Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов

Глава 28 Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было

Из окон деревянного дома Нороган сквозь полуопущенные ресницы лениво наблюдал за Омароном. Столько ночей он провел в неудобных сборных шатрах, и вот теперь, как король, возлежит на вычурной кровати, покрытой шелковыми одеялами. Пол устлан выделанными шкурами горных козлов, остро пахнет смолой, из открытых окон гуляет свободолюбивый ветер. Бесхозный сруб попался им на дороге совершенно случайно: владельцы по неизвестной причине оставили его, но тем лучше. Наверное, здесь раньше жили охотники, ибо внутренний декор был связан с дикими зверями, в особенности варозитами. Эти гигантские волки с корявыми лапами из головы размещались повсюду: в виде шкур, равно как в виде уродливых чучел. Своеобразное чувство вкуса, но Норогану было наплевать. Из окон открывался прекрасный панорамный вид на Омарон и Беру – отличный плацдарм для наблюдения за военными действиями. Полидексяне постепенно прибывали; вскоре должен был подоспеть хатуг-хан, который перемещался со своим личным войском и гаремом. Впрочем, непосредственно военные действия не входили в планы Норогана; он стремился к другому: напугать, пустить пыль в глаза. Страх – отличное средство для манипуляций.

– Мечтаете, что все получится? – ехидно прозвучал в его голове Нольс. Честное слово, если бы Нороган не был так уверен в том, что они заодно, слова Тени показались бы ему излишне издевательскими.

– Сначала я сожгу Омарон.

– Не боитесь, что и дерево сгорит?

– К счастью, я естествознатель и вполне контролирую силу. Беруанцы испугаются, начнут паниковать, а король к тому моменту уже будет действовать так, как нужно нам… Мы эвакуируем жителей с дерева, а потом я буду переносить всех к Желтому морю, опять-таки используя силу естество….

– Вы естествознатель, пока мальчишка не нашел свиток и не прочитал его.

Нороган нахмурил брови; тень легла на его угловатое лицо.

– Умеешь ты подбодрить, – буркнул он.

Вдруг в дверь внизу робко заскреблись.

– Нольс, открой, – лениво приказал Нороган, а затем опомнился и растерянно распахнул глаза. Он явно начинал забывать, что сущность внутри него не имеет телесной оболочки. Потянувшись, он поднялся и задумчиво направился к двери.

– Это ты, Рахмет? – строго сказал он, намекая, что вечернее время не слишком удобное для приемов. Худощавый мальчишка-армут кивнул.

Простите меня, господин Тукай, я могу войти? Новости от… – он покосился на ящерицу, которая с довольным видом устроилась у него на плече.

– Славно, заходи, – гостеприимно заметил Нороган. Ящерицы – поистине прекрасные существа и передвигаются довольно быстро: около тридцати единомиль в час. Рахмет вошел и с неприкрытым восхищением огляделся.

– Ого! – воскликнул он. – Чей это дом?

– Наш, – странно выразился Нороган, подразумевая, естественно, себя и Нольса.

– Потрясающий! Чтоб я здесь жил! – с неприкрытым восхищением воскликнул Рахмет, и этот детский восторг странным образом польстил Норогану.

«Да уж, тебя я подобрал в местечке попаршивее», – про себя подумал мужчина. Бедный квартал фуражиров…

В голове у него все поплыло, и перед глазами стали возникать события давно минувших дней.

Он тогда только вернулся из неудавшейся экспедиции Корнелия Саннерса… Забили тревогу, начались поиски пропавших в пустыне ученых… А затем стало известно, что отряд муравщиков, возглавляемый неким Тахиром Кремлеком, обнаружил последнее место стоянки Корнелия Саннерса. Это было очень громкое дело: о нем кричали со всех новостных туппумов. А в палатке Корнелия лежал дневник. Все бы ничего, только в нем нашли свитки. Те самые, что так и не смог отыскать Нороган. Коварный пергамент, что постоянно ускользал от его взора. Забавно, когда он еще не был Тенью, то находился совсем рядом со свитком, даже держал его в руках, но не подозревал, что это именно тот самый. Ненавистное последнее слово. Лживое, коварное!

– Неужели вы не попытаетесь его отыскать? – ехидно вопрошал Нольс, и он честно попытался. Нагло заявился в камеру Тахира Кремлека. Ни единой мысли, как действовать, ни единого плана.

– Кто вы такой?

Камеры фуражиров всегда были открыты. Охотникам на муравьев не пристало бояться, они настолько бедны, что красть у них нечего. Нороган по-хозяйски зашел внутрь и презрительным взглядом окинул убогое пространство вокруг.

– Не убейте его только ненароком. Как сделали с…

– Нравится добивать лежачего, Нольс?

– Мое имя Тахир, а не Нольс. И я так и не получил ответа на свой вопрос: кто вы такой? – на этот раз удивленно вопрошал хозяин.

Нороган небрежно стрельнул глазами в его сторону.

– Гость почтил вас своим присутствием, а вы встали на пороге и не даете ему пройти? А как же хваленое армутское гостеприимство?

Тахир явно смутился. Армуты взаправду ценили гостей больше себя.

– Прошу простить, алмаз пустыни. Мой дом открыт для каждого.

Нороган медленно прошел внутрь: мебели здесь не имелось, нищета, как и следовало ожидать.

– Я к вам, собственно, по одному щекотливому вопросу… Касательно пропавшей экспедиции…

– Саннерса?

– Да-да. Вы, кажется, возглавляли поисковую группу?

– Да…

– Я из тимпатринского музея древностей и необычных находок. Нам стало известно, что в дневниках содержатся некие любопытные артефакты… Не так ли?

– Артефакты? Что вы имеете в виду?

– Отец, кто там? – раздался писклявый голос из недр обиталища муравщика. Нороган, не сдерживаясь, скривился. Откровенно говоря, он всем сердцем ненавидел детей. Причем и своих, и чужих он не переносил в равной степени.

– Вам нехорошо? – вежливо поинтересовался хозяин.

– У… Нольса аллергия. На… детские волосы, – невпопад ляпнул Нороган. Бессмыслица! Впрочем, какая разница?

– Что за Нольс такой? Почему вы все время повторяете это странное слово? Дневники… Я уже отправил копию в Беру вместе с отчетом о поисковой операции. Сам же дневник пока у меня, надобно его хорошо изучить.

– Боюсь, вы немного поторопились, уважаемый изумруд. Вы, вероятно, не подумали, что дневник – это не просто записки безызвестного путешественника. Это своего рода политический документ. Как отнесутся в Беру к тому, что достопочтенный беруанский ученый погибает при странных обстоятельствах вблизи Тимпатру? С ним при этом странствовали армуты. Какое пятно на репутации нашего блистательного города, какие подозрения… Вы понимаете, о чем я толкую?

Тахир Кремлек пожал плечами.

– Мне кажется, вы немного… преувеличиваете, господин…?

– Никтой, – тут же с едким смешком отозвался Нороган. Свое имя он сообщать не собирался, да и в сущности, кто он? Никто и есть. – Я прошу вас уничтожить эти дневники. Их надо сжечь. Вместе со всеми документами.

Тахир упрямо качнул головой.

– Я не хочу избавляться от столь бесценного артефакта, поймите меня правильно… Я давно интересовался экспедицией Корнелия, как я могу все его труды превратить в пепел?

– А свои труды не боитесь поставить под угрозу? Вы фуражир, кормилец… У вас, кажется, есть дети… Нужно быть осмотрительнее, а не то всего этого можно быстро лишиться.

Тахир Кремлек разозлился.

– Вы мне угрожаете, господин Никтой?

– Нет, что вы, предупреждаю. Или, если хотите, прошу. Оригинал дневников стоит уничтожить. Это не только моя воля, но еще и нашего музея, который, как вам известно, занимает не последнюю роль в жизни города.

– Хорошо, я сделаю по вашему слову, – неожиданно легко согласился фуражир. А затем мягко выпроводил нежеланного гостя за дверь.

– Врет, – коротко сказал Нольс.

– Мне хотелось попробовать урегулировать вопрос мирно. Вдруг он послушает и сам уничтожит дневник? Тогда мне нечего опасаться. Я еще несколько раз напомню ему… Если же не согласится, прочитаю его воспоминания.

Тахир Кремлек не согласился. Да и вообще, он оказался на удивление непонятливым и строптивым. Обычного внушения было недостаточно.

В Тимпатру наступала страда – время сбора урожая. У пустынного города имелось свое поле для выращивания ячменя и пшеницы. Как правило, там трудилось много работяг, однако к вечеру, когда приходило время собирать граблями сухую траву в валы, на поле оставалось не так уж и много людей. Нороган дождался вечернего времени и подошел к Тахиру.

– Опять вы? – удивленно и сердито воскликнул тот, вытирая пот со лба. Нороган озорно блеснул глазами и стремительно вошел в сознание бедного фуражира. Дневник, где же он? Нороган с охотничьим азартом ковырялся в воспоминаниях фуражира, отбрасывая в сторону ненужные. Тот с болезненными криками корчился на сене под его ногами, но какое ему до этого дело? И вот уже разгадка близка, Нороган почти приблизился к ней, как вдруг ощутил сильный удар по спине, такой сокрушительный, что завалился на Тахира, неловко припечатав того к земле своим телом. Бедняга неудачно ударился виском о брошенные грабли, которые вспороли ему кожу, полилась кровь, надобно скорее исцелить его! Нороган со стоном протянул вперед руки, намереваясь помочь мужчине, однако новый удар помешал ему это сделать. Что случилось, кто посмел?

На него подобно озлобленной собачонке кидался мальчишка, которого Нороган сначала и не приметил. Видно, сын. В руке его была отцовская палица, с которой фуражир, вероятно, ходил на муравья. Глупец, я же исцеляю твоего папашу! Но мальчишка не желал принимать этого очевидного факта. А потом Нороган понял, что лежавший рядом с ним мужчина умер. Тахир рвано выдохнул, и жизнь улетела из его уставшего тела, не выдержавшего испытаний сегодняшнего дня. Каким-то необыкновенным образом это осознал и ребенок, ибо в страхе замер перед телом отца. Глаза его заморгали часто-часто, как крылья диковинной бабочки. Впрочем, столь поэтичное сравнение не подходило ему, ибо в представлении Норогана он казался поистине уродливым. Обычным уродливым ребенком, создающим неприятности.

– Папа умер? – отчаянно прошептал мальчик, во все глаза глядя на виновника трагедии. На щеках уже заблестели горошины слез. Нороган вздохнул. Да, умер. И если бы не твое неуместное вмешательство, он бы еще продолжал жить. Нороган стремительно вошел в сознание ребенка. Увы, тот ничего не знал про свиток. Значит, и мучить его долго не стоило. Когда он покинул его голову, парень резко выдохнул, и как-то неуклюже осел на пыльный песок возле отца. Лицо его было обессмысленным; он ничего не помнил.

– Где я? Кто вы? – бессвязно шептал мальчик.

– Не волнуйся, мы с Нольсом позаботимся о тебе, – миролюбиво пообещал Нороган.

Так они познакомились с Рахметом. Парень частично потерял память; он не помнил отца, откуда он родом. В целом, это было на руку Норогану – таким было проще манипулировать. Впоследствии он желал сотворить из него Тень, но пока оставил в Доргейме с остальными мальчиками, ожидавшими своей участи. И сейчас повзрослевший Рахмет преданно смотрел на него кроткими оленьими глазами; знал бы он, что прислуживает убийце отца!

Рахмет протянул Норогану записку, тот медленно развернул.

«Тод, предупреди Доланда, что свиток мы нашли. Только Артур не может его прочитать. И уничтожить его тоже не так-то просто, кажется, что в огне он не горит. Рассчитываем, что Доланд подскажет нам правильные действия. Вы будете нас ждать? Надеюсь, нас не убьют полидексяне, когда будем пробираться в сторону Омарона. Дейра отправила нас на полидексянской повозке, будем ехать по большой купеческой дороге через лес. Дан».

Нороган перевел проницательный взгляд на мальчишку.

– Ты читал записку? – строго поинтересовался он.

Шельмец скромно потупил взор.

– Одним глазком.

– И что думаешь?

– Я не совсем понимаю, кто такой Доланд.

– Доланд – это я, – горько усмехнулся Нороган. – У меня много имен. Когда не хочешь быть самим собой, приходится идти на ухищрения. Отправь им навстречу пару единорогов. Своим ходом они, пожалуй, не доберутся. Пристрелят. Нынче неспокойно бродить по лесам, пусть даже на полидексянском обозе.

– Хорошо, – быстро согласился парень и уже дернулся в сторону, чтобы выполнить поручение, но тут же принудил себя остановиться. – Почему я так плохо помню свое прошлое? – серьезно и сумрачно поинтересовался он.

Нороган беспечно пожал плечами.

– У тебя его не было, парень. Живи настоящим. Разве не знаешь, если постоянно смотреть через плечо, немудрено оступиться и шею себе свернуть?

– Почему остальные доргеймцы называют меня Четверкой, и только вы Рахметом?

– Они не знают тебя так хорошо, как я.

Юноша слабо кивнул, удовлетворившись этим объяснением, однако Нороган не слишком обманывался на сей счет. Он знал, мальчишка начнет задавать больше вопросов. Но когда это время придет, уже будет поздно. Хлопнула дверь, и Нороган остался наедине с уродливыми чучелами. Впрочем, что еще уродливее: страшные звериные морды или он сам? Нороган не к месту вспомнил, как впервые увидел Тень: маслянистая слизь, чернильно-густая и отвратительно-вязкая. А затем представил, как она медленно перетекает по его венам, превращая кровь в черный кисель.

– Переживаете? – ехидно вопрошал Нольс.

– Не до того мне.

– А зря. Злодей, испытывающий муки совести, куда привлекательнее в глазах других. Зачем вам столько лишних детей, господин Нороган?

Тот задумчиво пожал плечами и вышел на балкон. Его тут же обдало свирепым порывом ветра. Смрадень не за горами.

– Искренне ненавижу их, но они почему-то всю жизнь преследуют меня, – признался, наконец, он.

– Бедняжки к вам тянутся, а вы им нагло врете.

– Люди обожают лжецов. Это пророков и честных никто терпеть не может. Поэтому, наверное, я всеми столь любим.

Нольс помалкивал, и Нороган вновь погрузился в события давно минувшие. Он вспомнил, как неожиданно у него появился отряд Неприкасаемых. Тех, кто вместе с ним, якобы искал Духа Доргейма. Зачем они были ему нужны? На самом деле все просто. В какой-то момент подростки стали убегать из колонии. Сначала один, потом второй. Что с ними происходило – никто не знал, вероятнее всего, дуралеи гибли на болотах. В любом случае это был совсем не тот вариант, который требовался Норогану, ибо он готовил из них вместилища для Теней. Мальчишки планировали побег из Доргейма; сами ли они приходили к такому дерзкому решению, либо же кто-то подбрасывал им эту опрометчивую мысль? Норогану пришлось провести собственное расследование: когда прозябаешь отшельником на острове, сложно разбираться в произошедшем. Пришлось кое-что выяснить… Один случай весьма подсобил ему: как-то ночью возле Гнилого раздола он застал двоих беглецов. Те явно заблудились в проказливых топях и пытались выбраться. Неудачники. И тогда Нороган недолго думая проник по очереди к ним в сознание: ему хотелось узнать, мальчишки сами решились на побег, либо же кто-то склонил их к подобной инициативе. Брожения среди каторжников в Доргейме – опасная штука. Сегодня один захотел пойти против правил, а завтра восстанет вся колония.

Ничего путного в чужих мыслях не оказалось, однако Норогану пришла в голову замечательная идея. Он исцелил беглецов после воздействия и внушил им, что некий злобный дух сподвиг их на побег. Нужно только вычислить злодея среди остальных. Нороган смог бы отлавливать подстрекателей и уничтожать любую пагубную инициативу на корню. Вдруг кто-то еще захочет убежать? Тогда так называемые «неприкасаемые» сразу сообщат ему об этом. Нороган внушил ребятам вести себя при других так, словно они тяжко больны. Зачем? Опять просто: наука для остальных, призванная внушить, что идти против правил колонии не выгодно, да и просто опасно. Глядя на обессмысленные лица Неприкасаемых, другие заключенные боялись покидать стены Доргейма, чтобы не получить подобное наказание и тоже не лишиться разума. Помимо этой важной роли, Неприкасаемые были неплохими информаторами. Нороган не мог все время находиться среди заключенных, он наблюдал за своим детищем со стороны. Как хорошо в таком случае иметь преданных людей среди других арестантов: они бы докладывали ему о всяких брожениях, недовольстве, предательствах и прочих вещах, узнать которые самому Норогану было бы не под силу. Они рассказывали ему о готовящихся побегах, что позволяло ему их предотвращать, и, таким образом, избегать никому не нужных смертей.

Какое-то время отлаженная система работала прекрасно: всеобщее возмущение и недовольство поутихли, а количество желающих сбежать сократилось до нулевой отметки. Отряд Неприкасаемых пополнился еще некоторыми особо строптивыми подростками, но потом все успокоилось, и Нороган было подумал, что он прекрасно защитил колонию: с одной стороны, внушая ученикам мысль, что лишь в Доргейме они смогут обрести помощь, а с другой – что убегать и бороться бессмысленно, опасно, и, главное, наказуемо, но не со стороны людей, а со стороны таинственного существа, которое в здешних краях окрестили «Духом». Все работало безотказно до тех пор, пока опять не начались исчезновения. Причем все было проделано настолько изящно и хитро, что никто, даже сами Неприкасаемые, не могли догадаться, кто за всем этим стоит. Опять участились побеги, причем Норогану уже не удавалось отыскать пропавших мальчишек. Они как сквозь землю проваливались. Особенно страдали новички, хоть таковых имелось не так уж и много.

Когда привезли сынка Ирионуса и двух других, Нороган был почти наверняка уверен в том, что и они попытаются убежать. Все новички пытались; особенно те, кто ничего не боялся. Нороган вспомнил первую встречу с Артуром, всадником, который, по словам Инка, оказался избранным единорогами… Если бы не последний факт, Нороган бы никогда не заинтересовался личностью мальчишки. В сущности, ему было на него наплевать, как и на всех других. Но Артур мог поставить под угрозу его планы: следовательно, здесь имелись два варианта действий. Первое – устранить его со своего пути, чтобы не дать свершиться пророчеству. Однако Нольс столь яро протестовал против убийства, что пришлось уступить. Оставалось второе – обратить врага в союзника. Он не может устранить мальчишку, тогда надо сделать его послушным орудием. Так, Нороган решил следовать второму плану. В Беру он впервые встретился с сыном Иоанты и Ирионуса. И таким странным вышло это нелепое свидание: мальчишка словно невидимой нитью связывал его со счастливым прошлым. Тогда в его жизни еще присутствовала любовь, а Нольс не омрачал его мысли своими язвительными выпадами. Тогда еще возможно было что-то исправить.

Нороган со странным ноющим чувством прикрыл глаза, припоминая детали. Ему тогда пришлось предстать перед Артуром в образе коронера. Мальчишку осудили за какую-то дурацкую мелочь, Нороган же извлек из этого максимальную выгоду, ибо ему было необходимо забрать парня с собой. В Доргейме тот находился бы под его присмотром, но главное, он бы внушил ему мысль найти и уничтожить свиток. Так, в лице заклятого врага он обрел бы союзника. Вдобавок постоянное внушение, которому подвергались все жители Доргейма, повлияло бы и на Артура: возможно, ему бы даже удалось сделать из него послушную марионетку. Лишенный естествознательского дара, что еще слабак мог ему противопоставить, кроме дурацкого пророчества? Впрочем, не тут-то было.

Увидев только его взгляд – упрямый, волевой, настороженный, – Нороган отчетливо осознал: парня будет не так-то просто сломать и подделать под себя. Избранный всадник разительно отличался от Инкарда: он был явно сильнее духом. И решительно ничего не боялся. Нороган вдруг представил себе, что даже издевательства, даже самая страшная боль не погасит ослепляющий свет его глаз: более того, внутренний огонь мальчишки дурно влиял на него самого. Таковым было первое тревожное наблюдение, которое Нороган сделал, притворившись коронером. Но отступать от плана он не стал и внушил Артуру необходимость взять себе адвоката. Гордый и независимый, сын Ирионуса не принял бы помощь от близких людей, но от него – неизвестного, далекого, почти врага, – вполне. Так и получилось. Только Артур вряд ли ожидал, что адвокатом тоже будет он – Нороган и Нольс в одном лице. На суде в какой-то момент Норогану даже стало его немного жаль: таким потерянным и одиноким выглядел сын его, в общем-то, близкого друга. Впрочем, желание отомстить Ирионусу пересилило: за ненужные нравоучения, за то, что предводитель повстанцев ценил его меньше остальных. Свое самолюбие Нороган всегда ставил на первое место. А затем, в Доргейме, Норогану пришло в голову представиться Доландом. Кстати, он ведь был даже чем-то похож на него внешне: светлые волосы, решительный взгляд. Серые глаза, которые со временем не желтели: видимо, из-за того, что в нем все еще находилась сила естествознателя. Он так и не стал полностью Тенью, хоть в сердце его поселилась иная сущность, которую он ненавидел, презирал и боялся. Ведь после смерти Нороган исчезнет, а Нольс будет жить вечно. В этом печальном факте Нороган находил вселенскую несправедливость. Его вдруг так это разозлило, что ему захотелось вырвать сердце из своей груди и выкинуть вниз, с балкона, как ненужную вещь. Воспоминания закончились, ему стало горько.

– С нетерпением ждете встречи с избранным? – с издевкой прошептал ему на ухо Нольс. Его слова были тихими, как шелест ветра, ласковыми и в то же время издевательскими. Нороган передернул плечами.

– Я спокоен и терпелив: тем более, я с ним уже встречался.

– Боитесь его?

– С чего бы?

– Он сильнее вас, благороднее, честнее…

– Нольс, ты совсем в меня не веришь?

– Мне это вовсе не обязательно, я в любом случае не проиграю. Если у вас получится – хорошо, но если нет, то выйдет у другого. Люди склонны к порокам, их сердца всегда открыты для зла. Поэтому за свой народ я не переживаю. Тем более что мне даже нравится путешествовать по разным телам. Вдруг вас случайно убьет кто-нибудь?

– Смотри, как бы тебя не убил мальчишка.

– Он не естествознатель. Но вы правы, господин Нороган, у него теперь свиток. Если он его прочитает, то вполне одолеет меня. Как будете встречать гостя?

Нороган устремил взгляд своих серых глаз вдаль, туда, где поблескивали огни от стихийных пожаров вблизи Омарона. Угрюмое и угловатое лицо его вдруг исказила злобная усмешка.

– С рааспросте-ертыми объятиями, – вязким голосом отозвался он.