Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов

Глава 17 И при уме его и коварство будет иметь успех в руке его, и сердцем своим он превознесется, и среди мира погубит многих

Все то время, что в столице бушевали беспорядки, повстанцы из Омарона мечтали вернуться на дерево, а коварная Сури восседала в Пандектане, Нороган находился в забытом крае болот и топей – Доргейме. Он не знал решительно ничего, что происходит в Беру. Его не тянуло обратно, даже образ прекрасной Павлии нисколечко не манил его. Планы в его голове были куда масштабнее, они не укладывались в пределы одной отдельно взятой семьи. Любовь, прежде сжигавшая его изнутри, утихла, чему он не противился. Так и большой костер рано или поздно погаснет, если в него не подбрасывать поленьев. А здесь, в отдаленном Доргейме, Нороган страстно желал отыскать союзников. Действительно, в одиночку он бы ни за что не справился с той сложной миссией, которую возложил однажды на его плечи «добрый» Нольс. Привести людей к Теням – нешуточное предприятие, требующие тщательно продуманного плана. Конечно, Нороган мог бы довольствоваться малым и приводить к Желтому морю одного простака за другим, но препятствие к этому крылось в его собственном нетерпеливом нраве. Ему хотелось всего и сразу. Если бы Нороган только знал о Сури, разумеется, он бы предпочел с ней объединиться, ибо их цели совпадали. Но, увы, новости доходили в Доргейм ужасно долго.

Нороган еще со времен злополучного похода с Корнелием Саннерсом пожелал встретиться с загадочным короедным магнатом, которого сослали с дерева. Почему ему непременно захотелось это сделать? Очень просто, Нороган подозревал, что ссыльный окажется недовольным политикой короля, возможно даже – и это в идеале, он захочет отомстить. Человека, затаившего в сердце смертельную обиду, в сущности, легко склонить на сторону зла, для этого не стоило придумывать особых ухищрений. Он, сам того не желая, является более уязвимым, его проще сокрушить. Но не стоит думать, что Нороган заинтересовался бы любым человеком, не поладившим со столичным правосудием. Разумеется, нет. Ему нужен был значительный человек, богатый, если так можно выразиться «весомый». Только такой окажется полезным в их общем деле.

Еще сидя у костра вместе с группой Корнелия и читая газетную вырезку, Нороган отчетливо понял, что загадочный господин Мильхольд – именно тот человек, кто ему нужен. Богатый, влиятельный, преступный, ибо про него ходили ужасные слухи о краже детей, а также, несомненно, тот, кто затаил в сердце жгучую обиду на власть. Помимо прочего, господин Мильхольд обладал властью и властью огромной, по крайней мере, в пределах Доргейма. А сами заключенные? Чем не превосходная мишень для Теней? Нороган задумал для этих несчастных каторжников особую роль, которую те должны были выполнить в определенный момент. Но сперва необходимо было внедриться в Доргейм, прикинуться своим, нужным.

Нороган так и сделал. Он представился господином Тукаем и сказал, что является хорошим лекарем. Что ж, из него и впрямь вышел превосходный целитель, да и чего еще ждать от естествознателя? Вначале господин Мильхольд отнесся к нему с оправданным подозрением: да и как иначе, ибо кто из здравомыслящих людей захочет по собственной воле работать в месте столь отдаленном, заброшенном и забытом? Однако когда Нороган с легкостью излечил любимицу Мильхольда от тяжкой хвори, тот резко изменил к нему свое отношение. Какое-то время они работали вместе и постепенно, день за днем, хозяин Доргейма стал проникаться к нему искренним доверием, и Нороган становился поистине незаменимым. Господин Мильхольд по-своему любил всех подопечных, поэтому работу Норогана оценивал высоко. Возможно, в глубине души властитель Доргейма мечтал воспитать своих питомцев так, чтобы они стали значимыми в обществе. Чтобы рано или поздно юные преступники, выйдя из колонии, смогли начать новую жизнь. Это благочестивое желание, как потом понял Нороган, было вызвано чувством сильнейшей вины, которую тот испытывал. И немудрено – богатство нелегко нажить одними лишь праведными путями. В прошлом старик занимался тем, что очищал дерево, организовывая похищения детей и перепродавая их затем армутам в рабство. Впрочем, чувство вины и раскаяния были скорее преградой для Норогана, он предпочел бы просто обиду. Как найти его слабое место? Как убедить в том, что раскаяние не приведет к великим свершениям?

И вот однажды хитрец это место отыскал. Девчонка, которую старик привез из одного из прошлых путешествий. Господин Мильхольд довольно долго сохранял в тайне ее происхождение, однако очень скоро Нороган, впрочем не без помощи хитроумного Нольса, стал догадываться, что девчонка эта является как бы одним из своеобразных способов чудака искупить свою вину. Очевидно, короедный магнат однажды разрушил жизнь этого маленького невинного создания, навсегда забрав из родного гнездима. Теперь же он решил предложить ей самого себя в качестве нового родителя, что ж, эта цель в отрыве от предшествующих действий вполне себе благочестива. В Доргейме девчонку прозвали Оделян или Одди; в то время, когда Нороган попал в край топей, она была уже подростком, причем подростком весьма своенравным. Нороган сразу же невзлюбил ее всем сердцем, ибо в принципе терпеть не мог чужих детей. Но вот господин Мильхольд был похоже без ума от своего ненаглядного чада, и в этом-то и заключалось его основное слабое место. Как бы только на нем сыграть?

– Пусть он испугается за девчонку, – предложил как-то Норогану Нольс.

Слова пройдохи не замедлили исполниться: вскоре у незаменимого лекаря и директора Доргейм-штрассе случилась доверительная беседа. Они мирно сидели в мшистой кочке, принадлежавшей господину Мильхольду, и чаевничали, отогревая у камина кости после ненастного дождливого дня, коими так богаты топи. Директор часто отсутствовал, и посему в кочке даже не имелось нормального стола и кухонной утвари, только камин и шкура медведя, приглашавшая к приятному чаепитию с жареными каштанами. Приятели долго говорили о том о сем, даже выпили. Господин Мильхольд приобрел привычку делиться всеми новостями и тревогами со своим лекарем, человеком несомненно увлеченным и заинтересованным в общем деле, ибо тот ради помощи бедным заброшенным детям оставил родной дом. Ну или по крайней мере так это выглядело в глазах господина Мильхольда.

– Вы очень бледный, господин Тукай. Верно вы сами простудились, гуляя по болотам?

Нороган криво усмехнулся. «Простак», – съязвил в его голове Нольс.

– Нет-нет. Чувствую себя отлично, как и всегда.

– А я вот старею… Не желаете каштанов?

Нороган отрицательно покачал головой.

– Знаете, меня очень пугает старость, – продолжил Мильхольд озабоченно.

– Все ее боятся, – небрежно ответил лекарь.

– Нет, если б я только за себя переживал… Но я волнуюсь за Одди.

«Вот оно!», – шепнул Нольс, но Нороган и сам все прекрасно понял. Наступал отличный момент для сложных объяснений.

– Малышка могла жить в столице не зная бед. Но именно из-за меня, старого пройдохи, и моего преступного вмешательства она оказалась в месте столь ужасном и тоскливом. Хорошо еще, что я смог ее найти, уберечь… Кем бы она стала у армутов? Страшно вообразить. О чем я только думал вообще? Верно, я и правда старею, раз начинаю раскаиваться в прошлых деяниях. Сил моих все меньше, чудится мне, что болезнь вскоре заберет меня у моей девочки. Кто тогда за ней присмотрит? Кто найдет родителей? Да и сможет ли она вновь обосноваться на дереве? Беруанцы скоры на выдворение с веток и медлительны на возвращение обратно. Неужели моей дочурке, к которой я прикипел всем сердцем, суждено всю жизнь прозябать на болотах?

– Перспективы и впрямь прескверные, – охотно согласился с ним Нороган. Мильхольд сильно вздрогнул; очевидно он надеялся, что тот станет его переубеждать, успокаивать, но не тут-то было.

– Как лекарь, я многое вижу и понимаю. Мне бы, конечно, не хотелось делать прогнозов, но, увы, мой друг, ваше здоровье весьма шатко.

– Вы это наверняка видите? – со страхом поинтересовался Мильхольд и даже как-то зябко поежился.

Нороган нехотя кивнул. По его серым неопределенным глазам сложно было прочитать точный приговор, но директор Доргейма и не хотел этого делать.

– Управлять школой будет некому, – с тоской промямлил господин Мильхольд.

– Пришлют кого-нибудь из Беру, – пожал плечами Нороган.

– Какого-нибудь проходимца с ветки.

– Это не исключено. Впрочем, я мог бы вас вылечить. И существенно продлить вашу жизнь.

Господин Мильхольд с недоверием воззрился на собеседника.

– Я всегда знал, что вы хороший лекарь, господин Тукай. Но продлевать жизнь?

– У меня есть превосходное лекарство.

С этими интригующими словами Нороган достал из кармана небольшую аптекарскую колбочку, на дне которой плескалось жирное масло. Господин Мильхольд с отвращением покосился на нее. Сколь же отвратительной показалась ему эта неприглядная микстура! Конечно, нельзя сказать, чтобы все лекарства выглядели для больных так уж привлекательно, однако желтая отрава по мерзости поистине превосходила все прочие. Будто сама желчь плескалась в полупрозрачной колбочке.

– На вкус довольно неприятно. Но долголетие обеспечено. Болеть тоже не будете.

– Чепуха, простите меня, мой добрый друг. Вы славный лекарь, но в силу чудодейственного снадобья мне очень сложно уверовать.

– А вы попробуйте. Оно подействует независимо от вашей веры в него.

– Что ж, раз вы настаиваете… Терять мне все равно нечего, – господин Мильхольд отважно поднес склянку к губам.

– Терять? Постойте, есть тут один нюанс. Вы уж простите, он всегда проскакивает, когда речь идет о серьезных вещах.

– Мм?

– Отныне мы будем с вами действовать сообща. Ваши помыслы станут моими, а мои – вашими. Вы станете как бы моим… Гм. Подчиненным.

Господин Мильхольд добродушно рассмеялся.

– Это шутка или попытка напугать? Не удастся, мой дорогой. Мы с вами давно уже действуем сообща, разве нет? Я доверяю вам, как самому себе. Что ж, попробуем ваш славный напиток. Жаль только, в нем совсем нет спирта.

С этими легкомысленными словами господин Мильхольд храбро опустошил склянку. Тут же глаза его неестественно распахнулись, выпучились, а живот скрутил сильнейший спазм, отчего бедняга громко застонал. В этот печальный для себя момент обреченный смог в полной мере осознать тот удивительный факт, что Нороган и правда не шутил. Странная зависимость от него навеки поселилась в сердце Мильхольда, и он понял, что с этого дня все его поступки и, возможно, даже слова будут зависеть от воли хозяина.

***

Через какое-то время после вышеуказанных событий Нороган решил все-таки наведаться в Беру. От Инкарда давно не было никаких вестей, но стоило ли их ждать от глупого упрямого мальчишки хоть толику ответственности? Нороган боялся пропустить возвращение Артура. А вдруг парень уже нашел свиток? Это злополучное «Последнее слово» являлось для Норогана тем самым маленьким нюансом, который мог испортить все дело. Если бы его кто-то взаправду нашел и прочитал, Нороган лишился бы половины своего могущества; а для тех масштабных целей, что он задумал, ему нужна была вся полнота силы. Он задумал бросить вызов самим единорогам, для этого ему следовало обладать хотя бы частичкой их силы.

С подобными тяжелыми мыслями переместился он на дерево. Нороган отсутствовал уже достаточно долго. Из памяти его почти стерлось прекрасное лицо Павлии – то самое, с которого все началось. Как она выглядела? Роковая беловолосая девушка-альбинос, которая свела его с ума, заставила пойти на тяжкое преступление, в конечном итоге навсегда подчинила его проклятому Нольсу? Стоила ли в сущности его любовь тех многочисленных жертв?

И вот ее прекрасные глаза в обрамлении молочно-белых ресниц снова смотрят на него в упор, в них читается радость от долгожданной встречи, не об этом ли он всегда мечтал?

– Не ждала? – ухмыльнулся он, поигрывая белозубым оскалом.

– Не ждала, – легко согласилась она. – Где ты был? Знал бы ты, что здесь случилось, пока ты отсутствовал…

– А где Инк?

– Скоро вернется.

Они сидели за столом, Павлия угощала его лучшими беруанскими деликатесами. Ни слова упрека из ее уст Нороган так и не услышал. Его даже стало это немного раздражать. Неужели ей все равно, дома он ночует или в забытых топях Доргейма? Подобно красивой белой бабочке, Павлия порхала вокруг него, все такая же прелестная, невесомая, легкомысленная. По крайней мере, так показалось суровому естествознателю, который постепенно терял остатки воодушевления и становился все более сумрачным.

– Столько всего произошло, пока тебя не было, – необычно серьезным тоном вдруг заметила Павлия.

– Неужели, моя хорошая? – не без язвительности отозвался Нороган.

– К Беру подходили полидексяне. Говорят, они намеревались напасть на жителей столицы под предлогом помощи омаронцам. Но все пошло совсем не так, как они планировали. Артур, Индолас, – они, оказывается, находились здесь, в Беру, представляешь? Это мне рассказал Инкард. Он часто перемещался в Птичье графство. Но самое удивительное, что я поняла из его сбивчивого рассказа: власть в Беру захватила некая женщина, которая… Словом, как предполагают, в которой была какая-то Тень. И только благодаря вмешательству Индоласа, удалось ее уничтожить! Что с тобой, мой милый?

Последнюю фразу Павлия произнесла с заметным беспокойством, ибо безупречное лицо Норогана скривилось так, будто он съел тухлого короеда с лимоном. Нольс внутри него буквально возопил от негодования, да и он сам почувствовал небывалое разочарование. Тень была в Беру, серьезно?! Он мог бы с ней объединиться! Вместе куда проще планировать грандиозные вещи, нежели поодиночке. Особенно когда задумал грандиозное убийство. Тень захватила власть в Беру! Да объединившись с ней, они бы пошли куда дальше мелких козней в Доргейме. Там еще надо было ждать, когда предприятие созреет, выстрелит, а здесь уже были созданы все условия! Ну почему, почему он так долго отсутствовал, как это все могло произойти без его участия!

– А где же сейчас наш добрый друг, Индолас? Ты уже повидалась с ним?

– Нет, он сразу же отправился на твои поиски…

– Меня не надо искать, я здесь! – не сдержав раздражения, буркнул Нороган.

– Но он-то об этом не знал! Ты расстроился? Хочешь, можешь поговорить с Инкардом, он расскажет тебе более подробно, чем я.

– Я подожду его в саду, – мрачно заметил Нороган, довольно резко встав со своего места. Чтоб его море поглотило, этого глупого мальчишку! Просил же докладывать обо всем!

«Тише, тише, не теряйте хладнокровия, господин Нороган», – послышался в его голове мерзкий предостерегающий голос.

– Заткнись, Нольс, – буркнул он громко, отчего Павлия с еще большим волнением покосилась на него. Прозрачные глаза ее расширились от беспокойства, и Нороган чуть было не ругнулся вслух.

– Все в порядке, устал немного. Да еще и эти новости. Очень неожиданно. Пойду на ветку, подожду Инка.

***

Между тем Инкард, ничего не подозревая, возвращался домой. Голова его была занята предстоящей поездкой в Троссард-Холл, исчезновением Ранди, избранным всадником. Когда он вошел в сад, то даже не сразу приметил под скрюченным ивовым деревом не менее скрюченную фигуру отчима. Тот, насупившись, сидел на земле, поджав под себя ноги на армутский манер; на его угловатое лицо падала тень, еще больше заостряя его черты. Ярко выраженные скулы казались двумя сколотыми кусками мрамора, а подбородок – обломком гранита. Увидев только отчима столь зловещим, Инк невольно вздрогнул, детские страхи мигом возродились в его душе, панический ужас медленно пополз вдоль позвоночника.

– Ты что, не рад меня видеть, прия-ятель? – насмешливо растягивая слова проговорил отчим, остро резанув его проницательным взглядом сощуренных глаз.

– Я просто не ожидал тебя сегодня встретить, – извиняющим голосом пролепетал Инк, ненавидя себя за свой постыдный страх.

– Мама готовит нам фирменный чай с листьями Ваах-лаба. А мы пока можем спокойно побеседовать. Присядь со мной и расскажи, что интересного случилось за время моего отсутствия.

Инкард подчинился и аккуратно присел рядом с Нороганом. На самом деле много чего произошло. Прибытие всадника, исчезновение Ранди, захват столицы, а после – счастливое освобождение… Встреча с Индоласом… Инк уже открыл рот, чтобы обо всем рассказать, но вдруг ему вспомнилась просьба отчима – докладывать обо всех важных событиях. А он ничего не сделал, решительным образом ни-че-го. Инк виновато опустил глаза, ладони его сразу же предательски вспотели, а воздух между ним и отчимом как будто сгустился. Нороган положил ему руку на плечо, подбадривая, но несчастный Инкард не мог вымолвить ни слова, словно разучился говорить.

– А где моя ящерица? – вкрадчиво поинтересовался отчим.

Инкард с трудом сглотнул слюну: бедняге с ужасом почудилось, будто в его горле застрял булыжник.

– Я… Не знаю, где она…

В этот же миг тяжелая ладонь Норогана вспыхнула огнем, скрюченные пальцы превратились в зажженные факелы, которые немилосердно вонзились в нежную кожу Инка, заставив того вскрикнуть от мучительной боли.

– Пожалуйста, не надо, я… Прости меня! – малодушно простонал Инк, в панике схватившись за пострадавшую руку, однако Нороган, вновь дотронувшись до него, за секунду убрал страшный ожог.

– Это вышло непроизвольно, – с глубоким раскаянием произнес естествознатель. – Я не хотел причинить тебе боль.

На Инка эти успокаивающие слова не произвели никакого действия. Он сам не знал, как оказался перед своим ночным кошмаром на коленях, морально истерзанный и трясущийся в мучительном ознобе: он боялся.

– Ты веришь мне? Я не специально! – прикрикнул на него Нороган, надеясь вывести пасынка из полуобморочного состояния. – Просто я сильно волновался за вас. Мне бы хотелось, чтобы ты подходил к моим словам чуть более ответственно. Ты понимаешь?

Инк вяло кивнул. Ему уже удалось побороть страх, но теперь его терзал стыд. Ему было тошно от самого себя. В конце концов, он не ребенок, чтобы хныкать от страха перед несдержанным папашей!

– Лучше бы мне вообще не быть естествознателем! Тогда бы я, возможно, так не пугал тебя! – почти в отчаянии воскликнул Нороган, и Инк даже на секунду пожалел его. Конечно, отчим не хотел причинить ему боль, это вышло случайно, силу ведь сложно контролировать. Инк тоже ненавидел себя за то, что является естествознателем. Лучше бы он родился обычным ребенком; тогда у него были бы нормальные мама с папой.

– Прости меня, я отдал ящерицу подруге, а она не успела мне ее вернуть… Перед тем, как ее согнали с дерева, – откровенно признался тогда Инк, тщетно стараясь выравнять голос.

– Ничего страшного. Она найдет нас сама. Расскажи мне все, пожалуйста, – уже спокойным голосом попросил его Нороган.

Тогда Инкард уже спокойнее кивнул и в деталях передал отчиму все подслушанные разговоры. Нороган много спрашивал про Артура, а Инк уже знал историю избранного всадника наизусть. Знал он и то, что Артур обманом попал в пещеру. Некая Сури затащила их туда с отцом. Этот момент особенно заинтересовал Норогана. Инк честно поделился всем, а в конце сказал:

– Они расстались с Индоласом в Пандектане. Индолас отправился на поиски тебя. Он сказал, что как только найдет, вы вместе попытаетесь помочь Ирионусу.

Нороган внимательно выслушал эту небезынтересную историю до конца, потом они переместились в дом, пили чай с Павлией и мирно беседовали, а в конце естествознатель извиняющимся тоном вымолвил:

– Произошло столько событий. Мне надо повидаться с Индоласом. Где же он может теперь находиться?

Павлия пожала плечами.

– Он мог отправиться в Гераклион. Он же знает, что я жила там какое-то время.

– Застану ли я его в портовом городе… – тяжело вздохнул Нороган. – Простите меня, мои дорогие. Я надеялся, что побуду дома чуть дольше, но теперь понимаю, что мне надо срочно переместиться в Гераклион. Пока еще есть хоть какая-то надежда встретить его.

– Я тоже считаю, что ты должен его найти, – согласилась с мужем Павлия. – Вместе вам легче будет отыскать Ирионуса.

Тьма уже начала заволакивать ветки, солнце зашло за крону гигантского дерева, и Нороган уже в который раз попрощался со своей семьей.

– На сей раз я быстро вернусь, – уверенно пообещал он, исчезая из гнездима. На его лице мелькнула мимолетная полуулыбка, адресованная тем, кого он считал близкими людьми, но почти сразу губы его скривились от отвращения: в Гераклионе, как и всегда, воняло тухлой рыбой. Даже в доме Павлии отвратно воняло стерлядкой, наверное, ее недавно готовила старая экономка, госпожа Ниткинс. Уезжая из Гераклиона Нороган оставил в бывшем доме Павлии управительницу, которую он про себя еще наделил функцией соглядатая. Нороган догадывался, что его бывшие друзья – Ирионус и Индолас, наверняка будут искать его здесь; Доланд, Павлия и Нороган всегда были закадычными друзьями. Еще до войны он частенько гостил у них в прибрежном городе. Нороган также был уверен, что именно сюда в первую очередь отправится Индолас, если вознамерится его отыскать.

– Господин? – неопределенно поздоровалась старая экономка, круглая голова которой была упакована в миловидный старческий чепец. Она ничуть не удивилась, что Нороган материализовался у нее за спиной подобно призраку. Видимо, она уже давно привыкла к чудным выходкам естествознателей, либо, что куда вероятнее, была туговата на ухо и подслеповата, так что неожиданные появления не столь пугали ее, сколь, например, мысль о том, что она может пережарить рыбу на огне.

– Нороган, – тактично помог ей мужчина, с раздражением думая о том, что, возможно, в скором времени ему придется сменить экономку.

– Как, как? – переспросила бедная женщина, сложив руку рупором у уха, однако, подойдя к гостю вплотную, она, конечно же, сразу его узнала.

– Ах, это вы, господин Нороган. Так бы сразу и сказали.

– Я так и сказал.

– Что-что вы говорите?

Мужчина тяжело вздохнул и закатил глаза.

– Прочитайте ее воспоминания, мой друг. Так будет проще, – подсказал ему вездесущий Нольс.

– Старуха помрет тогда, ты спятил?

– Вылечите, не в первый раз.

– Ты просто чудовище, Нольс!

– Не надо меня переоценивать. Я всего лишь ваше отражение.

В те чрезвычайно важные минуты, покуда решалась ее судьба, госпожа Ниткинс, ничего не подозревая, преданно стояла перед Нороганом и усиленно прислушивалась: очевидно, бедняжка пыталась уловить хоть слово, но тщетно.

– Аа, я поняла, что вы хотите сказать! – наконец, радостно воскликнула она. – Рыба подгорает, вот что! Спасибо вам большое, вы появились вовремя. Прям как господин Анкерсон, который тоже заходил на днях. Он искал вас, что-то спрашивал, я не расслышала, а потом оставил вам записку. Она лежит на столе. Положить вам рыбу, вы голодны?

Нороган не слушал ее ненавязчивую болтовню. Он уже читал послание. Затем естествознатель удовлетворенно хмыкнул и исчез, оставив глуховатую экономку заниматься рыбой.

***

Таверна на тощих сваях «Прогнивший якорь» неловко теснилась на маленькой пристани, сложенной из камней. Дом этот отнюдь не блистал чистотой; он выглядел так, словно его измазали в болотной глине: неказистый, осклизлый, зеленовато-серый. Моряки-гераклионцы могли тут выпить рома и угоститься свежими устрицами, но, разумеется, не за просто так. В качестве оплаты здесь принимали жемчуг, либо, как бы это странно ни звучало – сами устрицы. Здесь главенствовал следующий принцип: «хочешь вкусный ужин – налови его себе сам». Впрочем, сей факт нисколько не уменьшал количество посетителей, страстно любивших местное заведение за свою непередаваемую атмосферу. Вообразите: расположенный на мертвом безлюдье, где слышно было только птиц, мутный и грязный, словно покрытый приливом до верхней отметки, шумный – ибо тяжелые волны непрестанно ударялись о его полупрогнившие сваи, с покатыми стенами, как дряхлый, уже повидавший виды баркас, но при всем при этом разительный контраст составляла гостеприимно дымившая железная труба и совершенно восхитительный уютный свет, исходивший из маленького оконца, напоминавшего иллюминатор. Внутри на столах стояли букеты из водорослей, а на полу валялись красивые переливчатые ракушки, на которых подвыпившие моряки засыпали, основательно сдобрив свой сон крепким ромом. Имелось здесь и несколько комнат для задержавшихся посетителей, среди которых, к большому удовольствию Норогана, числился и Индолас.

Нороган прибыл в таверну аккурат к ужину. Здесь не играла приятная для ушей музыка, единственным аккомпанементом к еде являлась витиеватая брань моряков, вкупе с пьяным храпом и заунывным шумом волн. Естествознатель криво улыбнулся. Когда-то он приходил сюда с Павлией, то были приятные воспоминания. Раньше он страстно любил проводить время с хорошенькими женщинами, но не теперь.

Тяжело шаркая ногами, он прошел за стол и плюхнулся на один из деревянных ящиков, которые служили посетителям стульями. Таверна пустовала.

– Чего желаете? – грубоватым голосом поинтересовался трактирщик в потной тельняшке, такой же засаленной и осклизлой, как и все заведение.

– Жареного окуня, – ответил Нороган, вспомнив аппетитные запахи, царившие в доме госпожи Ниткинс.

– Доставайте окуня, пожарим, – легко согласился трактирщик.

– Тогда устрицы?

– Нету.

– А что есть?

– Ром.

– Хорошо, мы будем ром, – выразился о себе во множественном числе Нороган, ибо в этот момент думал про Нольса.

– Вы кого-то ждете? – удивился трактирщик.

– Мд-а. У вас остановился мой добрый приятель, странный такой тип, глаза разноцветные. Будьте добры, позовите его ко мне.

Трактирщик недовольно кивнул и развязной походкой удалился. Очевидно, он не привык подрабатывать мальчиком на побегушках. Пол под ним обиженно скрипел подобно корабельным снастям.

Прошло какое-то время. Нороган задумчиво цедил ром и задумчиво наблюдал за тем, как дрожит на столе маленькая свеча. За окнами неистово бушевал ветер, грозя унести таверну со своими посетителями в открытое море.

– Сколько оюней, сколько смрадней! – послышался радостный возглас над его головой, и он поспешно вскочил на ноги. Его друг сверкал разноцветными глазищами будто кошка, они с чувством обнялись и сели друг напротив друга, отделенные лишь загадочным сиянием восковой свечи. В круглое оконце бил лунный свет, и старые приятели могли вдоволь насмотреться друг на друга.

– Ты… Выглядишь уставшим, – вдруг озабоченно проговорил Индолас, с беспокойством всматриваясь в суровое лицо друга, изборожденное тонкими морщинами.

– Называй вещи своими именами. Постарел.

– Да ты младше нас всех!

Нороган по-мальчишески улыбнулся. На самом деле он не ощущал себя ни молодым, ни старым; он вообще словно не принадлежал более к чему-то, что может состариться или прийти в негодность.

– Славно, что ты меня дождался!

– Как ты узнал, что я буду тебя искать?

– Инк сказал.

Индолас страшно оживился.

– Инк! Инкард! Как он? Как Павлия? Где они теперь живут?

Нороган небрежно пожал плечами.

– У меня.

– Но значит вы с Павлией, вы… – неуверенно начал Индолас, и тот коротко кивнул.

– Я помогаю им с тех пор, как она осталась одна.

– Правильно. Ты… Молодец. Значит ты вернулся к ним. Я думал, ты остался в северных землях. Мы несколько раз встречались с Ирионусом после того, как умерли… Иоанта и Доланд, – здесь естествознатель мучительно запнулся и выдохнул. Трагические события прошлого все еще слишком сильно касались его сердца. – Про тебя тогда еще не было вестей. Значит ты встретился с Павлией после…

– Тебе хотелось бы отомстить?

– Что?

– Отомстить за ее смерть, – терпеливо пояснил Нороган, не без доли любопытства в голосе. На его высушенном скуластом лице загадочно мерцали блики свечи.

Разноцветные глаза друга вспыхнули и тут же погасли.

– Разве это поможет мне ее вернуть? Разве это вообще хоть чему-нибудь поможет? Ты слышал, что с Ирионусом? Ему нужна наша помощь. Мерзкая Тень поместила его в пещеру, но я не имею понятия, где эта пещера может находиться.

При упоминании «мерзости» Тени Нольс внутри Норогана язвительно хохотнул, столь же мерзко, сколь о нем только что отозвались.

– Думаешь, такие они уж и плохие?

– А разве ты в этом сомневаешься?

– Ты знаешь, что только естествознатели могут победить Тень? Разумеется, ты должен об этом знать. Но нас осталось так мало. Разве сможем мы им что-то противопоставить?

– Странные речи ты ведешь, мой друг, – изумился Индолас. – Где же твой вечный оптимизм и боевой настрой? Сопротивление не будет напрасным, даже если на земле останется всего-навсего один естествознатель.

– Позволь, я поясню тебе свою мысль. Вообрази, что за власть борются две армии, равные по силе. Они воюют за одно и тоже: естественное право существовать на этом свете. И представь, что одна из них значительно поредела. Ее в любом случае будет ждать провал. К какой армии примкнул бы ты в этом случае? Каждая из них имеет право на существование, и в этом случае не мудрее ли будет встать на сторону сильнейшего?

Индолас покачал головой и сердито произнес:

– Это вовсе не две равнозначные армии. И говоришь ты какую-то несуразицу. Мы воюем на стороне добра, а Тени на стороне зла, в этом все дело.

– А разве есть абсолютное зло и добро? – горько усмехнулся Нороган. – Разве понятия эти не меняются вместе с нами, моралью и культурой? То, что вчера называлось подлостью, сегодня уже благородный поступок.

– Различия морали, может, и существовали. Но они всегда касались частностей, внешних проявлений, но по сути они были одинаковыми. Предатель всегда презираем, а тот, кто пожертвовал собой ради друга всегда считается героем. И пусть не каждый способен держать высокую планку нравственности, все равно в глубине души мы догадываемся, чувствуем, кто истинно прав, а кто истинно виноват. Как Доланд. Неужели ты думаешь, что его самоотверженный поступок в разное время расценивался бы по-разному? И потом, если бы не было абсолютных ориентиров, мы бы вообще не делили мир на доброе и злое, таких понятий попросту бы не существовало. Если бы у нас отсутствовали вкусовые рецепторы, мы бы не чувствовали вкуса еды и было бы неважно, как она приготовлена: люди поглощали бы все на свете и не спорили на ее счет. Почему ты вообще затеял этот странный разговор?

Нороган с тихой грустью покачал головой.

– Ты тверд, как ствол дерева, мой друг. Ничто тебя не переубедит?

– На этот счет – нет.

– Что ж, в таком случае нет более смысла об этом говорить. Наверное, мне страшно. За Павлию, за Инка, за тебя. Я искренне люблю вас и хочу самого лучшего для своих друзей. Тем более что в руках моих сосредоточено теперь такое могущество, которое сложно даже помыслить.

Индолас удивленно моргнул.

– Я тебя не понимаю.

– Помнишь, какая цель была у Совета Четырех?

– Найти свиток?

– Именно.

– Но не хочешь ли ты сказать, что ты его… Нашел?

Нороган вновь с грустью улыбнулся.

– Мне это удалось.

– Невероятно! Мы… Должны его уничтожить, как и планировали. Или ты уже это сделал?

Нороган покачал головой. – Я не смог его уничтожить, мой друг, потому что не знаю, как. Увы, единороги не предоставили нам инструкции на сей счет. Он не горит и не тонет. Его нельзя повредить.

– Но как ты понял, что это «Последнее слово»?

– На нем было так написано. Я нашел его во время скитаний по тимпатринской пустыне. Вернее, нашел не я, а один ученый из Беру. Некий Корнелий Саннерс.

– Да, я слышал про экспедицию. Но ведь она закончилась весьма печально? Значит ты тоже участвовал во всех этих событиях? Расскажи мне все подробно и покажи скорее свиток. Мы все так долго мечтали его найти!

– Пошли в твою комнату, мой друг, и я покажу его тебе. Слишком ценен сей предмет, чтобы сейчас показывать его при всех.

Индолас с ребяческим нетерпением вскочил с места. Лицо его окрасилось румянцем возбуждения. Из-за этого злополучного свитка произошло столько бед, столько смертей! Опьяненная властью Сури искала его, ибо в нем заключалась сила, недоступная ей самой – сила единорогов. Если бы Совет четырех вовремя нашел его и уничтожил, то, возможно, и не случилось бы смерти Иоанты.

Они прошли в тусклую комнату Индоласа, которая по размерам и интерьеру напоминала корабельную каюту.

– Ты живешь здесь, мой друг? – с театральной жалостью в голосе поинтересовался Нороган. Интересно, как так случилось, что судьба друзей больше не волнует его сердце? Хотя и раньше, помнится, Нороган предпочитал больше печалиться и размышлять о своей персоне. В сосуде наших сердец не так уж и много места: если оно занято лишь собственными самокопаниями и тревогами, то как поместить туда остальное?

– Я ждал тебя. Надеялся, что ты вернешься сюда. Или Павлия. Экономка сказала мне, что дом по-прежнему ее.

Нороган сдержанно кивнул. Как бы не переиграть? Не слишком ли он сух, немногословен? Как вообще должны общаться друзья, которые не виделись столько лет? Можно ли научиться дружить, если никогда не умел?

«Скажите, что вы рады его видеть, господин Нороган!», – подсказал ему Нольс своим мерзко-пошлым голосом.

– Мы так рады… То есть я так рад тебя видеть! – неловко, но оттого достаточно проникновенно вымолвил Нороган. Вот стыдоба, Тень учит его общению с друзьями!

Индолас без слов еще раз обнял его за плечи. Какой наивный, доверчивый. Интересно, все добрые люди такие?

– Ну так что, ты покажешь его мне? – по-детски доверчиво спросил Индолас.

– Конечно! А как иначе?

С этими словами Нороган протянул ему совершенно белый свиток, на котором ничего не было. Индолас удивленно взял его в руки.

– Но… Это что, шутка?

– Разверни его, мой друг.

Индолас подчинился. Бумажка податливо хрустнула в его руках, открывая одну-единственную надпись, начертанную чернилами. Вокруг букв виднелись черные подтеки – словно свиток намокал.

– Что ты видишь на нем?

– Читаю: «Я сам отказался от более выгодного для меня пути, потому как закостенел в своих нравственных убеждениях. Нужно мыслить шире».

– Там еще кое-что, – вкрадчиво отозвался Нороган.

– Что это за ерунда?

Индолас прочитал какую-то мелкую надпись, сделанную, по всей видимости, на другом языке. И тут же свиток плавно опустился на пол, словно секунду назад не находился в чьих-либо руках.

– Это не ерунда, – поучительно ответил воздуху Нороган. – Это был нюанс.

С некоторых пор он полюбил это слово.