Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов

Глава 13 Всякое животное, пресмыкающееся по земле, скверно для вас

Сближение не произошло в один день, на это ушли месяцы. Однако вода камень точит, и маленькие действия, предпринятые отчимом, должны были рано или поздно принести плоды.

Спустя несколько дней после возвращения Норогана, им пришлось вместе сходить на базар за овощами и специями для плова. Был суетливый жаркий день, коими всегда славился Тимпатру. В момент, когда они тщетно пробивались сквозь потные маслянистые тела фуражиров и наглых торговцев, кто-то беспардонно схватил Инка за плечи и сжал так сильно, что парень издал слабый стон.

– Иди сюда, щенок паршивый! Ты куда пропал, а? Мои выступления пошли скорпионам под хвост, а все из-за кого? Правильно, из-за тебя! – не своим голосом орал взбешенный факир. Продавец овощей зафыркал на них, ибо они создавали давку. Впрочем, в Тимпатру на подобное безобразие мало обращали внимание.

– Что от тебя хочет этот полоумный, Инкард? – поинтересовался Нороган тихо. Инк очень хорошо знал эту интонацию его голоса: он мог быть безэмоциональным, почти невесомым, как песчинка, однако ничего хорошего от него ждать не стоило.

– А ты кто такой, что вступаешься за дворового щенка? Он воришка, обокрал меня, да еще и на представление не заявился! – продолжал бушевать факир, пытаясь достать Инка кулаками, однако Нороган медленно, почти лениво вышел вперед, загородив собой мальчика. Одной рукой он театральным жестом взял с прилавка ошалевшего торговца румяное яблоко и смачно надкусил его, насмешливо разглядывая факира. Тот, в свою очередь, с удивлением наблюдал за этим небольшим представлением. Движения Норогана были плавны и грациозны, однако проглотив кусок яблока, он резко бросил огрызок в лицо факиру. Возможно, ничего удивительного бы и не произошло, обычная потасовка на рынке, однако в последнюю секунду естествознатель решил применить необычайные способности, о которых знал лишь Инк.

Так, яблоко со свистом пронеслось вперед и вдруг сделало то, чего никогда не позволит себе нормальный, добропорядочный плод: оно бесстыдно взорвалось перед носом потрясенного факира, превратившись в густой компот! Странный хлопок, и все лицо бедняги, волосы, грудь покрыты сладким соком.

– Я его отец, – отчетливо произнес Нороган, не давая никому опомниться. – Еще раз увижу рядом со своим сыном, и тебя постигнет та же участь, что и яблоко.

С этими словами он кинул монету продавцу и, по-хозяйски положив руку пасынку на плечо, властно повел его прочь. Какое-то время они шли молча, но вскоре Инк обнаружил, что не может сдержать глупый смех. Ему было весело вспоминать произошедшее: комично вытянувшееся лицо продавца, испугавшегося за товар, и злобного факира, который никак не ожидал, что яблоки без вмешательства хозяек умеют самостоятельно выжиматься в сок. Затем парень вдруг что-то вспомнил, и лицо его омрачилось.

– Вообще-то, я, правда, не очень хорошо поступил по отношению к господину Аркису, – признался вдруг Инк. – Я пропустил представление, даже не предупредив его.

– Ерунда. Все это неважно. Ты не хотел, ты не пришел. Запомни, Инкард: ты никому ничем не обязан. Живи для себя, поменьше думай о других, и люди к тебе потянутся.

Инкард украдкой покосился на отчима. Он не мог понять, нравится ли ему это сомнительное рассуждение. Однако Нороган так уверенно держался, столько апломба было в его спокойных действиях, что эта уверенность невольно заразила Инка тоже. Со временем он стал уважать отчима, более того, мальчик даже в какой-то степени преклонялся перед ним, как перед чем-то сильным, более определившимся по жизни, чем он сам. Тем более советы Норогана всегда работали, какими бы циничными они не казались.

Нороган говорил, что вступаться за Саиба было глупо. Что ж, это и правда оказалось так. Инка отчислили из престижного куттаба, ребята перестали с ним общаться, а главное, сам Саиб предал его, сделав вид, что ничего не произошло.

Нороган говорил, что надо в первую очередь думать о себе. Отец вот не думал, сделав в одночасье свою семью несчастной.

Благородство мир не спасает, а, напротив, повергает его в пучину противоречий и распрей. Да и что такого плохого, думать о себе? И совсем уже крамольная мысль: а что если человек благородный совершает добрые поступки исключительно из-за своего эгоизма? Он просто хочет чувствовать себя хорошим, нужным и ценным. Истинных альтруистов не бывает; есть только лицемеры, которые цепляются за свое показное благочестие. Такова была философия Норогана, и в целом она начинала нравиться Инку. Впрочем, она постоянно вступала в противоречие с другой, маминой – но в конечном итоге, кто от кого зависел? Правда заключалась в том, что благополучие мамы целиком и полностью зависело от доброй воли Норогана, без него она, наверное, зачахла бы, превратилась в пустынный мираж. Сила явно была на стороне отчима, но при этом он вел себя достойно: заботился обо всех, воспитывал Инка, перестал бить его и почти покончил со всеми дурными привычками. Значило ли это, что Нороган прав, или просто люди, подобные ему, более живучие и приспособленные, чем, например, его мать?

Как бы то ни было, спустя время отчим и пасынок смогли найти общий язык. Только иногда, в самые редкие моменты, Нороган по-прежнему пугал Инка. Это было не всегда предсказуемо: мальчик хотел получить от него добрый совет, спрашивал что-нибудь, беспечно рассказывал, как вдруг, совершенно неожиданно, спокойное лицо Норогана заволакивалось тьмой, а глаза начинали сверкать подобно острозаточенным кинжалам. По всему лицу узлами расходились морщины, словно под кожей поработала землеройка, а вены на шее напрягались и увеличивались в размерах, как всегда бывало перед жестокой расправой над Инком. В эти неприятные минуты мальчик сбивался, замолкал, расширенными от ужаса глазами глядя на сурового воспитателя. Сердце его начинало громко стучать в такт армутским барабанам, а он сам испытывал стойкое отвращение к своей трусости. Однако Нороган всегда прерывал этот тихий ужас ободряющей улыбкой.

Впервые такое произошло спустя некоторое время после возвращения отчима из пустыни. Дело в том, что в Беру неожиданно озаботились местонахождением экспедиции Саннерса; из каждого пункта назначения исследователи обычно отправляли на дерево весточку с голубями, однако вот уже столько времени от них не было никаких вестей – ни хороших, ни плохих. Вероятно, родственники начали волноваться. Так как последний раз ученые писали из Тимпатру, именно туда пришел запрос из древесной столицы. Но никто ничего не знал, а поиски все откладывались. В какой-то момент нашли местных фуражиров, готовых за небольшое вознаграждение прогуляться по пустыне до Таргаринских гор. Впрочем, ни в Беру, ни тем паче в Тимпатру уже не надеялись найти прославленных ученых, ибо все понимали: путешествие по неизведанным землям – занятие рискованное. Сгинуть в песках проще простого, тем более когда в округе снуют голодные муравьи. Каким же было всеобщее удивление, когда потерянную экспедицию все-таки обнаружили. Эта новость буквально всколыхнула муравейник, потрясла воображение каждого. И дело было даже не в том, что исход экспедиции оказался неудачным: к смерти путешественников все уже давно были готовы, еще с того самого дня, как смельчаки покинули спасительные ветки столицы. Проблема заключалась в том, что никто не ожидал настолько таинственного и зловещего исхода, совершенно необъяснимого с точки зрения обычной логики. Если бы зевакам сказали – бедняги померли от жажды в пустыне – те приняли бы новость с ужасающим спокойствием и даже пониманием. Но здесь крылось нечто загадочное, странное, а это всегда будоражит сознание общественности. В Тимпатру все туппумы пестрили жуткими подробностями, которые, впрочем, пока не покидали пределы муравейника, ибо армуты не могли определиться с тем, как им следует сообщить о смерти Ракиса Лота и сумасшествии Корнелия Саннерса. В какой-то степени армуты чувствовали за собой вину: наверное, такое бывает у свидетелей, которым удается последними застать еще живых людей, впоследствии почивших от чьих-то преступных действий. Когда следовало писать в столицу, что правильнее будет сказать, с точки зрения дипломатии?

Вот один из таких громких туппумов и оказался в руках Инка. Ему стало любопытно: до этого они почти не говорили об экспедиции, ибо, по словам Норогана, путешествие оказалось совершенно бесполезным и даже в некоторой степени вредным – искомый свиток он так и не нашел, но при этом чуть не лишился самого дорогого – своей семьи. О дальнейшей судьбе ученых он не знал, да и не особо интересовался этой темой.

В тот памятный день они сидели за столом: Нороган возлежал на подушках, по обыкновению вооружившись кальяном, как истинный фуражир, а рядом с ним примостилась Павлия, напоминавшая нежную пустынную лилию. Инк сидел напротив парочки и с любопытством рассматривал таблички со сводкой новостей, как вдруг заметил имя Корнелия.

– Это же та самая экспедиция! – воскликнул он живо и принялся читать. История поистине ужасала, а богатое детское воображение дорисовало то, чего не смог передать журналист.

– Нашли его последние записи! «Не думал я, что мне придется столько времени проводить с Каритой Мэнсис…» – медленно прочитал Инкард и перевел недоумевающий взгляд на Норогана. Мальчик думал, отчима заинтересует печальная судьба экспедиции, однако когда он встретился с его полыхающими глазами, тут же понял, что жестоко ошибся. Лед сковал его до самых внутренностей, а на лбу проступила испарина. Этот ужасающе безразличный взгляд Инкард на свою беду знал очень хорошо. Отчим так смотрел на него перед тем, как начать оттачивать на нем естествознательские навыки. И решительно ничто не могло его разжалобить в такие минуты: ни унизительные мольбы, ни отчаянные рыдания, ни сдавленные стоны.

– Как жаль, что их постигла столь печальная участь. Я успел с ними подружиться, а особенно – с Корнелием, – холодным свистящим шепотом проговорил Нороган, продолжая гипнотизировать Инка, словно хищная змея перед нападением.

– Это действительно ужасно! – согласилась с ним Павлия. – Что же там могло произойти? И кто эта странная женщина, о которой пишет Корнелий? Насколько я помню, с вами никого не было?

Нороган немного поразмыслил, а затем произнес уже более мягким голосом:

– Слышал я как-то от путешественников… Синдром третьего человека, так, кажется, он называется. Когда люди в экстремальных условиях начинают ощущать присутствие незнакомца. Вероятно, с беднягой Корнелием произошла подобная штука.

– Тут сказано, что нашли не только его дневники, а также свитки из Воронеса… Глава поисковой операции Тахир Кремлек хочет передать их вместе с копией дневника беруанскому географическому сообществу… – добавил Инкард нерешительно, уже не зная, какой последующей реакции ждать от Норогана. Мужчина зловеще затянулся, а затем выпустил перед собой кольцо розового дыма. Его лицо загадочно просматривалось сквозь это цветное марево: оно было таким неопределенным, странным, неоднозначным, что Инкарда опять пробрал страх.

– Мне очень жаль его, – испуганно пробормотал Инк, желая поскорее сменить тему.

– Путешествовать опасно, мой мальчик, – нравоучительно заметил Нороган. – Особенно когда рядом нет достойного лекаря. Хочешь, я поучу тебя естествознательству?

– Да, хочу! – живо отозвался мальчик, обрадованный неожиданным поворотом. О, Инк очень хотел. Располагая подобными умениями ранее, он бы не довел мать до болезни.

– Не будет ли это слишком тяжело для него? – озабоченно поинтересовалась Павлия. Она знала, что Инкард может применять силу только через боль, и уж, конечно, совсем не в том объеме, как Доланд.

– Это умение пригодится ему в жизни, – мудро заметил Нороган.

– Да, пожалуйста, мама! – с мольбой воскликнул Инкард.

И Павлия позволила. С этого дня начались интенсивные тренировки, сперва совершенно бесплодные, но спустя какое-то время Инку удалось худо-бедно освоить естествознательство. Нороган никогда не кричал на своего подопечного. Предельно вежливым тоном объяснял он урок, даже в том случае, когда Инкард чего-то не понимал с первого раза. Так со временем они добились того, что мальчик стал настоящим естествознателем. Впрочем, у способного ученика все же имелся один недостаток: он не мог производить несколько актов естествознательства подряд, без отдыха. Это требовало слишком много усилий. Но во всем остальном мальчик был весьма неплох. Так, нелюбимый отчим сделал для Инка то, чего не смог сделать для него родной отец: научил быть естествознателем.

Жизнь в Тимпатру совсем наладилась, Инкарду уже почти стало нравиться новое пристанище, однако в какой-то момент Норогана потянуло в Беру. Он мотивировал это желание необходимостью проверить гнездим и выплатить за него налог.

– В столице жизнь лучше, чем здесь. Думаю, ваши следы уже давно затерялись, и враг, убивший Доланда, перестал вас искать, – сказал Нороган жене. – Подыщем Инкарду школу в столице. Либо отдадим его в Троссард-Холл. Представляешь, какое блестящее будущее ждет твоего талантливого сына?

Последняя реплика сыграла решающую роль; семья стала готовиться к очередному переезду. Нороган несколько раз ненадолго отлучался: как он говорил, для того, чтобы подготовить все к их заселению на дерево.

И вот настал день, когда Инк почти точно также как несколько лет назад, стоял на борту величавого армутского судна и с грустью смотрел на отдаляющиеся пики бурых гор. Было ли ему грустно, что он покидает это место? Тимпатру вторгся в его жизнь стремительно, неумолимо, даже безжалостно. Негостеприимный к чужакам, шумный, пыльный, большой, меркантильный, сандалово-пахучий и омерзительно-жестокий, он все же занял определенное место в сердце мальчика, который благодаря ему очень быстро повзрослел. Теперь он отправляется завоевывать столицу, неужели там его правда ждет большое будущее? Нороган слов на ветер не бросал, значит да будет так!

Впрочем, увы, его горячим надеждам не суждено было сбыться так скоро. Столица оказалась презрительно-холодной. И если Тимпатру был жесток, то Беру до обидного безразличен, как и все крупные города. Здесь даже люди из ближайших гнездимов не общались друг с другом, что же было говорить о разноветочных соседях? Инкард ни с кем не мог сойтись; больше чем прежде тосковал он по родному Гераклиону, запаху водорослей, моря и смолы, старым друзьям, с которыми они строили устричные фермы. И ведь он даже не мог переместиться туда, так как у него не хватило бы сил на обратный путь. В школу его пока так и не отдавали, надеясь, что при достижении определенного возраста ему удастся поступить в Троссард-Холл. Нороган даже как-то устроил ему путешествие на единорогах до школы и обратно, чтобы тот восхитился видом лабиринта, гигантского здания с куполами в виде рога единорога, бескрайним полем для игры в едингбол, потрясающим соседством двух сезонов: смрадня и оюня.

– Это Воронес, город естествознателей, – со значением сказал тогда Нороган. – Для обычных людей его открыл Корнелий Саннерс, а Дерйра Миноуг возвела здесь школу для детей.

«Город отца» – про себя переформулировал Инк. И полюбил это место всем сердцем.

А потом Нороган стал все чаще пропадать. У него появлялись срочные дела. Он оставлял семью на месяц, два и даже больше. Павлия воспринимала эти отлучки спокойно, не переживал и Инк. Если бы подобное поведение обижало бы мать, то и он, несомненно, принялся бунтовать. Однако всех устраивало такое положение вещей, тем более, что не скупившийся на подарки отчим всегда оставлял достаточно денег. Однажды он пропал так надолго, что Инкард уже принялся сомневаться в его возвращении. И вот тогда он оказался вплетенным в череду довольно странных событий, которые раз и навсегда изменили его жизнь.

Сначала произошла встреча: удивительная, ни на что не похожая. И если бы она случилась из-за него самого, Инкард был бы только счастлив. Но она произошла из-за другого мальчика. Однако же обо всем по порядку.

В один из пасмурных деньков не то смрадня, не то слизня, Инкард сидел на отдаленной от своего гнездима ветке. Сверху ему на голову лилось что-то отвратительно-мерзкое и отрезвляюще-холодное, но он не придавал тому значения. Настроение было прескверное, ибо он крепко повздорил с матерью. Павлия истово верила, что необходимо продолжать искать «Последнее слово». Возможно, они единственные (если не считать Ирионуса) знали о нем. Артефакт следовало уничтожить, чтобы кто-то случайно, либо же намеренно не употребил силу на скверные дела. Кстати, мать хотела, чтобы Инкард учился в Троссард-Холле еще и по той причине, что там хранились свитки естесвознателей. Имелись там также письмена бедных ученых, которых постигла печальная участь в Тимпатру. Павлия предполагала поехать с сыном, чтобы участвовать в поисках, самому же Инкарду эта идея отчаянно не понравилась.

Во-первых, ему ужасно не хотелось, чтобы мать все время крутилась под боком. Всех нормальных детей в школу обычно отправляли одних, а он должен находиться под непрестанной опекой мамочки? Инкард стал совсем самостоятельным, гордым и бунтующим подростком, впрочем, в последнем не было его вины, ибо немалую роль сыграли воспитание и поведение отчима.

Во-вторых, он считал поиски свитка занятием бесполезным и даже вредным, ибо оно мешало ему добиваться своих личных целей. А ему очень хотелось вернуться на родину, в Гераклион, и жить там, как прежде. Зачем ему вообще сдался Троссард-Холл? Пару раз Инкард даже подумывал оставить мать и самостоятельно переместиться в портовый город, однако искренняя сыновья привязанность останавливала его от столь поспешного шага. Вот и сейчас он с тоской обдумывал свое одиночество, вспоминал друзей из Гераклиона, мечтал о будущем, которое, признаться, виделось ему пока не менее пасмурным, нежели сегодняшний день. Вдруг шквальный порыв ветра всколыхнул ветку на которой он сидел, отчего ему пришлось схватиться за кору, чтобы не свалиться. Инкард никогда не боялся высоты и выбирал для своего затворничества самые отдаленные и тонкие места, за что в Беру окружающие прозвали его «галчонком». Снова подул ветер вперемежку с чем-то мокрым, и словно из брызг, перед Инкардом воплотился прекрасный фиолетовый зверь. Крылатое создание неторопливо подлетело к ветке и осторожно приземлилось напротив восторженного мальчика. Это было поистине неожиданно, удивительно, ибо Инкард еще никогда не видел вблизи столь красивых и горделивых животных.

– Настоящий фиолетовый единорог! – не сдержав восхищения, пробормотал мальчик. – Тот, кто однажды даровал силу Вингардио! Невероятно!

Единорога кажется позабавило это милое проявление ребячества, ибо он широко ухмыльнулся, обнажив белые ровные зубы.

– Ты ведь хочешь, чтобы я стал твоим всадником? – вдруг робко поинтересовался Инк. Впрочем, мальчик даже не смел мечтать о подобном. Он знал, что в былые времена фиолетовые единороги выбирали себе всадников из естествознателей; однако после того как Вингардио начал войну, эта традиция ушла в небытие. Неужели Инк первым, спустя столько времени, удостоится подобной чести?

– У меня уже есть всадник, – ярко прозвучало у него в голове, как если бы это была его собственная мысль. Неожиданно Инкард осознал, что тоже способен отвечать с помощью мыслей. – У меня уже есть всадник, но мы можем подружиться, если ты не против, – продолжил говорить единорог, увидев, как стремительно мрачнеет лицо Инка.

– Зачем ты прилетел сюда? – живо полюбопытствовал тогда Инкард, разумно посчитавший, что быть другом единорога ничуть не хуже, чем его наездником.

– Обычно мы редко появляемся вблизи людских поселений. Но у меня имелась веская причина. Я потерял своего всадника, – с неподдельной грустью возвестил фиолетовый зверь. – Моя глубинная связь с ним оборвалась; боюсь, он перестал быть естествознателем.

– Он умер? – дрожащим голосом спросил Инкард, который от жалости к неизвестному всаднику вновь перешел на обычный разговор.

Единорог отрицательно помотал головой, отчего роскошная грива взметнулась в воздухе и водопадом осела на его мускулистой фиолетовой шее.

– Жив, но ему грозит беда. В школе произошли странные события, вскоре все ученики прилетят в Беру.

– Из Троссард-Холла? Но зачем?

– Мне это неведомо. Догадываюсь лишь, что мой всадник тоже будет здесь.

– Как его зовут? – из любопытства поинтересовался Инкард. Ему хотелось узнать имя счастливчика, того, кого сам единорог выбрал на роль всадника. Везет же кому-то, в самом деле! А ему в качестве утешения предлагают лишь обычную дружбу…

– Думаю, ты и сам знаешь его, – с печальной уверенностью заметил единорог, и в эту же самую минуту все закружилось перед глазами Инкарда, словно он по рассеянности упал с ветки. Небо, земля, яркое фиолетовое пятно, как развевающееся на ветру победное знамя, а потом на смену калейдоскопу картинок пришла одна, куда более мрачная и тоскливая. Полусгоревший дом, утопающий в сизом дыму. Инкард почувствовал, как сердце его сжалось в острой тревоге.

– Нет, нет, не хочу, – с мольбой зашептали его губы, но ужасающие видения не исчезали.

Двое мужчин. Один из них такой знакомый… Мальчик узнал бы его из тысячи, ибо был на него похож внешне. Светлые волосы будто погребальным саваном прикрывают его волевое, чуть заостренное лицо с некрасивым шрамом. Высокий, широкоплечий, уверенный, непоколебимый, как монолитная стена из гранита. Второй мужчина пониже ростом стоит рядом с ним. Это, конечно, Ирионус. В руках у него сверток с ребенком, а голубые глаза кровоточат болью.

– Уходи! – отрывисто приказывает Доланд. Ему тяжело. Пот струится с его высокого и совершенно белого лба.

– Я тебя не брошу!

И тогда Доланд отталкивает его и раскрывает руки, как бы загораживая друга собой. В этот момент Инкард видит еще одного. Третий человек. Долговязый старик, на вид вполне безобидный, однако в глазах его зияет ужасающая пустота. Там нет ненависти, нет и любви. Одно сплошное ничто.

– Уходи, отец, прошу тебя! – жалобно заскулил Инк, мысленно умоляя родителя уйти.

Вот Ирионус уже исчез в туманной дымке, а может, это был дым от пожара? Но Доланд, вопреки чаяниям сына, никуда не ушел.

– Это тебе за Иоанту, мерзость, – из последних сил шепчут его губы, но на этом его сопротивление заканчивается. Гордо выпрямив спину он стоит напротив врага: и сколь силен контраст между ними! В одном чувствуется непоколебимая сила, искренняя вера; он знает, что прав. Его лицо дышит благородностью, вызовом. Незадачливый боец уже безоружен, но вместе с тем его внутреннее оружие куда сильнее. Самопожертвование во имя любви благороднее, выше, чище темного и меркантильного могущества убийцы; очевидно, последний тоже осознает преимущество соперника, и в его пустых глазах мелькает нечто похожее на человеческую эмоцию. Затем новая вспышка огня: сквозь нее и пелену собственных слез Инкард видит, как бедный Доланд падает на обуглившиеся обломки дома. Беззвучный стон боли срывается с губ родителя, такой же – с уст сына, словно и он физически присутствует там, рядом с умирающим отцом.

Инкард отчаянно рыдает, ему хочется подойти и поднять родителя на ноги. Отомстить убийце и стереть с его лица эту наглую и вместе с тем горькую усмешку! Отомстить немедленно! Всем мерзким подлым тварям, которые подвластны Теням! Но воспоминания безжалостны к своему невольному зрителю: далее Инкард видит Артура. Мальчик, ради которого умер его отец. Исстрадавшееся сердце Инка вспыхивает, будто сухой вереск. Отчаяние переходит в неприязнь, почти лютую ненависть. Странно было со стороны наблюдать жизнь другого человека. Впрочем, Инкард видел далеко не все. Но даже то, что ему открылось, раздразнило его в крайней степени. Он невольно проводил параллели с самим собой: в самом деле походили ли ребята друг на друга? Раньше Инкард тоже был наивным борцом за правду, когда вступился за Тушкана. Один против всех, или все ветки против меня. Но на том славном событии все его благородные поступки закончились, истощились, будто вода во фляге путника, потом началось суровое выживание, когда любые, решительно любые средства представляются хорошими для достижения цели. Но самой ужасной для осознания оказалась следующая мысль: у Артура тоже была сложная жизнь, в ней также имелись потери, препятствия и суровые испытания. Но он не сдал трусливо свои позиции, как Инк. Он верен себе и во всяком деле неизменно поступает благородно. Так, значит, и у него, Инка, тоже имелся выбор? Неужели Нороган все-таки сломал его? Вопрос этот был мучителен сам по себе, но еще более он жалил после просмотра трагичных видений.

Когда воспоминания выпустили невольника из удушливого плена, Инкард почувствовал себя совершенно опустошенным и больным. У него не осталось сил: ни моральных, ни физических. Даже слез уже не осталось. Но вот единорог коснулся его лба своим теплым носом, и в тело мальчика вошла живительная сила.

– Зачем? – только и вымолвил Инкард. Он хотел понять, для чего единорог заставил его так страдать.

– Чтобы ты знал правду, ибо на пути правды – жизнь.

– Она мне ни к чему, – обидчиво возразил Инкард.

– Она всем нужна. Многие подменяют ее своей, «личной правдой», однако истина не может быть субъективна.

– Мне очень плохо, – честно признался мальчик и снова заплакал, бессознательно уткнувшись в фиолетовую гриву животного.

– Я разделю боль с тобой.

Так они стояли какое-то время, пока Инк не понял, что настроение его улучшается, а скорбь уходит прочь.

– Ты единственный естествознатель, которого я почувствовал, подлетая к Беру. Думаю, есть и еще, но я решил выбрать именно тебя.

– Меня? Но зачем?

– Отыщи моего всадника. Артур неожиданно пропал из школы, но есть надежда, что он последует в Беру за остальными студентами. Не знаю точно, когда это произойдет, но я не могу все это время летать возле столицы, так как за мной устроят охоту. Попробуй отыскать его и скажи, что с началом смрадня я прилечу за ним в Троссард-Холл. Пусть ждет меня там.

– Почему ты выбрал Артура, что в нем такого особенного? – чуть ли не с вызовом поинтересовался Инкард, не в силах унять страшное раздражение, охватившее все его существо.

– Ты тоже подружишься с ним, хоть пока слабо в это веришь. Он достойный человек, равно как и ты.

– Вовсе нет! Я делаю как мне хочется, мало забочусь о других. Я воровал и обманывал, подчинялся отчиму даже тогда, когда точно знал, что он не прав, осуждал мать и ненавидел родного отца, – сквозь глухое рыдание заставил себя пробормотать Инк. – Я гордый и эгоистичный, во мне так же мало хорошего, как воды в пустыне.

Единорог по-доброму улыбнулся и прижался к мальчику своим теплым шелковистым боком.

– В каждом человеке живут два создания…

– Единороги? – слабо усмехнулся Инкард.

– Пусть так. Один – злой, эгоистичный, несет в себе смерть и разрушение, а другой добрый, его поступками правит любовь.

– И кто из них в конечном итоге побеждает?

– Победит тот, которого ты кормишь.

– Не понимаю.

– Все зависит от тебя самого. Я вижу тебя добрым и порядочным человеком. Если пойдешь по верному пути, добьешься многого.

– Но все-таки ты выбрал другого всадника…

– Да, но и у тебя будет свой единорог, просто вы еще не встретились. Что до моего всадника… Он потерял силу и теперь куда более уязвим, чем раньше. Если он навсегда откажется от естествознательства и не захочет вернуть утраченное, то станет прямой мишенью для Теней.

– Но почему? – Инкард отчаянно не желал слушать про уже набившего ему оскомину всадника – злостного виновника всех его бед, однако мальчика разобрало любопытство.

– Потому что именно такому человеку под силу найти Наше слово. Последнее слово к людям. Наступит день, когда все оставшиеся естествознатели падут пред лицом врага. Грядет великая битва, где многие погибнут, иные же перейдут на сторону Теней. И лишь истинно благородный человек, в чьем сердце нет порока и изъяна, будучи естествознателем, но отказавшийся от силы, найдет Наш свиток и, прочитав его, даст отпор врагу. Мой всадник станет именно таким человеком, если изберет сей сложный путь. Однако до поры до времени он не должен об этом знать.

– Ты говоришь мне о конкретном пророчестве?

– Не думай о пророчестве как о том, что в любом случае произойдет. Это просто один из возможных исходов событий. Слишком много факторов должно сойтись, но прежде всего – воля человека.

– Снова не понимаю…

– Ты можешь не искать всадника, если пожелаешь. Артур тоже может отказаться от своей ноши, если она покажется ему слишком тяжелой. Это касается каждого человека. Я предлагаю лишь один из возможных исходов, но уже вам дальше следует решать, как повернуть ход истории. Мы, в свою очередь, сделаем все, чтобы уберечь вас от обитателей Желтого моря.

– А что будет, если Артур откажется искать свиток?

– Придется ждать другого естествознателя, который лишится силы, либо… – Единорог замолчал, опустив голову. В глазах его застыло сумрачное выражение, которое весьма красноречиво показало Инкарду печальный исход развития событий.

Юноша глубоко задумался.

– А почему вы сами не победите Теней? Раз у вас столько могущества?

Фиолетовый единорог с грустью улыбнулся.

– Мы уже победили их однажды, заточив в воды Желтого моря. Нам Тени не страшны. Теперь это предстоит сделать людям. Это ваша личная борьба.

– Я найду всадника, – твердо пообещал вдруг Инк. – По крайней мере, теперь я начинаю думать, что, возможно, мой отец умер не напрасно.

– Твой отец в любом случае умер не напрасно. Смерть, как, впрочем, и рождение – не те вещи, про которые можно сказать «впустую», «напрасно», «бессмысленно». Даже в том случае, когда эта жизнь длится всего пару минут. Спасибо за то, что согласился помочь. Я вижу в твоем сердце силу, куда большую, чем ту, что люди называют «естествознательством». Я верю в тебя!

Инкард слабо улыбнулся. Несмотря ни на что, он был польщен. Единорог в последний раз склонил перед ним фиолетовую голову в знак почтения и был таков.

Может быть у Инкарда и была большая сила в сердце, как ему только что поведал крылатый зверь. Однако одно мальчик знал наверняка: он не расскажет Артуру о том, что единорог будет ждать его в Троссард-Холле. Да и вообще, нужно помалкивать до тех пор, пока не выяснится: так уж этот всадник хорош и достоин ли он миссии, на него возложенной. Погруженный в глубокие раздумья, Инкард возвращался домой. По крайней мере, он должен был обо всем поведать матери.

В гнездиме было по-праздничному нарядно: стены его были украшены желтыми лилиями, на обеденном столе в кухонном отделе уже лежала всякая снедь, к которой так и не смог привыкнуть Инк за время пребывания в столице: горка карамелизированных личинок, взбитая с белком тля, маринованные змейки с анчоусами. Ну и конечно главное мамино блюдо: закрытый пирог из ночных бабочек.

Удивительно было наблюдать такое пиршество, тем более учитывая их недавнюю ссору. Однако все вопросы отпали у Инка практически сразу, ибо чувствительный нос его уловил пряные ароматы кальяна. Мальчик был искренне рад вновь видеть отчима, в каком-то смысле он скучал по нему. Даже сладкий дым не вызывал у него таких неприятных ощущений, как раньше.

– А ты вырос, парень! – с доброй насмешкой заявил Нороган, выпустив перед собой пару аккуратных колечек.

– Да уж, вырос. И научился грубить матери! – с упреком заявила Павлия, намекая на их недавнюю ссору. Инкард украдкой покосился на Норогана: холодные серые глаза того словно вымораживали его до костей.

– Все подростки такие. Бунтари, – хмыкнул отчим, незаметно подмигнув Инку. Это было довольно забавно, но мальчик играл по старым правилам.

– Прости меня, мама. Я был не прав, – тихо сказал он, постаравшись добавить голосу как можно больше раскаяния.

– Ладно, что с тебя взять! – махнула рукой Павлия. – Садись за стол.

– Я видел фиолетового единорога, – на одном дыхании выпалил Инкард. – Он потерял своего всадника и просил меня найти его.

Павлия и Нороган удивленно воззрились на Инкарда.

– Ты ведь не шутишь? – на всякий случай поинтересовался Нороган. Инкард смерил отчима насмешливым взглядом. Он никогда не шутил, ибо по натуре в принципе был довольно серьезным.

– Ладно, – озабоченно произнес Нороган. – Тогда расскажи, кто этот всадник?

– Сын Ирионуса и Иоанты. Артур. Он потерял силу и скорее всего именно он сможет найти «Последнее слово единорогов».

– Что?! – воскликнула мать.

– Как я сказал. Обо всем мне сегодня поведал фиолетовый единорог, когда я гулял по веткам.

– Повтори весь ваш разговор в деталях! – строго повелел ему Нороган. От этой всеобщей серьезности Инку стало смешно, и он решил немного съязвить.

– Я не могу.

– И почему же?

– Мы разговаривали мысленно. С вами так не получится, – скромно заявил мальчик, лукаво блестя глазами.

Нороган разразился бурным смехом; у него всегда это выходило прескверно, ибо напоминало лай гиены, но все же это лучше недовольства.

– Я давно не воспитывал тебя, парень, – наконец, заявил он, с коварной ухмылкой на устах.

– Я тоже давно не видел тебя в нашем гнездиме, – парировал Инк, устремив дерзкий взгляд на Норогана. Он знал, что тот его не тронет. Во всяком случае, Нороган обещал. Тот снова весело рассмеялся.

– Ладно, ты выиграл, мы квиты. Меня действительно давно не было, прошу понять и простить. Я все расскажу, но сперва ты, Инк, выкладывай. Все, что поведал тебе единорог.

Тогда Инкард послушно рассказал свою историю, впрочем, умолчав о некоторых деталях. Например, про школьников, прибывающих в столицу, он забыл упомянуть, а вот про то, что единорог будет ждать Артура в Троссард-Холле, он умолчал намеренно.

Эффект от его слов был потрясающим. Новость буквально поразила его родителей, шокировала, но вместе с тем и обрадовала.

– Значит, у нас есть надежда на то, что «Последнее слово» окажется в надежных руках? – воскликнула Павлия.

– В руках обыкновенного мальчишки, – добавил Нороган с толикой пренебрежения. Инкард хорошо понимал скепсис отчима: ему и самому хотелось так сказать единорогу. Действительно, неужели в руках этого Артура будет находиться ключ ко всеобщему спасению, либо к погибели? Не слишком ли недальновидно – возлагать столько надежд на одного человека?

– Я уверена, что раз единорог доверился Артуру, то и у нас есть все основания сделать так же. Фиолетовые единороги никогда не ошибаются, – строго возразила им Павлия.

– Они однажды доверились Вингардио, и вот что с нами со всеми стало. Война, – парировал Нороган. – Впрочем, не будем спорить, моя сладкая. Я хочу верить, что все будет именно так, как нам представил тот единорог. Однако что же нам теперь делать? Искать Артура?

– Единорог, кажется, упоминал, что он сам придет в столицу. Я буду его ждать.

– Это отличная идея, мой милый. Доланд с Ирионусом являлись закадычными друзьями, было бы здорово, если бы их сыновья тоже крепко подружились.

– Мы подружимся, – сухо пообещал матери Инкард. – Правда, единорог просил меня не рассказывать Артуру про «Последнее слово». Свиток открывается лишь тем, кто не стремится его найти и у кого нет каких-либо корыстных помыслов.

Эту мысль единорог действительно отправил Инкарду в голову перед тем, как покинуть его.

– Но как же тогда предупредить его?

– Никак, – отрезал Инк. – Я буду находиться рядом с ним и направлять его действия.

– Это непростая задача, мой мальчик, – с грустью произнесла Павлия.

– Если сделаешь это – будешь героем, – полушутливо, полусерьезно заявил Нороган. – Ты знаешь, как надо поступить со свитком, когда найдешь его?

– Единорог сказал, что всадник с его помощью победит Тень.

– А я говорю тебе, что свиток надо уничтожить. Совет четырех однажды поставил себе эту задачу. Вдруг Артур допустит ошибку, и свиток окажется у Тени? Тогда всем нам грозит гибель. Нет, как только ты поймешь, что свиток найден, тебе следует уничтожить его. И вот тогда ты точно станешь героем, Инк.

– Нороган прав, – поддержала мужа Павлия. – Доланд искал его всю жизнь именно затем, чтобы уничтожить.

Инкард пожал плечами.

– Вы слишком много от меня хотите, взрослые. Я всего лишь обычный подросток, даже естествознатель из меня никудышный, – язвительно сказал он и добавил, – Для начала мне нужно отыскать Артура.

– Он учится в Троссард-Холле! Тебе тоже нужно озаботиться поступлением, мой мальчик, – взволнованно проговорила Павлия.

– Мы уже определили, что я герой. От себя добавлю, что я еще и гений, значит, поступлю без проблем, – самонадеянно отозвался Инкард. – Причем сразу на второй курс.

– Что ж. Для этого тебе следует усердно заниматься…

На том и порешили. Впрочем, после обеда Нороган подозвал пасынка на крыльцо. Светило предзакатное солнце, и суровое лицо естествознателя в нежных красноватых отблесках казалось мягче и добрее.

– Хотел сказать кое-что, – бархатистым голосом проговорил Нороган. – Я горжусь тобой, сын. Ведь тебя выбрал единорог. Не меня, не Ирионуса… А именно тебя.

Инкард ничего не ответил: ни словом, ни жестом он не показал, как на самом деле ему приятно получить от отчима подобную похвалу. Тот вообще был обычно скуп на комплименты, но тем неожиданнее в его устах прозвучало это искреннее одобрение.

– Я хорошенько подумал над всей ситуацией… Не стоит сразу обнаруживать себя, проследи за Артуром. Уверен, с началом нового учебного года вы вместе окажетесь в одной школе, и вот тогда уже можно приступать к сближению… Имей в виду, Инкард, свиток, скорее всего, в школе, или, вернее, в бывшей библиотеке Воронеса, которая теперь является библиотекой Троссард-Холла. Артур может найти его случайно, неосознанно, но ты должен это понять. Последнее слово отличается от других свитков. Возможно, он будет замаскирован под историю естествознателей или карту, как знать? В любом случае ты должен забрать и уничтожить этот свиток. Полагаю, огонь – самое надежное средство. Впрочем, мы еще обговорим детали. Сейчас состоится только первая ваша встреча, и она произойдет где-то в Беру. Постарайся узнать что-нибудь про Ирионуса, если тот, конечно, еще жив. Я давно не слыхал о нем. Индолас тоже, надеюсь, где-то рядом, но и о нем я не получал никаких вестей. Боюсь, мы слишком долго скрывались в Тимпатру, в то время как, возможно, следовало бы напротив, найти друг друга, объединиться. Есть еще кое-что. Ваша встреча с единорогом ужасно встревожила меня, она напомнила о том, что враг где-то рядом. Тот самый враг, который убил Иоанту и Доланда.

Инкард вздрогнул всем телом. Совсем недавно он сам явился невольным свидетелем этой ужасной сцены.

– Да, я очень переживаю за тебя и за Павлию. Но ты естествознатель, я научил тебя, а вот она совсем беззащитна пред злыми чарами врага. За нее я волнуюсь больше всего на свете.

– Я тоже, – согласился с ним Инк.

– Завтра я опять ухожу. На сей раз я решил отправиться на поиски Ирионуса и Индоласа. Чувствую, пришло время объединяться. А ты останешься с матерью. Присмотри за ней, хорошо?

Инкард чуть склонил голову, имитируя небрежность; однако на самом деле в сердце своем он возликовал: Нороган доверяет ему, полагается на его силы!

– Но если после встречи с Артуром тебе станет известно что-то… Скажем, о местонахождении Ирионуса, то сразу отправь мне весточку, хорошо? Я напишу тебе, что дальше делать. Матери не говори.

– Почему?

– Не хочу, чтобы она знала лишнего, понимаешь? Враг, однажды напавший на нас, не дремлет и слова единорога тому подтверждение. Чем меньше людей знает о есстествознателях, тем лучше. Тем более, Павлия не является одной из нас, зачем ее впутывать?

Инкард кивнул, посчитав приводимые отчимом доводы вполне логичными. Действительно, он и сам редко откровенничал с матерью, но вовсе не оттого, что не любил или не доверял. Просто ему не хотелось ее волновать по пустякам.

– Как же я подам тебе весточку?

– Есть у меня один способ.

– Голубиная почта?

– О, довольно ненадежно. Голубей часто отстреливают. Дай мне руку.

Инкард с удивлением протянул отчиму ладонь, не представляя, что может за этим последовать. Нороган порылся в кармане походного сюртука и вдруг достал оттуда за хвост невзрачное тощее существо. Оно недовольно извивалось в его руках и громко шипело, как злой котенок. Нороган водрузил его на ладонь Инка, в которую тот вцепился всеми своими маленькими коготками.

– Что это? – воскликнул изумленный Инк, во все глаза глядя на диковинного зверя.

– Обыкновенная ящерица-хамелеон. Меняет цвет, когда думает, что рядом враг. Смышленое животное, нашел его в пустыне во время похода с Корнелием. Слегка потренировал, используя способности, даже кое-чем наделил. Он всегда чувствует, где я нахожусь, и непременно доставит послание, если ты его напишешь. Кормить можно сушеной саранчой, не брезгует и короедами.

При этих словах рептилия с аппетитом облизнулась, словно в действительности поняла, что речь идет о скором ужине.

– Дарю его тебе насовсем. Но не забывай иногда отправлять весточки. Я должен быть уверен, что у вас с мамой все в порядке.

– Тебе точно надо уходить? – поинтересовался Инк тоскливо. Мальчик не желал расставаться с отчимом. Он почти физически предчувствовал грядущие в их жизни перемены, и ему отчаянно не хотелось оставаться одному.

Нороган положил руку пасынку на плечо, и тот мог поклясться, что даже подобный скупой жест выглядел сейчас как ласка.

– До свидания, Инкард.