на волосы, и они вспыхнули цветом светлого меда. На шее она носила ожерелье из крошечных золотых дисков, в каждый из которых был вплавлен красивый синий камешек.

— Привет тебе, Гэвин, — позвал я прежде, чем она или Лью успели заговорить. Я видел, как она легко улыбнулась. Ее глаза обратились сначала к Лью, а затем ко мне.

— Привет, Гэвин, — сказал Лью, и я заметил нарочитую бесстрастность его приветствия.

— Я и в мыслях не держала, что ты слеп, Тегид Татал, — весело сказала она мне, подходя ближе. — Я думаю, все ты видишь, только притворяешься слепым.

— А зачем мне тогда эта дурацкая повязка? — спросил я.

— Ничего в ней нет дурацкого, — не согласилась она. — Если человек, которого считают слепым, мог бы видеть по-настоящему, он увидел бы больше, чем кто-либо другой, ибо он увидел бы, как люди на самом деле относятся к нему. Со слепыми люди не таятся. Слепой видит их такими, какие они есть, и узнает их такими, какие они есть. В конце концов, слепой окажется мудрейшим человеком из всех.

— Мудро, — признал я. — Но, увы, со мной не так. В этом ты можешь быть уверена.

— А я все равно не уверена, — задорно ответила она. — Привет, Лью. Я думала найти тебя на тренировочном поле с Гаранау.

— Мы посмотрели на его уроки, — сказал Лью. — Но Гаранау не нуждается ни в чьей помощи, а уж тем более в одноруком воине.

Ответил он кратко и пренебрежительным тоном. Гэвин попрощалась с нами и пошла по своим делам. Я повернулся к Лью.

— Почему ты пытаешься ее прогнать?

— С какой стати? Ничего такого я не делаю!

— Она же любит тебя.

Лью рассмеялся, но довольно принужденно.

— Ты не перегрелся на солнце? Мне нравится Гэвин; на нее приятно смотреть.

— Тогда почему ты так ее встречаешь?

— Главный Бард, с чего это ты затеял такой разговор? — Он постарался произнести незаинтересованным тоном, но напряженность в голосе выдала его.

— Думаешь, ее волнует, что одна твоя рука хоть немного длиннее другой? Она любит тебя, а не твою руку.

— Да ну, ерунду ты говоришь!

— Или дело в том, что волки Мелдрина надругались над ней?

— Кто тебе сказал? — немедленно взъярился он.

— Прошлой зимой она долго болела. Лечилась от травм, полученных у Мелдрина. Ты спас ее, но ты же видел ее состояние — она предполагала, что ты знаешь. Она пришла ко мне и прямо спросила, не поэтому ли ты ее отверг.

— Прекрати, Тегид. Ты себя позоришь.

— Я?

— Да, ты.

Он был в гневе. Я прекрасно это чувствовал, когда он повернулся и пошел прочь. Он не согласился со мной, но это только еще больше доказывало, что я сказал правду. Другое дело, что моя правда попала в очень болезненное место.

Я шел берегом озера. Знал, что на лесистых склонах хребта найду среди сосен березовую рощу, вот там и будет первая поляна, где начнут обучаться будущие барды. Пока я шел, постукивая посохом по неровной земле перед собой, я мысленно выстраивал ряды Ученого Братства, начиная с самого низкого уровня: Мабиноги.

Те, кого я выберу, станут кавганогами и купаногами, и я начну обучать их искусству памяти, умение, необходимое для барда. Возможно, я найду кого-нибудь, в ком авен уже светится, как уголь, — это было бы лучше всего. Любой, кто сможет овладеть способностями, станет Филидом, затем Брегоном, затем Гвиддоном и, со временем, Дервидди. Из их числа будут выбраны Пандервидди, Главные Барды, по одному от каждого из трех древних королевств Альбиона. И однажды среди Главных Бардов Придейна, Ллогриса и Каледона восстанет Фантарх — Глава Бардов, который в тайной пещере будет петь Песнь Альбиона, поддерживающую это мировое царство.

Однако я тут же задумался: а появится ли когда-нибудь снова Фантарх? Будет ли Песнь Альбиона снова спета в Домайн Дорча? Сможет ли животворящая Песнь снова засиять светом в глубокой тьме?

Я остановился на берегу. Солнце согревало лицо и шею; ветерок с воды трепал волосы; птицы пели чисто и ясно. Здесь и сейчас мы в безопасности. Однако надолго ли? Я помнил слова пророчества бенфейт. И пока пророчество сбылось во всем. Быть по сему!

Среди стройных белых берёзок было прохладно. Я стоял неподвижно, ветви слегка шевелились у меня над головой. Свет играл на молодых листьях, на тонких стволах, скользил по густой зеленой траве рощи. Вот здесь и начнем, решил я. Здесь, в этой роще, я начну восстанавливать школу бардов Альбиона.

Работы непочатый край, зато цель хорошо видна. Завтра же и начну; найду молодых, готовых отправиться со мной в путешествие — мы будем изучать огамическое письмо, повадки птиц и зверей; тайные знания о дереве и воде, земле, воздухе и звездах; вспомним истории Анрута, Нуата и Эмана, Диндсенча и Кеталов, Великие Речи; изучим Законы о привилегиях и суверенитете; постигнем Четыре Искусства Поэзии, законы бардов, священные обряды нашего народа. Возможно, я найду того, в ком ярко пылает Имбас Фороснай, Свет Предвидения, а там, глядишь, появится и новый Оллатир.

Я задержался в роще и провел обряд освящения: срезал с трех берез три тонких веточки и сплел из них обруч. Прокатил его солнечным кругом по периметру рощи — три раза, а затем поставил обруч в центре рощи. Достал свой мешочек с Наугланом, и высыпал часть Священной Девятки в середину обруча; выложил трехлучевую звезду Гогирвена, символизирующую Три Луча Истины. При этом я напевал:

Проговорив должные слова, я встал и вышел из рощи, направляясь к озеру. Я уже шел по береговой тропе, когда послышался легкий всплеск. Подумав, что прыгнула рыба или лягушка, я продолжил путь, постукивая перед собой посохом. Но когда я приблизился к первой из хижин на берегу озера, я снова услышал тот же звук — мокрый шлепок у кромки воды. Я остановился, медленно повернулся и позвал: «Иди сюда!»

Ответа не было, зато я услышал чье-то дыхание.

— Иди сюда, — позвал я еще раз. — Надо поговорить. — Я услышал слабый шорох босой ноги по камню. — Я жду, — поторопил я.

— Откуда ты узнал, что я там был? — мне ответил уверенный, смелый, и в то же время уважительный голос, явно принадлежавший мальчишке.

— Скажу, — произнес я, — если сначала ты скажешь мне, почему следил за мной. Ну что, поторгуемся?

Парень подумал.

— Идет, — наконец решился он. — Сделка выгодная.

— Ну вот и славно.

Мальчишка глубоко вздохнул, сделал паузу, а затем сказал:

— Я пошел за тобой, потому что хотел посмотреть, будешь ли ты петь. — Прежде чем я успел ответить, он добавил: — Теперь твоя очередь.

— Я знал, что ты сзади, потому что слышал тебя, — ответил я, а затем быстро отвернулся и начал постукивать по галечной гальке.

Мальчишку мой ответ не устроил. Он подошел и с обидой вымолвил:

— Неправда. Я так тихо крался, что ты бы меня не услышал.

— Да, — согласился я, — ты был очень тихим. Но у меня длинные уши.

— Не такие уж они и длинные.

— Их хватает, чтобы услышать такого шумного парня, как ты.

— И никакой я не шумный! — с обидой ответил мой собеседник. А затем, не переводя дыхания, спросил: — Это больно, когда слепой?

— Сначала — да, больно, потом уже нет. Но я не настолько слеп, как ты думаешь.

— А зачем тогда ты посохом стучишь?

Дерзкий вопрос, но вряд ли он хотел выразить неуважение.

— Почему ты задаешь так много вопросов?

— Как же я смогу что-то узнать, если не буду задавать вопросы? — требовательным тоном ответил он.

— Зачем ты хотел услышать, как я пою?

— Ха! Не только я один задаю много вопросов, — проворчал мальчишка себе под нос.

Я засмеялся, и ему, кажется, понравилось, что он заставил меня смеяться. Он обежал меня и остановился; я услышал звук брошенного в озеро камешка.

— Как тебя зовут, парень?

— Я — Гвион Бах, — с удовольствием ответил он. — Как в песне.

— Из какого ты клана?

— Мы ойриксени из Ллогриса. Сейчас нас уже не так много, как раньше, — сказал Гвион. Но голос прозвучал гордо. Особой печали в нем я не заметил.

Вероятно, он был еще слишком молод, чтобы понять, что случилось с его кланом и что это значит.

— Привет тебе, Гвион Бах. Я — Тегид Татал.

— Я знаю, ты — Главный Бард, — отозвался он. — Тебя все знают.

— Так почему ты хотел услышать, как я пою?

— Я никогда не слышал бардов, пока сюда не попал, — признался он.

— И тебе понравилось?

— Мне арфа нравится.

— А что насчет песен?

— Моя мама лучше поет.

— Тогда иди к матери и слушай ее.

— Ее больше нет с нами, — пробормотал он. — Она погибла, когда люди лорда Мелдрина сожгли наш каэр.

— Мне жаль, Гвион Бах. Я не должен был так говорить.

— Ничего. Я понимаю, — ответил он. Эти простые слова почему-то включили мое внутреннее зрение, и я увидел мальчишку с вьющимися темными волосами, тощего, но проворного, как мысль, с большими темными глазами и лицом, на котором отражалась любая мимолетная мысль. Я прикинул, что ему лет девять; не больше. Но он уже умен и уверен в себе; причем подобная самоуверенность подошла бы и парню вдвое старше его.

— Скажи-ка, Гвион Бах, — спросил я, — ты хотел бы научиться петь песни?

Он некоторое время размышлял.

— А своя арфа у меня будет?

— Конечно, если научишься играть. Но это довольно сложно, и тебе придется постараться.

— Да я готов, — ответил он.

— Как зовут твоего отца? Я спрошу его, захочет ли он, чтобы я учил тебя… чтобы ты стал бардом.

— Отца зовут… звали Конн, но его тоже убили. — Лицо мальчишки вытянулось, когда он вспомнил о своем горе.

— А кто о тебе сейчас заботится?

— Клейст, — ответил он просто и без дальнейших объяснений. — Ты видишь меня сейчас?

Его вопрос застал меня врасплох.

— Да, — признался я, — в некотором смысле вижу. Иногда я вижу что-то — не глазами, а внутри головы.

Он склонил голову набок. В глазах появилась хитринка.

— Если видишь, скажи, что у меня в руке?

— У тебя в руке ветка. Березовая ветка. Наверное, ты видел, как я срезал ветки в роще и тоже срезал себе.

Он зажмурился и приложил большой палец к центру лба. Через мгновение он снова открыл глаза и объявил:

— А я тебя не вижу. Ты научишь меня, как ты это делаешь?

Его лицо было таким серьезным, таким доверчивым, что я рассмеялся.

— Я тебя научу кое-чему получше, Гвион ап Конн.

— Если Клейст согласится.

— Конечно, если Клейст согласится.

Мы вместе прогулялись между хижинами, и Гвион привел меня к дому, где он жил с несколькими ойриксенами. Я спросил Клейста; мы всесторонне обсудили вопрос. Но я уже знал, что нашел своего первого мабинога. Вернее, он сам нашел меня.