Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов

Глава 22 Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали

Про них на какое-то время забыли. Они с Тином лежали в запыленной, пропахшей смолой комнате, связанные и беспомощные. Впрочем, Даниел вовсе не огорчился подобной невнимательности со стороны захватчиков. В глубине души он все же лелеял мечту, что друзья вот-вот придут им на выручку, освободят, спасут. То, что Тин выразил словами, – немного наивными, но удивительно ободряющими, Даниел держал у самого сердца, и надежда согревала его изнутри. Он отчаянно старался не думать о плохом. Однако, когда в воздухе появился запах удушливой гари, а глаза начали слезиться от дыма, ибо Таровилль горел в огне, Даниел с отчетливой ясностью понял: все кончено. Город будет уничтожен; но за что полидексяне так зверствовали? Да, пусть Таровилль не самое прекрасное место для жизни, да, он являлся средоточием обманщиков и пороков, да, путникам лучше было сюда не забредать, но все же он не заслуживал столь печальной участи. Сыну академиков было искренне жаль людей, а более всего – Ранди, ибо ее он успел худо-бедно узнать.

Себя с Тином он тоже истово жалел, ибо понимал, раз города не станет, то полидексяне отправятся в путь и заберут их с собой. Где же тогда найдет их Артур? Панический страх одолевал юношу, боявшегося всего на свете, а когда про их с Тином существование все-таки вспомнили и с грубыми понуканиями погнали на улицу к телеге, Дана стали одолевать тревоги иного толка. Он вдруг серьезно задумался над целью пленения: наверняка их хотят в будущем использовать как заложников, либо информаторов. Полидексяне могли считать, что они, как коренные беруанцы, знают, где расположен секретный ход на дерево. Вероятно, они также рассчитывали на точную информацию о месторасположении Троссард-Холла. Короче говоря, ребят ждала весьма незавидная участь: как следовало себя вести? Даниел никогда не считал себя героем; в детстве он любил читать исторические хроники, где авторами воспевались храбрецы, обладающие стальной волей и безупречной выдержкой. Такие могли запросто скалиться врагам, изящно огрызаться, горделиво идти на смерть, претерпевать боль сквозь стиснутые до хруста зубы, и до самого последнего вздоха отстаивать свои принципы. Обычно Даниел даже боялся представить себя на месте этих железных смельчаков, одна только мысль о них заставляла его внутренне содрогаться. И вот теперь он сам оказался в подобной ситуации, да еще и не один, а с лучшим другом. Не даст ли он слабину?

Когда они сидели в телеге, ждали всеобщего отправления и с тоской наблюдали, как безжалостный красный змей пожирает шатры, палатки и вообще все живое, Тин вдруг обратился к нему, прервав тяжкие думы.

– Ты настоящий герой, Дан, – с сильным чувством произнес он, а Даниел вздрогнул всем телом, ибо эта фраза весьма перекликалась с его теперешними малодушными мыслями и тревогами.

– С чего ты взял? – трусливо прошептал сын академиков, ощутив в сердце страстное желание начать оправдываться, говорить, что не хочет быть никаким героем и вообще желает, чтобы все его оставили в покое и не требовали чего-то невозможного.

– Нет-нет, правда. Мне иногда кажется, ты совсем ничего не боишься, – продолжил гнуть свою линию непонятливый Тин, повергая Даниела в еще большее смущение.

– Ничего не боятся только те, у кого слишком маленький жизненный опыт. Либо отсутствует мозг, – грубо вымолвил Дан.

– Нам помогут, вот увидишь, – спокойно заметил Тин. Круглое простодушное лицо его не выдавало тревоги, очевидно, Тин не предавался тем же размышлениям, что его «героический» товарищ по несчастью. – Собираются… Жестокие твари, – добавил он с искренним негодованием. Действительно, полидексяне заканчивали последние приготовления перед тем, как навсегда покинуть разграбленный город. Отчего же все-таки они так свирепо расправились с таровилльцами? Например, «Ту-что-примыкает-к-лесу» они ведь не тронули, их конечная цель Беру… Впрочем, насчет последнего не было большой уверенности.

Подгоняемый нетерпеливыми порывами ветра с гор, шумный караван из нарядно одетых людей, лошадей и тюков тронулся в путь. Телега жалостливо скрипнула, когда к ним забрался парень с кучерявой козлиной бородкой, их сосед на ближайшее время и.… конвоир? Минутное промедление – и они движутся вперед, по беспредельной равнине, той самой, где так безмятежно цвели красные маки. А за спинами оставался лишь тяжелый сизый дым и разруха. Увы, город, предсказывающий путникам судьбу, не смог усмотреть собственную печальную участь.

Полидексяне отрывисто переговаривались между собой на своем наречии, прямо на ходу жевали вяленую козлятину, сплевывая особо жесткие куски на запыленную дорогу, а на пленников внимания не обращали. Только неприятного вида сосед щербато улыбался и даже как будто подмигивал им одним глазом, как старым приятелям.

Даниел с откровенной тоской скользил взглядом по незнакомым желтокожим лицам: чужие, холодные, безразличные. Никто к ним не расположен, никто не намерен их утешать и жалеть. Но вот на рослом жеребце с пышным хвостом мимо проехал всадник с прекрасной всадницей; Даниел изумленно остановил на них свой взор, даже не поняв сперва, что знает обоих. Не осознал он этого факта даже тогда, когда всадник обратился к нему напрямую отрывистым, не лишенным откровенной издевки голосом:

– Надеюсь, вас разместили со всеми удобствами?

Даниел, верно, так и продолжил бы глупо молчать, погруженный во внутреннюю борьбу с самим собой, если бы Тин не воскликнул во весь голос:

– Джехар! Одди! Как славно, что вы здесь!

Да, ведь это были именно они. Джехар и Одди. Даниел задумчивым взглядом скользнул по сытой самоуверенной физиономии Джехара, его тщательно вымытому коню с шелковистой гривой, куда были вплетены черные ленточки, по тоненькой фигурке Оделян, на ногах которой красовались сафьяновые сапожки, таковых у нее вроде раньше не имелось… Дану захотелось немедленно разъяснить ситуацию, он даже готов был внутренне умолять Джехара, чтобы им развязали руки, поскорее отпустили, накормили. Но это был мимолетный порыв, вместо этого Даниел лишь растянул губы в горькой усмешке. Он вдруг отчетливо услышал ответ на вопрос, который какое-то время навязчиво занимал его мысли: почему полидексяне оказались столь жестоки по отношению к таровилльцам? А ведь на самом деле все очень просто: они узнали, что валеты города отправились защищать Беру и захотели им отомстить. Здесь возникал еще один логичный вопрос: как они узнали? Еще проще, от самого Даниела. Ведь это он передал ребятам слова Ранди. Джехар слышал их наравне с остальными. И рассказал захватчикам, побуждаемый неведомыми мотивами. А что с Оделян, Питбулем? Неужели они тоже причастны к столь ужасным событиям, но нет, такого быть просто не может! Впрочем, факты говорили сами за себя: Одди сейчас на свободе, а не трясется с ними в телеге с завязанными руками, более того, она фривольно прижимается к Джехару, будто его невеста!

– Таровилль еще долго будет гореть, – совершенно чужим голосом вымолвил Даниел, как бы обращаясь ко всем и одновременно ни к кому. – Не жалко невинных?

Джехар весело оскалился, ибо догадался, что проницательный Даниел все понял, без лишних разъяснений.

– Не-а, – беспечно отозвался он. – Они же на стороне беруанцев. А мы с ними как раз собираемся воевать. Какая жалость может быть к врагам?

Если бы Даниел умел ругаться, он бы, наверное, обозвал Джехара, однако правильному сыну академиков ничего не лезло в голову, кроме занудных научных слов, связанных с ботаникой, а это, скорее всего, прозвучит смешно. Дану ужасно не хотелось выглядеть смешным в глазах Оделян, напротив, ему мечталось проявить себя настоящим героем, таким, о которых писали в хрониках.

Тин же ничегошеньки не понимал. Слишком честные и добропорядочные люди бывают порой весьма непонятливыми. Он просто бестолково переводил взгляд с Джехара на Даниела и подавленно молчал.

– Госпожа Лян хочет тебе кое-что передать, беруанец, – с этими многообещающими словами Джехар озорно подмигнул пленникам. – О чем ты там хотела с ним поговорить, Одди?

Девушка вздрогнула, длинные, изогнутые ресницы ее затрепетали, будто крылья диковинной стрекозы.

«Красиво», – горько отметил про себя Даниел.

– Вас везут в Ту-что-примыкает-к-лесу. Вы покажете точное расположение Троссард-Холла, а еще лучше – нарисуете подробную карту. Мы с Джехаром вряд ли вновь отыщем верную дорогу, слишком уж Купеческий лес дремуч. После этого вас вместе с остальными школьниками повезут в Омарон. Если ослушаетесь – участь ваша будет незавидной. Полидексяне терпеть не могут беруанцев, они уже мечтают немедленно расправиться с вами.

– За что, Одди? – хриплым, прерывающимся от боли голосом поинтересовался Даниел. Как он ни мечтал выглядеть безразличным ко всему героем, увы, не получалось.

– Нечего было шашни крутить с Ранди, – сухо отрезала Оделян, спрятавшись за широкой спиной Джехара, как за ширмой. Неужели это правда? Девчонка подло отомстила ему, совершив предательство – гнусное и страшное, ибо она навредила не только всей их компании, Артуру, но еще и другим невинным людям – таровилльцам, да и не только им. Еще неизвестно, какие последствия этот мерзкий поступок будет иметь в будущем. А он влюбился в нее, как совершенный болван!

– Ты мою девушку обидел, братишка. Извинись перед ней, – властно потребовал Джехар, алчно впившись своими темно-синими глазами в искаженное страданием лицо Даниела. Тот угрюмо молчал. Нужные слова, как назло, не находились, тем более он никогда не отличался остротой на язык. Да и что тут скажешь? Назвать их предателями, отругать? Так, наверное, многие предатели сами не осознают, кто они такие, иначе ни за что не решились бы на подобную гнусность. Глупо метать бисер перед короедами – те все равно не поймут. Однако презрительное молчание Даниела вполне оценил их сосед, сидевший напротив. Желая выслужиться перед господами, он резко выхватил кинжал и рифленой рукоятью наотмашь ударил Даниела по лицу, да так сильно, что бедный сын академиков чуть не вылетел из телеги.

– Отвечай, когда с-спрашивают, – немного шепелявя произнес он ослепленному неожиданной болью Даниелу.

– Пожалуйста! – истерически взвизгнула Одди, стиснув пальцами могучие плечи Джехара, но тот и сам не замедлил вмешаться.

– Пленников трогать не смей, Кэшью, – отрывисто приказал он. – И накорми, когда к лесу подъедем. Тот издал гнусный смешок в ответ.

Затем Джехар пришпорил коня, и они умчались назад, в хвост каравана, красивые и безмятежные. Наверняка в их распоряжении имелась своя удобная карета, дилижанс или что-то вроде того.

Человек, которого назвали Кэшью, с жестокой насмешкой наблюдал за тем, как Тин неуклюже помогает другу подняться и вновь водвориться на овчинных подушках. Сосед не являлся полидексянином, он выглядел скорее как беруанец – с большими глазами, белокожий, веснушчатый, с красными пятнами, изредка выступавшими на его бескровных скулах. Скрученная козлиная бородка была, очевидно, предметом его особливой гордости, ибо он с важным видом теребил ее пальцами. Он вполне оправдал подозрения ребят насчет своего происхождения, когда заявил наглым и развязным тоном:

– Я тоже беруанцем был, как вы. А теперь вот на другой ветке околачиваюсь.

– А что так? – хмуро поинтересовался Тин, по-новому взглянув на их соседа.

– Дерьмо там, а не люди. Налоги высокие, правительство прогнившее, виды из окон плохие.

– Думаете, в другом месте лучше будет?

– Я полидексянам тайный вход на дерево покажу, и меня золотом осыпят. Главный ихний, вроде хатуг-хан, обещал мне столько монет, что я купаться в них буду.

– Смотрите, как бы ваше золото в дерьмо не превратилось, – тихо буркнул Тин, но сосед, к счастью, не услышал его дерзких слов. Кэшью еще какое-то время разглагольствовал, мечтая о прекрасном будущем, а затем захрапел, некрасиво распахнув рот. Когда он, наконец, замолчал, Тин обратил свое лицо на Даниела и увидел, что темные глаза того полны слез. По переносице друга стекала густая кровяная капля, а верхняя губа была рассечена и беззащитно подрагивала в непроизвольных конвульсиях.

– Отчего так больно, Тин? – отчаянно пробормотал Дан, надеясь отыскать в лице друга хоть какое-то избавление, надежду.

– Не думай о ней, – ласково ответил Тин, проявляя удивительную для своего характера догадливость. Он сразу понял, что Дан говорит сейчас вовсе не о физической боли, а скорее о другой, душевного толка.

– Мне теперь не хочется верить… Ни во что.

– Ты о чем это?

– В любовь…

Тин тяжело вздохнул и сердито взглянул на друга.

– Может, теперь и в дружбу перестанешь верить, раз Джехар оказался скотиной? Дан, приди в себя! Не надо обобщать частные случаи. Раз Одди совершила предательство, значит, она тебя не достойна, вот и все! Ты слишком хороший парень для нее, слышишь?

Даниел слабо улыбнулся и тут же поморщился от боли.

– Спасибо, Тин.

На этом их грустный диалог завершился, и ребята замолчали, слишком подавленные произошедшими событиями. Невыносимо тоскливо было возвращаться вот так: побитыми, униженными, с заломленными за спиной руками. Но еще тяжелее представлялась мысль о друзьях: Артуре, Тоде, Диане. Где они сейчас? Оказалась ли судьба к ним благосклоннее, добрались ли они в Гвибеллград? Что с Питом, Четверкой? Неужели они все были заодно с мерзким Джехаром?

Подобные мучительные мысли сопровождали бедных пленников, покуда они монотонно тряслись в телеге, изредка сопровождаемые глумливыми окриками полидексян. Над ними издевались, это отчетливо ощущалось, хотя чем они от них, по сути, отличались, цветом кожи? Конкретно Дан и Тин не сделали им ничего дурного, однако раз невзлюбив беруанцев, они применили это обобщение и к двум беспомощным подросткам, которые решительно ничего не могли им противопоставить, кроме хмурых взглядов, да дерзких речей. Оделян с Джехаром больше не было видно; впрочем, этот факт никого не расстраивал. Монотонно и грустно продолжали пленники свой путь, уже ни на что особенно не надеясь. Они сами не заметили, как добрались до Той-что-примыкает-к-лесу. Знакомые места, почти родные, да только увы, дорогой сердцу край не сулил им ничего хорошего. Здесь их ждет испытание на прочность, ибо полидексяне хотели от них невозможного: чтобы они показали им местонахождение школы и таким образом сдали своих друзей.

По приезде незадачливых пленников разместили в сырой землянке – вероятно, курятнике. Правда, птиц здесь уже не было, остался только характерный запах куриного помета, плесени и сырости. Та-что-примыкает-к-лесу и раньше была не в пример бедной, разрушенной, чахлой, но теперь она сделалась таковой вдвойне, а то и втройне. Казалось, даже дышать стало тяжелее: воздух загустился, повсюду горели едко-желтые костры, нестерпимо пахло дымом и пряно – специями, а буйные кони звенели бубенцами так громко, что болезненно отдавалось в ушах. На несколько дней про пленников забыли, подарив им призрачную надежду – а вдруг все обойдется? Изредка к ним заходили и кидали в ноги заплесневелые лепешки и куски сухого творога, иногда давали попить кумыса. Приятели старались не жаловаться и поддерживали друг друга как могли.

В один из дней их однообразное времяпрепровождение разбавилось загадочным визитером, о приходе которого объявил Кэшью.

– За тобой, беруанец, – гнусно улыбаясь, указал он на Тина. Бедный юноша поежился под его неприятным взглядом. Ему сделалось нехорошо. Неужели его сейчас станут допрашивать?

– Не боись, короед трусливый. Забрать тебя хотят.

Тин обменялся с Даниелом испуганным взглядом и медленно, будто загипнотизированный, побрел за Кэшью. Удушье рывками хватало его за горло, ладони леденели и покрывались потом. Тин тоже не считал себя героем: именно поэтому страх так терзал его, ведь он был уверен – своих предать он не сможет ни при каких обстоятельствах.

Они проходили мимо расшитых золотистыми нитями полидексянских обозов и биваков, кругом до небес пылали оранжевые костры, пьяные нукеры важно шествовали сквозь дымовые завесы, проходя таким образом обряд очищения, шаманы размахивали опахалами в их сторону, повсюду стоял смрад фекалий, гари, баранины и амбры. В какой-то момент Тина завели в один из деревенских особнячков; хозяев тут, разумеется, уже не было. А затем безжалостный конвоир оставил испуганного до смерти юношу одного. Шатаясь от непривычно долгого лежания взаперти, Тин побрел вперед, отчаянно цепляясь руками за шершавые деревянные стены. Тошнотворный страх сковал ему внутренности: куда, зачем?

За неказистым столом на кухне кто-то сидел: огромная сгорбленная фигура напоминала бурого медведя. Тин ожидал встретить хатуга Кэнта, обычно проводившего допросы, однако вместо этого увидел до боли знакомый кафтан с поблекшими пуговицами, неопрятный затылок с поседевшими клоками светлых волос и мелко вздрагивающие плечи, как всегда бывало, когда отец сильно нервничал.

– Па-…—Тин хотел сказать «папа», однако последний слог корявым сучком застрял у него в глотке.

Дорон вздрогнул, медленно подняв голову. Предзакатные отблески солнца, пробивавшиеся сквозь мутное оконце, зловеще освещали его сумрачное лицо, которое сейчас исказила неестественная, подобострастная улыбка. Тин не припоминал, чтобы отец раньше так ему улыбался.

– Тин! – с чувством произнес Дорон, вскочив на ноги и заключив сына в крепкие объятия. Тот не отстранился, а когда родные руки обхватили его за плечи, глаза Тина увлажнились подступающими слезами.

– Я так рад, что с тобой все в порядке! Как только я узнал, что ты здесь, в Той-что-примыкает-к-лесу, я, не раздумывая, отправился за тобой!

– Но как тебя пропустили полидексяне? —с удивлением поинтересовался Тин. – Они ведь… повсюду.

– Ты же знаешь, какие у меня связи в Крыле короля. Договорились с кем надо и вот. Мне разрешили с тобой встретиться, и не только это! Я заберу тебя домой, к маме и сестрам! Ты ведь хочешь на дерево, сынок?

Тин глупо улыбнулся, давясь слезами. Хотел ли он? Разумеется. Однако туча набежала на его лицо, и он робко отстранился.

– Ты заберешь нас вместе с Даном, ведь правда?

Дорон с грустью покачал головой.

– Я договаривался только по поводу тебя, мой мальчик. Но, думаю, они не откажут отпустить и Даниела. Тем более, что смысла вас удерживать уже не будет. Я принес тебе кое-что из гнездима, сынок, ты ведь голоден, да? – с этими словами отец суетливо принялся доставать из холщовой сумы вкусно пахнущие беруанские деликатесы: столь любимые Тином короеды в мятной глазури, копченое голубиное мясо, фирменный гусеничный рулет.

Любитель вкусно поесть жадно повел носом: в последнее время он так дурно питался, что не отказался бы теперь от изысканного угощения. Горькая обида на отца уже давно прошла, да и разве пристало долго обижаться на горячо любимых родителей? Людей столь важных в жизни каждого ребенка.

Тин смущенно присел напротив отца и принялся жадно набивать рот едой; он не замечал, как Дорон с умильной улыбкой следит за каждым его действием, даже самым незначительным.

– Прости меня, мой дорогой, – произнес отец с сильным раскаянием в голосе. – Я чуть было не потерял тебя по своей глупости и самонадеянности.

– Ничего штрашного, па, – с набитым ртом живо отвечал Тин. – Я жнаю, что ты не со зла.

– Ну ничего. Мы все наверстаем. Скоро будем дома, в родном гнездиме. Знал бы ты, как ждет тебя мама…

– С ней все в порядке?

– Да, только со дня твоего исчезновения из больницы… Она совсем потеряла покой. Но это ничего. Справимся. Ты покажешь полидексянам путь в Троссард-Холл, а потом я заберу тебя с собой.

Тин поперхнулся едой и непонимающе уставился на отца.

– В смысле, па?

Дорон нервно дернулся, на его морщинистое лицо волной накатила тревога, а затем он вновь неуверенно улыбнулся.

– Ну Тин, ты ведь понимаешь, что я не смогу тебя забрать просто так. Они вас удерживают с определенной целью…

– То есть ты хочешь, чтобы я сообщил вооруженному отряду полидексян, где находится школа? – медленно, почти по слогам произнес Тин, решительно отставляя в сторону еду.

Дорон смущенно кивнул.

– Ты очень все хорошо понимаешь, мой мальчик. В противном случае, я… Не знаю, что с вами будет.

– А зачем им школьники?

Губы Дорона вновь тронула та чужая, вороватая улыбочка, которая вначале так удивила Тина.

– Да ничего им не будет. Школьники им не нужны. Может, хотят там остановиться, ведь в Той-что-примыкает-к-лесу места все меньше, а новые отряды все подходят…

– Па, ты сам веришь в то, что говоришь? Им нужны дети, чтобы шантажировать беруанцев. А если они им сделают что-то плохое? Я не выдам местонахождение школы, это неправильно, подло!

– Нет, выдашь! – отрывисто крикнул Дорон, властно стукнув кулаком по столу, отчего ни в чем не повинные короеды посыпались на пол. – Я твой отец, и ты сделаешь по моему слову! Мне плевать на чужих детей, у меня имеется свой собственный горячо любимый сын, попавший в беду! Ты знаешь, какая жестокая участь вас ждет в случае неповиновения? Я не допущу такого исхода, не допущу! – отец нервничал, кричал, и слова натужно выходили из его глотки: то с жуткими хрипами, то с присвистом. Затем он вскочил и развел руки, словно таким образом преграждая сыну путь к отступлению.

Тин горько заплакал. Ему было ужасно жаль родителей, Дана, ребят из Троссард-Холла.

При виде чужих слез Дорон немного смягчился.

– Вот видишь, мой хороший… Ты ведь сам все понимаешь, да? Не заставляй маму убиваться от горя. Пощади нас, сынок!

– Да-да, я понимаю, – давясь слезами, проговорил Тин. Затем он немного овладел собой, вытер лицо и, шатаясь, поднялся на ноги. Дорон с напряженным беспокойством наблюдал за сыном. Темные глаза его из-под густых бровей напоминали ястребиные, а он сам – нахмуренный, с всклокоченными волосами и посеревшим лицом являл собой поистине жуткое зрелище. Дорон был эгоистичен в своей болезненной родительской любви, даже жесток, но стоило ли его за это осуждать?

Тин подошел к нему и еще раз обнял – по-сыновьи нежно, трепетно, словно в последний раз. Только сейчас стало видно, насколько он выше отца: тот, будто плакучая ива, устремлялся к земле, а не к небу.

– Передай маме… – глухо прошептал ему на ухо Тин, – что все будет хорошо.

С этими словами он, не оглядываясь на несчастного отца, выбежал из комнаты, рванул на себя входную дверь так отчаянно, что она чуть не слетела с петель, а затем вдруг остановился как вкопанный, будто врезался в стеклянную стену. Дело в том, что он услышал душераздирающие рыдания за своей спиной.

***

А Даниел тем временем с сильным беспокойством ждал друга. Удушливый запах аммиака от неубранного куриного помета стоял у него в ноздрях, голове и, казалось, уже впитался во все его тело. Дан был почти наверняка убежден, что бедного Тина допрашивает Кэнт. Не сломается ли бедняга, не сдастся? Когда они только выдвигались из Таровилля, сын академиков думал лишь за себя; теперь же его волнительные думы переметнулись на друга. Сомнения вновь принялись терзать его бедное сердце; он словно забыл, что есть вещи, которые не стоит подвергать сомнениям. В маленьком оконце мелькнула ненавистная козлиная бородка их постоянного надзирателя Кэшью; наверное, он привел Тина.

Но увы, Дан ошибся. Тот лишь принес сухую корочку ржаного хлеба с личинками гусениц.

– Тебе перепало с барского стола, – издевательски хохотнул Кэшью. – Папаша приезжал к приятелю твоему, еды ему навез видимо-невидимо. Вон и о тебе позаботились.

Даниел непонимающе уставился на мужчину. Какой еще папаша?

– Дорон Тимли, – коверкая чужую фамилию, по слогам произнес Кэшью.

– А друг твой, между прочим, сваливает. Решил, видимо, все рассказать. И правильно сделал, я бы тоже так поступил на его месте.

– Уходите! – в сердцах воскликнул Даниел, ногой отпихнув от себя тарелку с едой, отчего личинки рассыпались во все стороны. Он почувствовал невероятную досаду.

– Нет, ну я-то что? Не на меня тебе надо злиться. А на свое упрямство и твердолобость, – поучительно заметил Кэшью, быстро скрывшись за дверью. Опять стало темно и с удвоенной силой запахло пометом. Даниел скривился в мучительной гримасе: неужели, Тин? Но нет, нет, в это он отказывался верить. Ожидание собственной участи становилось все более мучительным, как пережить все это? Почему страдание всегда длится долго, а счастливые минуты проходят так быстро? Даниел не знал, сколько минуло дней. К нему заходили лишь затем, чтобы накормить и вынести отхожий горшок. Бедняга привык к темноте и стал панически бояться момента, когда дверь в курятник вновь откроется и безжалостно-острый дневной свет ударит его по больным глазам. Он никогда не знал наверняка, во сколько его надумают навестить, и в этом тоже заключалась своеобразная пытка.

Вскоре к нему опять пожаловали посетители, которых он так страшился. Дан неловко пошатнулся, ибо стоял в этот момент на ногах, и принялся подслеповато озираться, пытаясь вновь обрести опору.

– Не бойся, это всего лишь я, – сказала гостья с едва уловимой грустью. При звуке ее мелодичного голоса Дан замер, охваченный внутренней дрожью, ибо нежданной посетительницей оказалась не кто иная, как Оделян. Ее бледный профиль в свете лучины был поистине прекрасен и чист, но, однако же, она злостная предательница! В спадающей шелковой одежде, новых кожаных сапогах, широком малиновом поясе, который еще больше выделял ее тонкую талию, с красивыми лентами в длинных темных волосах и острозаточенным кинжалом в руке – она казалась прекрасной и недостижимой, он почти ненавидел ее.

– Я и не боюсь, – хмуро буркнул Даниел, подивившись тому, как странно и чужеродно звучит его голос. Мужское самолюбие и гордость взыграли в нем в эту минуту. Оделян медленно приблизилась: от нее немного пахло тиной и болотными лютиками. Даниел не к месту вспомнил их первый поцелуй, и скулы его озарились багрянцем.

– Бедный мой, бедный, – с несвойственной ее жесткому характеру лаской прошептала Оделян, и нежно дотронулась до раны на щеке Даниела, которая теперь покрылась кровавой коркой и засохла, причиняя тому невыразимые страдания. Дан вздрогнул и резко отшатнулся; к ногам его была приделана чугунная цепь, чтобы он не сбежал. Шар качнулся в такт его неловкому движению и глухо прокатился по дощатому полу.

– Ты ведь не решил, что я… Предательница? – с болью в голосе прошептала Оделян. – Что я вместе с Джехаром призвала полидексян?

– А что я мог еще подумать? – обидчиво воскликнул Даниел. – Сложно было представить что-то другое, когда ты сама сказала мне…

– Тогда ты просто дурак, – резко обругала его Одди, а глаза ее зло загорелись, будто сухой вереск. Она хотела было отойти от него, но Даниел неожиданно резко шагнул к ней и с силой обнял за плечи.

– Совершенный дурак, – покаянно подтвердил он и с жадностью поцеловал в губы: они были бархатными и нежными, как лепестки роз. Оделян страстно обвила его плечи руками и с неописуемым восторгом посмотрела на него сверху вниз, ибо Дан был выше ее на целую голову. Нежное тело податливо терлось о грубый полидексянский плащ, но она не обращала на это внимания, ибо перед ней стоял ее возлюбленный – живой и невредимый, а в такие минуты обычно наступает счастливое забвение. Даниел жадно покрывал поцелуями ее красивое смуглое лицо – герои в хрониках ведь тоже так делали, когда к ним заходили дамы их сердца? Впрочем, об этом он теперь думал в последнюю очередь, ибо был истинно счастлив. Но вот Одди вспомнила что-то и отшатнулась, точно окаменев. Неприятное воспоминание поразило ее, подобно вражеской стреле.

– Знаешь, почему я здесь? – с мучительным страданием в голосе вымолвила она.

Даниел, все еще невероятно счастливый, бестолково помотал головой.

– По приказу Джехара. Он велел заставить тебя рассказать, где находится Троссард-Холл. Но… ты ведь все равно не расскажешь, да?

Юноша нервно сглотнул.

– Что со мной сделают, Одди? И почему Джехар так… Поступил?

– Он люто ненавидит тебя, ибо ты его соперник. Боюсь, Джехар без памяти влюблен в меня. Он так и не смог смириться, что его чувства не взаимны. Я вынуждена слушать его, так как он пригрозил жестоко расправиться с тобой в случае моего неповиновения…

– Да он просто… Просто… – сын академиков смущенно замялся. Дан никогда не умел обругать кого-нибудь как следует. Интеллигентные родители не научили его подобным словам. – Что с Тином? Они сказали, что его якобы забрал отец…

– Про него ничего не знаю.

Даниел мрачно покачал головой. Тин, Тин. Неужели то, что рассказал про тебя Кэшью – правда?

Оделян продолжила говорить:

– Что касается тебя… Завтра, если ничего не расскажешь, тебя поведут к хатугу Кэнту на допрос.

– На нежное обращение рассчитывать не стоит? – хмуро пошутил Даниел, с откровенным ужасом вспомнив толстые с прожилками руки полидексянина. Лицо его, верно, побледнело от страха, хорошо, что Одди не видит в темноте…

– Я принесла тебе кое-что… – с этими словами Оделян неловко сунула своему избраннику кинжал в руки. Дан с удивлением посмотрел на красивую рукоять из слоновой кости, а затем, не выдержав, рассмеялся в полный голос. Все это, наверное, со стороны выглядело чрезвычайно нелепо, ибо красивые дугообразные брови Одди резко взметнулись вверх.

– Дома я ненавидел готовку, так как всегда боялся порезать себе руки, – доверительным тоном сообщил ей Даниел. – Единственное, что я способен сделать, так это красиво измельчить столовых гусениц, впрочем, насчет «красиво» у меня тоже имеются большие сомнения.

– Неужели ты никогда не дрался на ножах?

– Честно говоря, я вообще не знал, что на них можно драться.

Оделян удивленно встряхнула волосами, помолчала, а затем персиковые губы ее тронула легкая грустная улыбка.

– В то время как остальные девушки выбирают себе «плохишей», я по уши влюбилась в самого что ни на есть «домашнего» мальчика.

– Зато не придется опасаться, что я накинусь на тебя с кинжалом. Но позволь… Значит, ты влюблена в меня, Одди?

Оделян прижалась к довольному юноше и с трогательной доверчивостью спрятала голову у него на груди.

– Увы…

– Не понял? – шутливо оттолкнул ее Даниел. – А где радость, счастливые вздохи, томные закатывания глаз?

– Мне повезло влюбиться в домашнего мальчика, который даже не в состоянии за себя постоять. Что нам делать, Дан, скажи? Я так боюсь за тебя… Боюсь, что Кэнт будет слишком жесток… Я просила Джехара, умоляла, но он непреклонен. Не хочет давать тебе никакого шанса. Он будто помешался. Более того, чем ближе мы к Беру, тем более он становится одержим своей идеей. Ему все кажется, что нам нужно отомстить беруанцам… Да и я тоже порой начинаю думать, что он прав, и от этого еще страшнее. Если бы не моя любовь к тебе… Наверное, я бы стала как все. Как Пит, Четверка и прочие доргеймцы.

– Вы находитесь под влиянием Тени, – сквозь зубы процедил Даниел. – Чем ближе к ней, тем сильнее влияние. Нам нужно убежать из лагеря. Всем вместе.

– Воины повсюду. Часть из них уже отправилась в сторону Омарона. Часть еще не пришла из Полидексы. Куда бежать?

– В Троссард-Холл. Это единственное место сейчас, куда им не добраться. Нам бы только дойти до лабиринта, а потом…

– Завтра тебя поведут к Кэнту. После него тебе уже не захочется бежать, поверь мне.

– А сейчас?

– У тебя на ногах цепь. Ключа у меня нет, он только у привратника. Да и посмотри, сколько там народу! Куда бежать!

Оделян потянула Даниела к маленькому оконцу почти над потолком. Дан не подходил к нему, так как свет болезненно бил по глазам. Вот и сейчас, взглянув только в окно, бедный юноша почувствовал резь, а глаза сразу наполнились слезами. Пять минут ему пришлось всматриваться, покуда наконец картинка не стала более четкой.

Окно находилось вровень с землей, и Дан мог обозревать происходящее как бы снизу, отчего люди, шагавшие взад вперед казались ему поистине исполинскими. Впрочем, то было ложное впечатление, ибо на самом деле полидексяне являлись довольно приземистыми и совсем не такими уж страшными.

Одеты они были в невыделанные воловьи шкуры, доспехи их представляли собой нашитые на кожу железные пластины, причем находились они преимущественно спереди. Даниел, будучи весьма начитанным, знал, что это неспроста. Дабы не обращаться в бегство, спина намеренно очень плохо защищалась. Вместе с людьми важно выхаживали кони – малорослые, с низкой холкой, крепкие, укрытые кожаными панцирями.

Желтокожие лица нукеров были в основном открыты для обзора, однако некоторые предпочитали прятаться под вороньими масками, возможно, с целью устрашения. На первый взгляд казалось, что захватчики перемещаются хаотично, но за минуту наблюдений становилось ясно: у каждого есть определенная задача и свой участок земли, который они мерили резкими, короткими шагами.

Даниел тяжело вздохнул. Убежать невозможно. Если бы еще улицы Той-что-примыкают-к-лесу были пустынны, но здесь на каждый единометр приходилось по несколько человек.

– Ты права, Одди, – тихо сказал он и добавил:

– Не волнуйся за меня. Я, конечно, убежден, что добром это не… – Даниел запнулся, увидев, как от грусти искажается лицо любимой, и добавил более оптимистичным тоном:

– Впрочем, пустяки. Я уже с ним встречался однажды, и ничего ужасного со мной не произошло, – юноша насупился, замолчал, погрузившись в тяжкие думы, занимавшие его с самого дня отъезда.

– Я люблю тебя, – шепнула ему на ухо Оделян в качестве ободрения и оставила одного, ибо Джехар уже ждал ее возвращения. Ревнивый сокол хорошо стерег свою голубку.

Объяснение с любимой привело Даниела в хорошее расположение духа, несмотря на дурные вести. Можно было даже сказать, что он почти счастлив: почти, ибо он уже занемог сидеть на одном месте в затхлом помещении, а вот счастливым его конечно же сделало признание Одди. Но когда на следующий день за ним пришли, он внутренне задрожал, вспомнив, как это неприятно – испытывать физическую боль.

На сей раз его конвоиром был какой-то незнакомый статный полидексянин, чье лицо скрывала страшная маска. На Кэшью он походил с натяжкой: тот немного косолапил при ходьбе, в талии был широк, а в плечах узок. Этот же, напротив, обладал тонкой, почти девичьей талией и широкими плечами; походка его была плавной, а движения гибкими, как у оцелота. Вместо грубого издевательского окрика, каковым его всякий раз приветствовали надзиратели, он ласково коснулся плеча Даниела, как бы побуждая подняться на ноги. Дан, до глубины души тронутый столь приятным обращением, с невыразимой тоской взглянул в безликую воронью маску; еще секунда и он расплачется прямо на глазах у этого вежливого и симпатичного конвоира. Затем полидексянин вообще совершил немыслимое: встал на колени перед пленником и осторожно снял цепь! Все это он проделал ловко, быстро, а после даже немного растер ему занемевшие ноги, отчего Дан все-таки не выдержал и жалобно всхлипнул.

– Мы идем на допрос? – предательски шмыгнув носом, поинтересовался он, ибо ему хотелось поскорее определить свою судьбу, понять, что его ожидает в ближайшем будущем. Незнакомец качнул головой, но так ничего и не сказал. Что ж, значит, дела обстоят еще хуже. Едва волоча ноги, Даниел поплелся за новым надзирателем. Оказавшись на улице, он замер и неловко покачнулся; солнечный свет безжалостно ударил его по глазам, подобно искусному воину, и если бы не сильная рука добропорядочного конвоира, он бы растянулся на земле прямо перед любопытными взорами глазевших на них полидексян.

Дан уже и забыл, каково это – наблюдать столь прекрасный солнечный день в самом разгаре. Даже вечно унылая Та-что-примыкает-к-лесу преобразилась до неузнаваемости: повсюду миролюбиво трещали цикады, безоблачное небо сулило полуденный зной, а прекрасные серебристые тополи, окружавшие деревню, едва слышно звенели на ветру своими переливчатыми листьями. Колоритный пейзаж лесной деревушки весьма ощутимо контрастировал с внешним видом вооруженных захватчиков: удивительно, с какой легкостью человеку удается испортить очарование, так кропотливо создаваемое природой. Ужасно не хотелось опять возвращаться в подвал, плен, а уж тем паче Даниел избежал бы неприятного разговора, который тяжелой предгрозовой тучей смущал его воображение вот уже несколько дней.

– Эти беруанцы – сущие слабаки! – провозгласил один из нукеров и смачно сплюнул в сторону Дана; тягучие брызги попали ему на лицо, но вежливому сыну академиков нечего было противопоставить столь пошлым издевательствам, кроме того, чтобы высоко поднять голову и горделиво выпрямить затекшие плечи.

– Куда ведешь его, Джехар?

Дан вздрогнул всем телом. Неужели этот самый приятный человек, так ласково с ним обращавшийся минуту назад, является в действительности его врагом? А он чуть было не показал при нем эмоции, какой позор! Дан обратил свои темные, пылающие от гнева глаза на ненавистного доргеймца, невозмутимо подталкивающего его вперед. Руки его были свободны, равно как и ноги, и правильному сыну академиков вдруг захотелось совершить нечто безумное, противоречащие его спокойному и рассудительному характеру. А что, если ударить предателя кулаком по лицу, сбив с него эту отвратительную маску? По крайней мере, он хоть немного отомстит за собственные унижения и, в первую очередь, за Одди. Очевидно, Джехар догадался о его далекоидущих намерениях, ибо в страхе отступил и как-то беззащитно поднял ладонь загораживаясь. Затем он указал рукой прямо, вежливо приглашая его пройти за собой.

Под всеобщие насмешливые взгляды и улюлюканья двинулись они по узкой улице Той-что-примыкает-к-лесу: сгорающий от праведного гнева Даниел и не поддававшийся на провокации мерзкий Джехар. Зайдя за угол одного полуразвалившегося дома, конвоир резко обернулся и схватил Дана за руки так сильно, что тот пугливо вздрогнул.

– Это я, – раздался из-под маски знакомый и такой родной голос. Неожиданное открытие до глубины души поразило Даниела, который был готов к чему угодно: издевательствам, побоям, унижениям со стороны соперника, неприятному общению с громилой, но никак не к встрече с дорогим другом, мысли о котором поддерживали его все время. Ноги юноши подкосились, выдержка напрочь отказала ему, и он без сил плюхнулся на землю, спиной упершись в полуразвалившийся остов бывшего особнячка, а тело его затряслось в беззвучных рыданиях.

– Дан, Дан, прошу тебя, поднимайся! У нас так мало времени! – взмолился Артур, ибо это был именно он. – Где Тин? Я так и не смог его найти!

Даниел обратил сумрачное лицо на друга и тихо сказал:

– Одди тоже не знает, где он. Кажется, за ним прилетел отец и забрал его.

– Какой еще отец? – с удивлением произнес Артур.

– Его, его отец! Тин, кажется, предал всех нас, и его забрали.

– Я в это не верю, – твердо возразил Артур. – Сюда идут! – в страхе добавил он и быстро заговорил:

– Мы должны во что бы то ни стало добраться до леса. Видишь, три дома идут один за другим? А потом деревья? Это вход в лабиринт. Ты сможешь бежать?

Даниел поспешно встал, ибо жажда скорого избавления делала его сильнее.

– Да, пошли!

Они побежали, петляя в тени черных развалин, покуда, наконец, первые тополи не замаячили у них перед глазами. Кажется, никто ничего не заподозрил. За ними не следили, ибо полагали, что Джехар сам знает, как поступить с пленником.

Деревья были их спасением: оказавшись только в их благоухающей зелени, беглецы словно ощутили, как за спиной у них выросли крылья. Однако почти тут же Дан испуганно вскрикнул, ибо нос к носу оказался рядом с могучим зверем, угрожающе обнажившим клыки. С дымчато-серым окрасом, пятнистый, с огромным пушистым хвостом и выпуклым лбом, недоверчиво смотрел он на людей своими прозрачными глазами и как бы взвешивал в уме, кого ему употребить в первую очередь. Впрочем, так представилось только до смерти испуганному Даниелу, ибо Артур с удивительным бесстрашием приблизился к животному и безо всякого почтения вскочил ему на спину.

– Быстрее, тебя не съедят, – взволнованно поторопил он замешкавшегося друга.

– Знаешь, я, вообще-то, не каждый день путешествую на спине леопарда, – съязвил Дан.

– Это снежный барс.

– Да-да. От твоего уточнения мне прямо полегчало, – проворчал Даниел, хотя тут же послушался друга. Мгновение – и они уже мчатся по лесу, продираясь сквозь чащобу замшелого лабиринта, возведенного естествознателями. Мысли мешаются, дыхание перехватывает, свобода так манит, и лишь тревога за близких омрачает это счастливое состояние…