Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов

Глава 24 Если встретишь кого, не приветствуй его, и если кто будет тебя приветствовать, не отвечай ему

– Г-где мой отец? – первые слова, которые произнес Тин, выйдя из небытия. Он лежал на траве, под голову ему заботливо положили кулек из полидексянского тряпья. Диана перевязала ему раны из самодельного бинта, скрученного из куска своей же собственной рубахи, предварительно наложив на поврежденные места кашицу из подорожника. Тин попытался сесть, но сильная резь в ребрах помешала ему это сделать: на него с любовью и огромным сочувствием смотрели дорогие друзья, которых он так истово ждал. Впрочем, Тин никогда не сомневался, что рано или поздно они придут на помощь. От их усталых напряженных лиц исходила ласка, волнение и еще что-то едва уловимое, тревожное; только почувствовав это, Тин еще больше забеспокоился.

– Не вставай пока, дружище, – ласково попросил его Артур, дотронувшись до плеча.

– Как стемнеет, отправимся в Троссард-Холл. Там тебе окажут более достойную помощь, нежели мы.

– Дан… Ты здесь? – потрескавшимися губами пробормотал Тин, и сразу же почувствовал его дружескую ладонь в своей.

– Д-да, – неловко отозвался Даниел, отчаянно краснея. Он так много хотел сказать другу, а в первую очередь признаться в своем искреннем восхищении, уважении, да и просто извиниться за подлые подозрения на его счет. Однако жгучий стыд настолько переполнял все его существо, что он не сказал ничего, разве что проговорил про себя, мысленно.

Ты настоящий герой, Тин, хоть и не подозреваешь об этом. Впрочем, именно это замечательное неведение и делает героя «настоящим», ибо тот, кто трубит на каждом углу о своем мнимом «геройстве», действует лишь для себя, во имя собственного тщеславия. Прости меня, Тин, и знай — я искренне восхищаюсь тобой. Мне правда очень жаль, что твой отец погиб.

– Тин… Мы так рады. Что Артуру удалось тебя спасти.

– Вдохнуть не получается, на ребра давит, – глухим голосом пожаловался Тин. – Надеюсь, в школе мне помогут. И накормят.

Он хотел сперва произнести: «надеюсь, я дотяну до школы», однако природный оптимизм не позволил ему так сказать. Юноша открыл рот, чтобы добавить еще кое-что, но сознание вновь оставило его, позволив подольше побыть в счастливом неведении.

Диана жалобно всхлипнула, однако тут же подавила свой малодушный порыв. Плечи ее дрожали, но не от холода.

– Бедный, бедный, – шептала она. – Что будет с ним, когда он узнает?

– Мне стыдно, – с горечью в голосе поделился с товарищами Даниел. – И когда это я стал таким недоверчивым? Подумать только – ведь я готов был уже отречься от друга! Послушал незнакомых людей, в сущности обманщиков! Ну какой из меня друг! Подлый, мерзкий предатель, вот кто я!

– А Дорон… Точно погиб? – спросил вдруг Тод. Артур опустил голову.

– Я… Не видел отчетливо. Но учитывая, что полидексяне начали стрелять в нас, они явно не рассчитывали оставлять кого-то в живых.

Друзья помолчали, в сердцах своих переживая трагедию.

– Нам нужно скорее отправляться в путь. Однако я все же хотел бы дождаться раннего утра. Это самое хорошее время, чтобы попасть на территорию школы.

– Почему ты так думаешь?

– Школьники еще будут спать, а охрана, уставшая от бессонной ночи уже не будет такой бдительной.

Тод присвистнул, но ничего не сказал. Сообразительностью соперника он восхищаться не желал, а язвить настроения не было.

– Сейчас мы можем немного отдохнуть, – предложил Артур и разворошил палкой костер, чтобы затушить его. Ничто не должно привлекать внимание. Клипсянин ужасно устал: нервное перенапряжение, которое он испытал во время своей вылазки, буквально валило его с ног. Артур заботливо прикрыл Тина плащом и лег рядом с Дианой.

***

Солнце еще не взошло, тьма преобладала, а Джехар находился в забытьи и видел странные сны. В какой-то момент ему почудилось, будто он тонет в густом болоте, а до дрожи любимая Оделян стоит напротив него на твердой кочке и не делает ни малейшего движения, чтобы его спасти. В совершенном ужасе доргеймец распахнул глаза и почувствовал, как по щеке и правда стекает что-то холодное и густое.

Прямо над его головой зависла ужасающая морда дикого зверя – ирбиса, кажется? – с острых клыков стекала тягучая слюна. Джехар непроизвольно вздрогнул; в принципе, он не считал себя совсем уж безнадежным трусом, однако и храбростью особой тоже не отличался.

– Дернешься, и он перегрызет тебе глотку, – раздался в темноте угрожающий шепот Тода. – Я не Артур, – добавил, хмыкнув, он. – Особым благочестием не отличаюсь, так что убить тебя мне ничего не стоит.

– И что все это значит? – заинтригованно прошептал Джехар не двигаясь.

– Мы вернемся с тобой в поселок.

– Зачем?

Тод промолчал. Не от того ли, что сам не знал ответа? Они медленно отдалялись от маленького лагеря; ребята, утомленные тревогами и сморенные свежим воздухом, крепко спали. Покуда они шли, Тод пытался разобраться в своих разрозненных мыслях и чувствах. Увидев Тина в столь плачевном состоянии, Тод ощутил в глубине души жгучую ненависть, которая, как раскаленная лава разбуженного вулкана, поднималась и заливала все его существо. Он искренне ненавидел Джехара за его предательство и за то, что тот заставил Даниела и Тина страдать.

– Мы зайдем в лагерь. Ты будешь выступать в роли заложника. Начнешь рыпаться – мой ирбис перегрызет тебе шею.

– А не боишься, умник, что наши лучники сперва поразят его стрелой?

– Если это произойдет, мой нож окажется в твоей шее.

– А ты его вообще когда-нибудь в руках держал, мальчик? – вкрадчивым тоном поинтересовался Джехар. – А я все-таки прирожденный воин.

Тод промолчал. В сущности, он здорово рисковал сейчас, но главное – во имя чего? Неужели так хотел помочь отцу Тина? Беруанец еще раз покопался в мыслях, и к своему огромному удивлению понял, что да, он действительно думает сейчас о другом человеке. Не о себе, не о том, чтобы покрасоваться перед Дианой, не о мнимом благочестии, нет, перед глазами его стояла лишь одна-единственная картина: бледный Тин робко улыбается окровавленными губами и тихо спрашивает про отца.

У Тода никогда не было особой привязанности к собственному родителю. Папаша практически не обращал на него внимания, никогда не одаривал ласковым словом, не гордился победами сына, да и вообще вел себя как совершенно чужой человек, по воле случая оказавшийся в их семье. Впрочем, когда надо было проявить властные полномочия, указать дерзкому отпрыску свое место, славный родитель не скупился на знаки внимания: небрежные оплеухи всегда значились первым средством в его арсенале. Когда он успел превратиться в безразличное чудовище, после пропажи сестры? Тод не имел понятия. Однако он отчетливо понимал: в жизни каждого ребенка должен присутствовать этот важный человек – отец. Не формально, не для галочки, а по-настоящему. Лишенный главного, Тод как никто другой чувствовал эту необходимость. Когда мысль отчетливо оформилась в его голове, он вдруг страшно засомневался. Не является ли его поступок ребячеством? Самому Артуру не удалось помочь Дорону, а он сейчас новоявленным героем заявится в поселок, напугает вооруженных до зубов захватчиков, спасет отца Тина и, как ни в чем не бывало, вернется к своим? Эта сумасбродная идея звучала в его голове смешно; что уж говорить о ее выполнимости. Хорошо, что еще ночь, она скрывает их присутствие. Серп месяца тонким волосом висел в небе, казалось, потяни за ниточку, и он обрушится на голову.

Чтобы не думать о собственном безрассудстве, Тод принялся считать шаги. Один, два. Джехар уныло плелся впереди, подбадриваемый послушным ирбисом. Славные животные, как жаль, что придется с ними расстаться!

Ночная Та-что-примыкает-к-лесу выглядела весьма экзотично из-за разожженных костров, которые оранжевыми бусами оплетали дома, огороды, сараи и скот.

Увидев знакомые места, Джехар приободрился, подтянулся. Тод заметил изменения в его повадках и движениях; значит, мерзавец затеял недоброе. Тод намеренно старался держаться подальше от костров и скопления людей; лишние встречи им сейчас ни к чему. Где же Дорон? И здесь Тода поразила еще одна неприятная мысль: у него совершенно не имелось плана, как действовать. Вся его гениальная идея заключалась лишь в том, чтобы дойти до деревни, а дальше что? Об этом он как-то не успел поразмыслить.

Они проходили мимо чахлого приусадебного огорода, где тоже горел небольшой костер, правда, один-единственный. Огонь освещал весьма неприглядное чучело. Вероятно, хозяева с его помощью желали отпугивать ворон, однако и на Тода увиденное произвело неизгладимое впечатление.

С одутловатым поплывшим лицом, в каком-то отвратительном рубище, залитый оранжевой краской, будто ржавчиной, – этот уродец поистине являл собой жуткое творение человека. Под ним прыгали злобные дворовые шавки, пытаясь атаковать чудовище снизу.

Подойдя ближе, Тод замер как вкопанный, тело залило ледяным потом, а дурнота рывками принялась выталкиваться наружу. Ирбис подле него тоже настороженно остановился, пошевелив ушами. Собаки, заметив приближение незнакомцев, страшно испугались и кинулись в разные стороны; очевидно, вид клыкастого короля гор немало их смутил. Но Тод не смотрел на них, шокированный взгляд его застыл на обвисшем на шесте человеке. На шее у несчастного висела деревянная табличка с весьма лаконичной надписью: «беруанец».

Жизнь порой награждает человека моментами, когда у того неизбежно наступает взросление. У каждого это происходит в разное время: у одного в десять лет, а у иного в семьдесят. В самом деле, существуют ли какие-то критерии «взрослости»? В Беру, кажется, подобной чертой между юностью и опытностью считался возраст семнадцати смрадней: невидимый рубеж, переступив который позволялось многое: без зазрения совести накачивать себя жизурманом, обжиматься с девчонками на тенистых ветках, читать запретную литературу и многое другое. Однако, и Тод сейчас очень хорошо это прочувствовал, взросление приходит как-то иначе. Он вроде так уже много всего повидал, потерял в детстве сестру, не раз сталкивался со смертью, помогал и предавал, казнил и миловал, но глядя в пустые мертвые глаза отца своего друга, он только теперь ощутил себя дряхлым стариком, который скорбит о печальной судьбе всего мира. Горькие слезы полились по его щекам, ибо ему действительно было искренне жаль Дорона Треймли, человека из его теперь уже далекого детства. Человека, который вот так неожиданно заставил его повзрослеть.

Тод обхватил себя руками, словно пытаясь защититься от невидимых врагов, сколько он так простоял? Время будто протекало вне его самого. Но когда Тод вновь занырнул в реальность, то, к своему удивлению, не обнаружил рядом Джехара. Пройдоха, пользуясь удобным случаем, сбежал, что, впрочем, легко можно было предвидеть. Ну зачем, зачем он вообще пошел сюда? Артур ведь предупреждал, что все кончено, и Дорону уже не помочь. И откуда у него такое предубеждение против его слов? Почему ни разу не послушал, не поверил?

Рассеянно Тод заскользил по запыленной дороге, сбитой от крупных полидексянских обозов, по бокам вилась сушеная солома вместо травы. Возвращаться в лабиринт, но зачем? Тода озарило странное понимание того, что жизнь его абсолютно бессмысленная: он просто плывет по течению: ни дома, ни врагов, ни друзей. Тод так часто поступался другими ради себя, но только теперь понял: он и для своей персоны ничегошеньки хорошего не сделал. Все пошло лишь во вред. Оставаться здесь? Так его, верно, убьют, как несчастного господина Треймли.

Тод рассеянно почесал у барса за ухом: тот прижал уши, будто безобидный котенок.

– Возвращайся, – ласково прошептал беруанец. – Пусть чувство дома ведет тебя до конца.

Ирбис в нетерпении взмахнул хвостом; зверь так ждал этого разрешения, ибо именно оно позволяло убраться восвояси. Затем его ловкое гибкое тело растворилось в предутренней мгле. Тоду стало зябко, и он досадливо повел плечами. Глупость на глупости; что такое с ним сегодня?

Совершенно неожиданно расстроенный юноша увидел перед собой на дороге человека. Смутное предчувствие зародилось в его душе: он где-то его уже видел, но когда? Немолодой, сутуловатый, невысокий, с благообразным ухоженным лицом, внушавшим доверие, с длинными обвислыми усами, натертыми благоуханным маслом – нет, они не встречались раньше. Но красивые оленьи глаза с черной щеточкой по-щегольски густых ресниц, мог ли он их забыть?

– Кто вы такой? – резко поинтересовался Тод, не выдержав мучительной неизвестности. Мужчина вздрогнул; очевидно, он тоже находился в своих мыслях и никого не видел вокруг.

– Меня можно называть господин Мильхольд, я – директор Доргейм-штрассе. А вы кем будете, молодой человек? И что забыли здесь в столь поздний час? – приятным голосом ответил он, с напряжением вглядываясь в темноту.

– Но мы… Вроде как мы с вами уже встречались! – ужасно волнуясь, проговорил Тод и сделал шаг вперед.

– Что-то я вас не припоминаю… – задумчиво отозвался старик, щуря подслеповатые глаза.

Иди, я посижу с ней… Не бойся, я подержу ее, пока ты сходишь за мячом... – эхом отозвалось в голове Тода, ибо он отчетливо вспомнил день, когда потерял сестру. Отдаленная ветка. Злополучный мяч, укатившийся к самому краю. И добрый незнакомец с благообразным лицом и преступными помыслами…

– Это были вы тогда! В Беру! Вы забрали сестру на моих глазах! Заставили испытывать вину, которую я пронес через всю свою жизнь! Не доглядел, не усмотрел, меня называли убийцей, а все из-за вас! – сбивчиво воскликнул Тод, рукой уже нащупав нож. Джехар сомневался, умеет ли он им пользоваться? Сейчас он всем докажет обратное!

– Я мечтал вас найти, чтобы отомстить! – дрожа от ненависти, пробормотал Тод.

– О чем вы говорите? – в страхе отступая, произнес старик. – Какая сестра? Я уже давно не живу на дереве.

Его обеспокоенное лицо, наполовину тонувшее в темноте, наполовину посеребренное луной, показалось Тоду чудовищно-жутким, но самое страшное заключалось в его жалких оленьих глазах, ибо старик узнал Тода, почувствовал его нутром, но лицемерно отказывался в этом признаваться.

Сейчас должен произойти поворотный момент: Тод разом покончит со своими былыми страхами, огорчениями, утратами. Все проблемы тянутся из детства, как нас пытаются убедить мудрые мужи. Нож конвульсивно дрожал в руке беруанца, когда он наставлял его на грудь врага – кажется, это происходило не впервые. Когда-то, будучи в Желтом море, Тод тоже предпочел отомстить, за что после поплатился. И только Даниел пришел ему на помощь. Дан. Друг. Тод с сильным раскаянием закрыл глаза и вдруг подумал вот о чем: вместо того, чтобы побудить этого человека рассказать о сестре, он предпочитает навсегда заставить его замолчать. Неужели на самом деле Оюна не столь дорога ему, а куда важнее чувство обиды, мести? Впрочем, ну и пусть, он так долго этого ждал, неужели сейчас отступится? Густые желтые воды сомкнулись над его головой, перекрывая доступ к воздуху. Герой, злодей, серое ни короед, ни мясо – не все ли равно?

***

Троссард-Холл оставался неизменным; казалось, случись во внешнем мире масштабная катастрофа, и та не затронет спокойную лощину, где располагался замок. Листья деревьев тут всегда будут приветливо шелестеть на ветру, погода порадует ласковым солнцем, острый запах хвойных деревьев, насыщенных лечебными фитонцидами, посулит безмятежный сон. В этом заключалась своеобразная прелесть Троссард-Холла: уставший путник здесь нашел бы приют, гонимые – отдых, голодные – насыщение.

Ребята совместными обсуждениями решили не дожидаться Тода; откровенно говоря, никто не желал более продолжать путь с ненадежным беруанцем. Помимо прочего, Тин находился в таком плачевном состоянии, что промедление в его случае было смерти подобно. Артур не желал рисковать его жизнью ради человека, который не понимает, как действовать в одной команде. Что до Джехара – добрый клипсянин и так намеревался его отпустить.

Артура одолевало страшное беспокойство; Тин продолжал находиться в глубоком беспамятстве, у него началась лихорадка. Раны его были в ужасном состоянии, да и разве помог бы им обыкновенный подорожник? Уставшие от всех невзгод путники остро нуждались в помощи, искренне надеясь, что получат ее в Троссард-Холле.

Когда за деревьями замаячили знакомые ели, лапами обнимавшие сказочные срубы, ребята с заметным облегчением слезли со спин прекрасных животных, столь подсобивших в их нелегком пути.

– Мы не возьмем барсов с собой, – решил Артур. – Они могут напугать студентов, и потом вдруг их увидят армуты и начнут по ним стрелять…

– А Тин?

– Поможешь понести его, Дан?

– Располагай мной как хочешь, только боюсь, сил у меня не так много…

– Смотрите, единорог! – вдруг воскликнула Диана, указывая на просвет между деревьями. Артур невольно вздрогнул и с потаенной надеждой в сердце поднял глаза – увы, этот оказался кипенно-белым.

Плавной танцующей походкой зверь приблизился к ним и с удивлением воззрился на раненого Тина. Его крупные, как наливная вишня, глаза с пристальным вниманием осмотрели пострадавшего, затем взгляд переметнулся на остальных и остановился на Артуре.

– Это же мой единорог! – вдруг радостно воскликнул клипсянин.

– Твой же вроде был фиолетовым? – удивился Дан.

– Да нет… Это тот, что поднял меня из Омарона в Беру! А потом я играл на нем в едингбол, когда мы в прошлом смрадне сражались с полидексянами! Какой же ты стал красавец! – последнюю фразу Артур адресовал уже единорогу, который, как всем показалось, самодовольно ухмыльнулся, обнажив большие белые зубы.

– Помоги нам! – едва слышно прошептал Артур, а животное недовольно сморщило морду, словно негодуя от столь очевидной просьбы. «Я и сам собираюсь это делать!» – казалось, говорил весь его обиженный и оттого потешный вид.

Юноши взвалили ему на спину друга, и, придерживая с двух сторон, пошли поодаль от единорога.

Диана же, легко ступая по влажной траве, приблизилась к дымчатым исполинам, которые преданно смотрели ей в глаза. Существует все-таки эта удивительная связь человека и животного; последние всегда признают авторитет людей, но не стоит этим кичиться или злоупотреблять.

– Спасибо! – произнесла им девушка серьезно, словно действительно была уверена в том, что ее слова окажутся понятыми. И так прекрасно и трогательно выглядела она в лучах восходящего солнца в опасном окружении диких смертоносных зверей: гибкий тонкий стан ее склонился в полупоклоне, будто ивовая лоза, густые черные волосы тяжелым покрывалом спускались до самой земли, собирая блестящие капельки росы, нежное лицо ее улыбалось, а снежные барсы, очарованные этой неземной картиной, замерли, почтительно склонив головы. Обменявшись таким образом любезностями, Диана отпустила их, и они расстались; каждый продолжил свой нелегкий путь.