Побратимы Гора

Глава 39 Перо

— Он выдохся, но пока опасен! — крикнул я, удерживая в тугую один конец веревки перекинутой через шею все еще дергающейся птицы, другой конец этой же веревки, что было сил тянул Хси.

— Будь осторожен, — предупредил я Кувигнаку, который приблизился к птице, что-то успокаивающе ей говоря.

Дело происходило около тарновой ямы. Это была уже наша вторая пойманная птица. Первую мы поймали вчера.

Кувигнака внезапно прыгнул вперед и сомкнул руки на клюве птицы. Парень почти взлетел над землей, когда оскорбленная птица дернула головой, но удержался, и, сжимая клюв одной рукой, он захлестнул веревку вокруг него и, моментально затянул узел. В несколько мгновений, мы все вместе, обездвижили крылья, а затем и ноги.

— Этот готов к транспортировке, — сказал я, отвязывая от правой ноги тарна веревку, которой он был прикреплен сковывающему бревну.

Закончив здесь, я вернулся к яме. Ее крыша, как и в прошлый раз, была сована и разбросана вокруг. Ничего удивительного, ведь птица выдергивала сквозь нее бревно.

Я посмотрел вниз, на дно ямы, там, на животе лежала, прижав руки к лицу, дрожа и рыдая.

— С тобой все в порядке? — спросил я.

На сей раз я не озаботился ее связыванием.

— Разве я не ублажила вас вчера вечером? — взахлеб рыдала она.

— Да, — озадаченно признал я.

— Но Вы опять вставили меня на привязи.

— Конечно.

Ее тело неудержимо дрожало от рыданий.

— Уже все закончилось, — успокоил я ее. — Мы взяли его.

Но Мира никак не могла успокоиться, и продолжала истерично рыдать. Я понял, что сейчас она не в состоянии управлять своим телом.

— Ты неплохо сработала, — заверил я девушки, стараясь приободрить, но она все равно дрожала и плакала на дне ямы.

— И чем Ты так расстроена? — поинтересовался я, у бьющейся в истерике, трясущейся девушки.

Впрочем, чему было удивляться? Безусловно, в такой ситуации, эта реакция была обычным делом для любой женщины. Это же не уртов ловить в каналах Порт-Кара.

Я соскользнул к ней в яму, и поднял на руки.

— Уже все закончено, — заверил ее я. — Уже все в порядке.

Она посмотрела на меня, своими огромными испуганными глазами.

— Что еще Вы можете заставлять нас делать, — задыхалась она.

Я нежно погладил ее по голове. Как-то раз я уже видел подобную истерику у девушки-приманки охотника на уртов в Порт-Каре. Она только что избежала участи, быть схваченной гигантским уртом в канале. Но удар копья охотника был безошибочен и в последний момент сбил урта с линии атаки, а второй укол завершил дело. Девушки в Порт-Каре сделают почти все что угодно, лишь бы избежать веревки охотника на своей шее и держаться подальше от каналов. Конечно, для такой работы обычно используются только самые малоценные рабыни или девушки, которые, возможно, вызвали недовольство у владельца в каком-либо отношении.

— Вчера вечером, разве я плохо ублажила вас, разве вам не понравилось? — всхлипывала Мира.

— Да, — признал я, — Ты сделала все просто замечательно, и сегодня вечером Ты ублажишь нас снова, и так же превосходно.

Она застонала, представив, что ее снова ждет вечером.

— Сегодня Ты сделала все очень неплохо, — заверил я ее, — правда. Например, сегодня вечером у меня нет необходимости снова пороть тебя смотанной веревкой. Ты должна быть довольной.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— На самом деле, Ты сегодня просто молодец. Возможно, я сделаю тебе остроконечный пробой в ухе, или даже в обоих. Знаешь, так делают наши краснокожие друзья с призовыми кайилами, специально обученными для охоты или войны. Ты тогда будешь признана бесценной, обученной тарновой девушкой-приманкой.

Она испуганно вжалась в меня и заскулила.

— Это — шутка, — быстро объяснил я, видя реакцию Миры.

— Да, Господин.

Я видел, что она сейчас была не в настроении оценить такой юмор. Что до меня самого, не знаю, насколько это важно, но я не считал, что шутка была такой уж неудачной.

— Вам, и другим, совсем меня не жалко? — спросила девушка.

— Ты — всего лишь рабыня, — напомнил я.

— Конечно, Господин! Как глупо для меня, надеяться, что можно было бы пожертвовать хотя бы малейшую частичку жалости, для той, кто всего лишь рабыня! — горько проговорила Мира.

— Ты — только собственность, — сказал я, — ничего не стоящая, за исключением того, что у тебя могла бы быть некоторая невысокая цена в денежном эквиваленте.

— Да, Господин.

Я не видел причины сообщать ей, что рабыни — наиболее презираемые, но наиболее драгоценные и любимые из всех женщин. Будучи гореанкой, она и сама прекрасно об этом догадывалась.

— Но неужели господин не может, хотя бы иногда почувствовать некоторую малейшую привязанность к своей собственности, хотя бы как к домашнему слину?

— Возможно, но это же, не будет означать, что слин перестанет быть слином.

— Нет, Господин.

— Как и рабыня не перестанет быть рабыней.

— Нет, Господин.

Я нежно поцеловал ее.

— Но Вы же, чувствуете нежность ко мне, — сказала она. — Я — женщина. Я могу это сказать!

— Возможно, в конце концов, сегодня вечером, стоит выпороть тебя, — решил я.

— Нет, Господин, — взмолилась она, пытаясь опуститься на колени. — Пожалуйста, не надо!

— Не ожидай привязанности от своего господина, — сказал я. — Лучше надейся на то, что служишь ему с полным совершенством.

— Да, Господин.

— И даже если твой хозяин, любой хозяин, когда-то, будет подвигнут к тому, чтобы почувствовать к тебе нежность, или немного привязанности, несомненно, по глупости, помни, что это ничего не меняет, что Ты остаешься собой, всего лишь рабыней.

— Да, Господин.

— Даже самая любимая рабыня, если ее владелец окажется настолько глуп, чтобы полюбить рабыню, в конечном итоге, останется всего лишь рабыней, и не стоит ей забывать этого.

— Да, Господин.

Я снова нежно поцеловал ее.

— Вы можете сделать с нами все что угодно, не так ли? — спросила она. — Мы зависим только от вашего желания.

— Да.

— Пожалуйста, не выставляйте меня снова на привязи, Господин, — взмолилась рабыня. — Оставьте меня для только шелковой службы. Я буду стремиться всем сердцем, быть самой прекрасной и приятной рабыней.

— И это говорит та, кто была когда-то высокой Леди Мирой, — переспросил я, — та, которая раньше была гордой свободной женщиной Венны?

— Да, Господин.

— И теперь она ничто, лишь презренная рабыня?

— Да, Господин.

— Твое желание — ничего не значит, — напомнил я. — С тобой будет сделано все, что пожелают владельцы.

— Да, Господин.

— Возможно, теперь-то Ты немного лучше, чем прежде понимаешь, что это такое, быть рабыней, — заметил я.

— Да, мой Господин, — ответила она, и засмеялась, вот только в ее смехе, мне послышался оттенок сожаления.

— Что не так? — поинтересовался я.

— Насколько же высокомерно я относилась к рабыням в городах, когда я была свободной женщиной, как я презирала их, настолько беспомощных и униженных, в их шелковом рабстве, и вот теперь, как же я завидую их рабству!

Я улыбнулся.

— Как повезло им, стать нежными меленькими зверьками, проданными голыми с прилавка в павильоне продаж для плетей и цепей суровых владельцев. Все о чем им нужно волноваться, это жар кухни, кипящая вода прачечной, или быть изнасилованной молодыми, ищущими развлечений хулиганами, во время вечернего посещения магазина! Как тепло и безопасно им ночью запертым в их клетках, или заключенным в объятия, на мехах, или прикованным цепью в ногах постели их господина! Им нет нужды бояться слина или тарна! Все чего им надо бояться, это только своих владельцев!

— Ну, судьба рабыни в городах далеко не всегда так легка, — заметил я. — Большинство принадлежит одному единственному владельцу, и должны полностью участвовать в его домашней жизни. Тогда, как рабыни в каком-либо другом месте, полностью зависят от милосердия рабовладельца.

— Это не столь уж отличается от Прерий, — сказала она, — когда девушка наедине с хозяином, и когда шкура на входе в вигвам опущена и завязана изнутри.

— Возможно, — улыбнулся я.

— Но настолько же красиво в городах — башни, мосты, закаты, люди, цветочные киоски, рынки, запахи выпечки.

— Да, города красивы, — согласился я, вспомнив некоторые из самых красивых гореанских городов, которые мне посчастливилось увидеть.

— Когда-то я целый год прожила в Аре, — вспомнила она. — Неподалеку от моих апартаментов, была кондитерская. Какие изумительные запахи доносились из ее магазина. Вечером, незадолго до закрытия магазин, рабыни в коротких туниках и ошейниках, приходили и вставали на колени около открытого прилавка. Пекарь, который был мягкосердечным мужчиной, иногда выходил и с противня, высыпал им непроданную выпечку.

Я ничего не говорил, мне было интересно слушать откровения рабыни. Большинство рабовладельцев на Горе всегда стараются побольше узнать о своих рабынях. Не то, чтобы им была интересна прежняя жизнь их домашних животных, но это дает им еще большую власть над своей собственностью.

— Каким забавным это казалось мне в то время, — улыбнулась она. — Но также, я иногда задавался вопросом, была ли выпечка, купленная мной в том магазине, столь же приятна на вкус для меня, сколь и для тех девушек, что выпрашивали ее у прилавка. Они были настолько восхищены, получив ее! Насколько же она была драгоценна для них!

Я, молча, слушал и улыбался.

— Если я была рабыней в Аре, и мне разрешили бы сделать так, я думаю, что пошла бы в ту кондитерскую и точно так же как те девушки в туниках и ошейниках, стояла бы там на коленях, надеясь, что могла бы получить такое печенье, — призналась Мира.

Я улыбнулся. Насколько красива и беспомощна была она — моя рабыня.

— Посещая тот уличный магазинчик, я всегда была скрыта под плотной вуалью. Тот пекарь не узнал бы меня.

— Возможно, что некоторые из других девушек тоже когда-то были его бывшими клиентками, — предположил я.

— Возможно, — улыбнулась она. — Это — интересная мысль.

— Превращение из свободной женщины в рабыню, на Горе может произойти внезапно, — сказал я.

— Я хорошо знаю об этом, Господин, — усмехнулась Мира.

Иногда девушка может быть похищена прямо из ее собственной постели, изнасиловала и с мешком на голове принесла на невольничий рынок, и все это в течение той же самой ночи.

— Но, в целом, как же я презирала рабынь, как я их ненавидела! — горько призналась Бывшая леди Мира.

— Даже так?

— Вы знаете, каких рабынь я ненавидела сильнее всего, кого я больше всего презирала? — спросила меня рабыня.

— Нет, — сказал я, хотя уже догадывался.

— Рабынь для удовольствий! — воскликнула она. — Как я ненавидела их! Они были настолько красивы и желанны! Иногда я, взяв с собой плеть, шла на улицу и сознательно сталкивалась с одной из них, а затем, приказав ей лечь на мостовую, секла ее по ногам!

— Теперь, то же самое, может быть сделано и с тобой, — заметил я.

— Я знаю, — улыбнулась она.

— За что же Ты их так ненавидела?

— Им повезло быть в ошейнике, и мне нет! — призналась девушка.

— Получается, что Ты ненавидела их потому, что ревновала к ним, а в действительности просто завидовала им, — сделал я вывод.

— Да, я ревновала к их красоте и желанности. И завидовала их счастью.

— Ты знала это будучи свободной женщиной? — удивился я.

— Да, — признала она, — но я не думаю, что по своей воле согласилась бы на это.

— Лицемерие, это свобода свободных женщин, — отметил я.

— Но такая свобода не позволена рабыне, ведь так Господин?

— Нет, не позволена.

— Каждая женщина, в ее сердце, страстно желает встать на колени перед сильным мужчиной, покориться его плети, принадлежать, подчиняться, и знать, что у нее нет иного выбора, кроме как отдать ему всю свою любовь и служение, полностью, без остатка.

— Ни один рабовладелец не позволит своей рабыне отдать ему меньше, чем все.

— И рабыня желает отдать своему господину все, и даже больше, — ответила Мира.

— Ты счастлива, будучи рабыней? — поинтересовался я.

— Да, Господин. Никогда прежде, за всю мою жизнь я не была столь счастлива, как теперь, — призналась она.

— Просто, Ты оказалась на своем месте предписанном природой, — объяснил я.

— Да, мой Господин, — согласилась она, мимолетно целую меня.

— Думаю, теперь, тебе уже не надо завидовать рабыням.

— Больше я не завидую их рабству, — улыбнулась Мира, — теперь я и сама такая же рабыня. В своей неволе я стала такой же богатой внутренне и привлекательной снаружи, как они.

— Но, конечно, Ты представляешь те страдания и ужасы, которые иногда сопровождают судьбу рабынь.

— Конечно, поскольку мы находимся во власти наших владельцев во всех смыслах.

— И все же Ты не расстроена, что стала рабыней?

— Нет, — признала она.

— Почему же? — поинтересовался я.

— То, что мы, по прихоти наших владельцев можем быть подвергнуты страданиям и ужасам, даже чтобы замученными или убитыми, если он того пожелает, ясно дает нам понять, что мы — действительно рабыни, что мы действительно собственность, что неволя, в которой мы оказались, действительно полная и абсолютная.

— Я понял, — кивнул я.

— У нас нет никакого другого пути, чтобы познать это, — сказала она.

— Я понял.

— Но мы знаем, что, хотя мы, с одной сторону, полностью лишены какого бы, то, ни было влияния, что с другой стороны мы можем сделать многое, чтобы управлять своим счастьем и качеством нашей жизни. Для этого надо всего лишь быть абсолютно послушными и полностью удовлетворять господина во всех смыслах и всеми путями.

— Вообще-то верно, — не мог не признать я.

— Также в неволе мы находим, что живем честно. Как еще мы могли бы быть счастливы, и удовлетворены? — спросила меня рабыня.

— Я не знаю.

— И я думаю, что так же очевидно и несомненно, что, мужчины желают нас, дорожат нами, и любят нас, так же обладают нами способами, которых свободная женщина никогда не сможет узнать и понять.

— Это — тайна, скрытая между владельцами и рабынями, — улыбнулся я.

— Возможно, — засмеялась она. — Но я сомневаюсь, что это, такая уж глубокая тайна, иначе свободные женщины не ненавидели бы нас так!

— Возможно, — улыбнулся я, признавая ее правоту.

— А свои риски есть у людей любого положения. От свободных людей, по крайней мере, от мужчин, например, ожидают, что они, если потребуется, примут на себя защиту своего города, что связано с большими опасностями. От рабынь этого никто не ожидает, — заметил девушка.

— Это верно, — согласился я.

Рабыни, как кайилы, мебель, и прочая собственность ожидаемо не будут участвовать в обороне города. Безусловно, им можно было бы приказать заняться подкреплением стен или ворот, и тому подобными задачами.

Она положила руки на мою шею, поцеловала меня, и страстно прошептала:

— Представьте, что Вы — завоеватель и нашли меня в горящем городе, Вы же, не стали бы меня убивать, не так ли?

— Нет, — признал я.

— Вы сделали бы меня своей. Вы привязали бы меня к стремени Вашей кайилы. Вы протащили бы меня в Вашей колонне трофеев.

— Но также, тебя могли бы запрячь в фургон, чтобы помочь вывозить награбленное, — напомнил я.

— Да, Господин, — шептала она мне. — Но я осталась бы в живых.

— Рабство иногда применяется к свободным людям, осужденным за преступления, — сказал я. — Особенно часто этот способ наказания употребляется по отношению к свободным женщинам, которые, будучи раздеты, найдены достаточно желательными для ошейника.

Это может быть сделано различными способами. Обычно, свободная женщина, бесцеремонно, просто порабощается. Она не заслуживает никакого рассмотрения, безотносительно ее прежнего статуса. Она — женщина вражеского города, соответственно, она должна лежать в ногах завоевателя среди других трофеев. Воин может сковать таких женщин с помощью таких простых и эффективных устройствами, как наручники для больших пальцев, представляющие собой крошечные, соединенные кольца, с защелкивающимся замком, или усложненный из вариант с дополнительным кольцом для носа. Таким образом, приспособления для того, чтобы сковать десяток женщин, легко умещаются в углу ранца воина и весят не более нескольких унций. Если же города — давние противники, то усложненный вариант таких кандалов, вместо кольца для носа может иметь кольца для ушей, в качестве жеста презрения.

Напомню, что проколотые уши, в культуре Гора, обычно, расцениваются, как метка самых низких, самых презренных, но при этом самых чувственных из рабынь. Однако если быть совершенно честным, прокалывание ушей среди гореанских рабынь, в настоящее время, намного более распространено, чем это было несколько лет назад. Возможно, недалек тот день, когда редкостью будет рабыня, которая еще не почувствовала два укола иглы кожевника. Растущая распространенность прокалывания ушей, вероятно, стала результатом, по крайней мере, в значительной мере, того что это стимулирует сексуальную агрессию гореанских мужчин. Соответственно, девушки с проколотыми ушами, имеют тенденцию приносить более высокие доходы на невольничьих рынках. Следуя возникшей моде, работорговцы, склонны заранее проколоть рабыням уши, еще до выставления красоток на прилавки торговых павильонов.

Некоторые девушки, зная, какими желанными это может их сделать, сами просят своего господина проколоть им уши. Прокалывание ушей не только символический жест или повышение эстетической привлекательности рабыни для своего хозяина, но оно может осязаемо возбуждать женщину, легкими касаниями сережек кожи щек или шеи.

Однако иногда бывает, что, свободная женщина скажем в захваченном городе, не просто раздета, брошена наземь и связана, чтобы позже быть переданной мастеру клейм для жгучего поцелуя его раскаленного добела металла.

Иногда, ее предпочитают, раздеть и представить перед чиновниками, которые предлагают ей, рассмотреть выбор между благородным обезглавливанием и рабством. Если она выберет рабство, то она, встает на циновку подчинения, и становится там, на колени, опустив голову вниз, и входит в рабский загон сама, или, скажем, полностью подтверждая свое рабство, ложится на живот перед чиновником, и целует его ноги.

Вопрос, в этом случае, задаваемый ей звучит следующим способом:

— Если Вы — свободная женщина, и заявляете Вашу свободу, тогда идите вперед к плахе палача. Если же в действительности Ты — рабыня, и только притворялась свободной женщиной, то ступи, если Ты желаешь, на циновку подчинения и встань там, на колени, и этим актом закрепи, наконец, свое официальное рабство.

Она, вполне ожидаемо, встает на колени, у ног солдата, который затем насилует ее на этой же циновке. Это обычно считается подходящим для вступления женщины в ее явное и юридическое рабство.

— Но что знает такая женщина? — рассмеялась Мира. — Они же невежественны в вопросах служения мужчинам.

— Возможно, в таком случае их ждет обучение и дрессировка, как это было с тобой, — напомнил я.

— Да уж, я вынуждена была учиться быстро, — смеялась она.

— Я смотрю, твое настроение уже улучшилось, — отметил я.

— Да. Спасибо, Господин, — с благодарностью сказала рабыня, заслужив мой поцелуй.

— Это настолько нелепо, — прыснула она смехом.

— Что именно?

— То, что я когда-то так ненавидела рабынь, а теперь выяснила, что никогда не была настолько счастлива, как сейчас, когда я сама стала рабыней!

— Надеюсь, теперь Ты больше не будешь ненавидеть их, — усмехнулся я.

— Нет, конечно, я же теперь — такая же рабыня.

— И больше не будешь завидовать им, — добавил я.

— Мне нет больше необходимости завидовать тому, что они — рабыни, теперь я беспомощно разделяю те же условия.

— Значит, Ты больше не завидуешь им? — уточнил я.

— Но я завидую, — засмеялась она, — и из-за того, что я унижала их и относилась к ним с таким презрением прежде, теперь мне это кажется вдвойне забавным!

— Я тебя не понимаю, — сказал я.

— Какой курьезной и восхитительной признали бы эту ситуацию, те маленькие девчонки в их ошейниках, узнав, что я, та, что столь презирала их, являюсь теперь не только, такой же рабыней как они, но еще и низкой рабыней. Рабыней со всего лишь кожаным ошейником, девкой которой даже не разрешена одежда, дешевой ничтожной рабыней, в тысячах пасангов от цивилизации, бесполезной рабыней в диких степях к востоку от гор Тентис, Настолько бесполезной, что она может служить только голой приманкой для ловли тарнов!

— В шелках, и золотом ошейнике, и обученная сладострастию движениям рабыни для удовольствий, Ты могла бы принести хороший доход, даже в городах, — признал я.

— Спасибо, Господин.

— Значит, я понимаю так, что Ты завидуешь тем девушкам в городах, с кем Ты была знакома, как свободная женщина, — понял я.

— Да.

— Тем девушкам, которых Ты столь презирала прежде?

— Да. Забавно, что теперь, я должна смотреть на них снизу вверх, поскольку они оказались выше меня.

— Это действительно забавно, как мне кажется, — признал я.

— Будучи свободной женщиной, я даже представить себе не могла, что однажды, фактически буду стремиться, из намного более низкой неволи, к тому, чтобы носить такую же тунику и ошейник как у них, и как они, быть настолько же беспомощной и раболепной, служа своему в господину в городе.

— Все относительно, — заметил я.

— Теперь такие вещи вне моей досягаемости, — вздохнула она, и хитро добавила: — если, конечно господин не предоставит их мне.

— Да, — сказал я, — на данный момент это так, рабыня.

— Теперь, Вы понимаете, — улыбнулась девушка, — отчего получается, что я завидую тем рабыням.

— Да. Ты теперь Ты желаешь для себя того вида рабства, — ответил я.

— Да.

— Но это нет. Ты — рабыня в Прериях.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— Татанкаса! — послышался крик Кувигнаки. — Скорее сюда!

Я выпрыгнул из ямы.

— Вон! — кричал Кувигнака, указывая вверх. — Там одни из Киниямпи!

Я прищурился, всматриваясь в небо.

— Это не дикий тарн, — заявил Кувигнака. — На его спине кто-то есть.

— Да, — согласился я.

— Похоже, это мужчина, который пригнулся, — сказал Кувигнака.

— Но, почему? — спросил я.

— Он, возможно, пытается скрыть то, что это не дикий Тарн, — предположил юноша.

— Возможно, он ранен, — сказал Хси, накладывая стрела на тетиву.

— Ты уверен, что он вас заметил? — уточнил я.

— Захваченного тарна он точно заметил, — сказала Кувигнака. Я уверен в этом. Птица изменила свое направление. К настоящему времени, несомненно, уже и все мы замечены.

— Он кружит над нами, — отметил Хси.

— Мы не сможем спрятать захваченного тарна, — заметил Кувигнака.

— Наши планы рухнули. Все наши надежды разбиты, — с горечью признал Хси.

— Этот Киниямпи обнаружив наше присутствие в землях тарнов, по-видимому, возвратится в его стойбище, а позже он вернется с подмогой, — предположил я.

— Почему он все еще кружит? — удивленно спросил Кувигнака.

— Понятия не имею, — ответил я.

— Что случилось, Господин? — спросила Мира, вылезшая из ямы и напуганная происходящим.

Она стояла немного позади и слева от меня. Я не ударил ее, в конце концов, я же не приказал, чтобы она оставалась в яме.

— Мы не уверены, — все же ответил я ей.

— Мне кажется, что птица заходит на посадку, — сообщил Кувигнака.

— Это маловероятно, — остудил его я. — Врятли, один воин Киниямпи захотел бы бросить вызов трем вооруженным мужчинам.

— Он заходит на посадку, — заявил Кувигнака. — Я уверен в этом.

— Пожалуй, Ты прав, — вынужден был признать я, присмотревшись.

— Но почему воин не показывает себя? — удивлялся Хси.

— Я могу видеть ноги, — заметила Мира.

— Я пойду, спрячусь немного позади места посадки птицы, — сказал Хси, натягивая лук, с уже наложенной стрелой. — Когда воин спешится, если понадобится, я легко убью его.

Я кивнул. Щит воина может защитить его только в одной плоскости атаки.

— Зачем ему садиться? — недоумевал Кувигнаку.

— Пока не знаю.

Птица подлетела к нам и затем, на расстоянии в несколько ярдов, раскрыла крылья, тормозя, и замерев на мгновение в воздухе, раскрыв когтистые лапы, приземлилась. Мы на мгновение вынуждены были закрыть глаза, спасаясь от вихря пыли, поднятой приземлившимся гигантом. Мира закричала от ужаса, держа руку у рта.

— Уйди отсюда, — приказал я девушке.

Я подскочил и перехватил управляющие веревки, или поводья тарна. Похоже, что Киниямпи сконструировали их, и это было ясно видно, по тому же принципу, что и уздечка для нижней челюсти, используемая в Прериях краснокожими для управления кайилой. Это предполагало, что Киниямпи, вначале одомашнили кайил, а уже потом тарнов, и что их приручение тарнов было достигнуто независимо от практики белых, например, подсмотрев за тарнсмэнами городов расположенных в горах Тентис. Обычный аппарат управления тарном используемый в большинстве городов, это устройство, состоящее из двух больших колец и шести ремней. Например, для подъема надо потянуть один ремень, а четыре для посадки.

— Что могло сделать это? — с благоговейным трепетом спросил Кувигнака.

Я услышал Миру. Она согнулась в нескольких шагах от нас, ее рвало в траву.

— Я не уверен, — ответил я.

Видя, что непосредственной опасности нет, Хси вернулся с того места где он прятался в траве, чтобы присоединиться к нам.

— Аи-и-и, — пробормотал он.

— Что Ты думаешь об этом? — спросил его Кувигнака.

— Никогда не видел ничего подобного, — ответил Хси.

Трудно было представить себе те силы и давления, которые, могли совершить такое.

На тарне, помимо его грубой уздечки был закреплен обхватывающий ремень.

Я оглянулся и посмотрел на Миру. Она упала на четвереньки и почти скрылась в траве, судя по звукам ей все еще было не по себе. Она была права, когда сказала, что видела ноги. Колени, как и положено, были втиснуты под ремень. Были также бедра и нижняя часть живота. И все. Верхней части туловища просто не было.

— Я ничего не понимаю, — признался Кувигнака шепотом.

— Возможно, какое-то существо из мира духов сделало это, — предположил Хси.

Я посмотрел вверх, всматриваясь в небо. Безотносительно того, кто или что сделало это, оно могло все еще быть где-то поблизости. Но небо до самого горизонта было чистым, никаких признаков опасности я не обнаружил.

— Почему птица приземлилась? — удивлялся Кувигнака.

— Это — прирученный тарн, — объяснил я. — Вероятно, он хочет освободиться от останков наездника. Он просто увидел людей.

— Я смущен, — признался Кувигнака.

— Я, тоже, — поддержал друга Хси.

— Это — большая удача для нас, — заметил я. — Уберите ноги из-под ремня.

— Как это? — ужаснулся Кувигнака, но все же, помог Хси вытащить ноги и сбросить их на землю. Думаю, позже о них позаботятся слины.

Я похлопал птицу по шее.

— Это — прирученный тарн, — сказал я. — Он обучен. Мало того, что его ненужно приручать, но гораздо важнее, что его можно использовать, для обучения тех двух тарнов, которых мы уже поймали, в повиновении упряжи.

Это, кстати обычная методика обучения дикого тарна.

— Мира! — зычно позвал я рабыню.

Она мгновенно подбежала ко мне и, упав на колени, прижала голову к земле у моих ног.

— Я думаю, что тебе будет приятно узнать, что для наших целей тарнов нам теперь достаточно. А значит больше нет необходимости, по крайней мере, пока, выставлять тебя у ловушки в качестве приманки на привязи.

— Спасибо, Господин! — взвизгнула она от радости, и со счастливыми слезами на глазах, в благодарность бросилась целовать мои ноги.

— А теперь займись тарновой ямой, — приказал я. Ее надо засыпать и скрыть все следы наших действий здесь.

— Да, Господин, — ответила она, явно опечаленная свалившейся на ее голову работой, но быстро поднялась на ноги.

— И сними веревку со щиколотки, — велел я.

— Да, Господин, — сказала она, и, встав на одно колено, принялась развязывать тугой узел.

— Надо отправляться за кайилами и готовить волокуши, — объявил я. — Пойманного тарна надо поскорее доставить в наш лагерь.

— Да, Татанкаса, — согласился со мной Кувигнака.

— Мы же не хотим оставаться на открытой местности дольше, чем это необходимо, — добавил я.

— Нет, Татанкаса, — поддержал Хси.

Я мельком взглянул на Миру. Она теперь сидела в траве, борясь с узлом.

— Если Ты не закончишь со своей работой прежде, чем мы уедем, — бросил я ей, — то по следам волокуш в траве сможешь выйти к нашему лагерю.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Сегодня вечером, после еды и женщины, не теряя времени, мы отправимся в путь обратно к Двум Перьям, огласил я наши планы на ближайшее будущее.

— Хорошо, — откликнулся Кувигнака.

— Наши планы начинают исполняться, — улыбаясь, сказал я Хси, — быстро и неотвратимо.

— Замечательно! — воскликнул он.

— Господин! — вся в слезах позвала меня Мира.

— Ну что еще? — обернулся я к рабыне.

— Господин, я не могу развязать узел, — сказала она, глотая слезы. — Вы завязали его слишком туго!

Я вручил поводья тарна Кувигнаке, и присел около девушки.

— Я пробовала. Я, правда, пробовала! Пожалуйста, не бейте меня! — молила меня девушка, пока я ослаблял узел.

— Спасибо, Господин! — сказала она, когда веревка оказалась в моих руках.

— Теперь, быстро за работу, — скомандовал я.

— Да, Господин! О-о-ой! — закричала рабыня от удивления и боли, потому что придал ей ускорения на ее пути к яме, хозяйским ударом, не зря же веревка оказалась в моих руках.

Я повернулся к своим друзьям, усмешка все еще оставалась на моем лице. Кувигнака, весьма охотно, возвратил мне поводья тарна.

— Татанкаса, Ты действительно можешь ездить на таком животном? — благоговейно спросил Хси.

— Да.

— Это поражает меня, я никогда не верил, что такое возможно, — признался он.

— Это возможно, — заверил я его.

— Возможно, у Киниямпи есть какая-то особая магия, какая-то особая сила, — предположил он.

— Нет, — успокоил я. — Они — простые мужчины, такие как Ты и я.

— Спина птицы, перья, пропитана кровью, — указал он.

— Она уже высохла, — отмахнулся я.

— Нет, еще не высохла, — покачал он головой, показывая мне свои пальцы. На них было красноватое пятно, а не коричнево-красный порошок.

— Ты прав, — поддержал я его.

— Это произошло совсем недавно, — заметил Хси.

— Это верно, — согласился я, хотя и понял это раньше, но не видел причины указывать на это.

— Сделать такое с всадником, могло только что-то из мира духов. Это, как если бы найти только ногу в мокасине, — заявил он.

— Ты, что боишься? — удивился я.

— Да, — не стал отрицать Хси.

— Я не могу в это поверить, — еще больше поразился я.

— Я боюсь, Ты не знаешь того, чем может это оказаться. Кувигнака, митакола? — позвал он Кувигнаку.

— Да, — неохотно отозвался тот.

— В чем дело? — посмотрел я на Кувигнаку.

— Это — ерунда, — отмахнулся Кувигнака. — Это всего лишь легенда.

— Что? — настаивал я.

— Он боится, что это, возможно, могла быть только работа Ваканглисапы, — объяснил юноша.

— Ваканглисапа? — удивленно переспросил я.

— Да, Ваканглисапа, «Черная Молния, Магический Тарн», — перевел Кувигнака.

— Это глупо, Хси, мой друг, — постарался я успокоить краснокожего.

— Я так не думаю, — сказал он. — Пока я сидел в траве, ожидая приземления тарна, я нашел кое-что. Хочу, чтобы Ты посмотрел.

Мы с Кувигнакой замолчали, ожидая продолжения. Мы видели, как Хси возвратился на то место, где он ждал в траве приземления тарна, готовя свой лук. Через некоторое время он вернулся к нам. В руках он нес перо.

Большое перо.

— Это черное, — отметил Кувигнака.

— Есть много черных тарнов.

— Обрати внимание на его размер, Татанкаса, митакола, — испугано сказал Кувигнака.

— Оно действительно великовато, — согласился я, разглядывая огромное перо приблизительно пяти футов длиной, должно быть потерянное очень большим тарном.

— Это — перо Ваканглисапы — Магического Тарна, — уверенно сказал Хси.

— Нет такого животного, — постарался я успокоить суеверного дикаря.

— Это — его перо, — убежденно, сказал Хси.

Я ничего ему не ответил.

— Даже сейчас, Ваканглисапа может наблюдать за нами, — заявил Хси, внимательно исследуя небеса.

— Небо кажется чистым, — заметил я, также осмотрев небосвод.

— Животные мира духов, могут появиться, или нет, как им нравится.

— Не говори глупости мой друг, — призвал я Хси.

Краснокожий воткнул перо как копье в землю. И я залюбовался тем, как шевелятся бородки на ветру.

— Давайте мы потащим волокушу сами, — предложил Хси. — Это сэкономит время.

— Тогда мы с Кувигнакой потянем груз, поводья этого тарна мы привяжем к одному из шестов, — предложил я. — А Ты, ступай вперед, и приведи кайил, встретишь нас потом, по пути.

— Я думаю, что будет лучше, если мы не будем разделяться, — не согласился Хси.

— Ты чувствуешь, опасность? — уточнил я.

— Большую опасность, — ответил Хси.

— Тогда, нам придется подождать еще и рабыню, — заметил я.

— Это правильно, если мы не хотим рискнуть и потерять ее.

— Ну, тогда, давайте не рисковать ее потерей, — кивнул я. — В конце концов, она может стоить столько, сколько одна кайила.

— Да, — признал Хси.

Казалось весьма вероятным, что прежняя Леди Мира Венны могла бы принести даже большую прибыль при обмене. Кстати она присоединилась к нам довольно скоро, сделав свою работу просто стремительно. Ее даже не пришлось подгонять ударами приготовленной веревки.

— Господин, совсем нет необходимости привязать меня за шею к волокуше, — сказала она, и тут же вскрикнула, получив от меня хлесткий удар по щеке, отчего ей голова мотнулась в бок.

— Простите меня, Господин.

— Кажется, что тебе все еще надо много узнать о том, что значит быть рабыней, — заметил я.

— Я стремлюсь учиться, — склонила она, свою голову.

— Я помогу вам, — подошел к нам Хси.

— Нет, — отказался я. — Твоя рана может открыться.

— Тогда, я буду наблюдать за небом, — предложил он.

— Хорошо.

— Что Ты делаешь? — пораженно воскликнул Хси, видя, что я выдернул из земли перо и положил его на волокушу рядом со связанным тарном.

— Забираю перо, — буркнул я. — Оно может оказаться нам полезным.

— Я не знаю, разумно ли это, Татанкаса, — нахмурившись, сказал Хси, а про себя я отметил, что он дрожал.

— Все в порядке, — успокоил я его. — У меня есть одна идея.

Если уж Хси был убежден, что это перо было пером легендарного Магического Тарна — Ваканглисапы, то возможно и другие, могли бы рассматривать его таким же образом.

Я проверил, что поводья последнего Тарна надежно закреплены на правом шесте волокуши, заодно проинспектировав веревку рабыни, которой та была привязана к левому шесту. Другой конец привязи, был затянут крепким узлом под подбородком девушки.

— Узлы туги. Я хорошо привязана, Господин, — признала она.

Когда мои руки проверяли узел, они внезапно и отчаянно, были облизаны и зацелованы. Ее глаза умоляюще смотрели на меня. Она потянулась своими губами к моим. Я не выдержал и сжал ее нагое, связанное тело в своих объятиях. Это великолепное чувство, целовать рабыню, женщину, которой ты владеешь.

Тут сзади послышалось ехидное покашливание.

— Может, пора отправляться в путь, Татанкаса, — намекнул Кувигнака.

— Да, Ты прав, митакола, — сказал я, неохотно размыкая свои руки.

Я встал около Кувигнаки, накинул на себя постромку, и мы соединенными усилиями стронули волокушу. На этот раз мы не стали запрягать девушку, просто не хотели, чтобы она своими более короткими шагами и меньшей силой тормозила наше движение. Я, конечно, не сомневался, что рабыня, не имея необходимости тянуть груз вместе с нами, ни в коем случае не отстанет от нас. Если бы даже она попробовала сделать что-то подобное, то веревка на шее и удары от Хси не оставят ей выбора.

— Хси, Ты что-нибудь видишь? — поинтересовался Кувигнака, налегая на упряжь.

— Нет.

— Ты ведь не веришь в Ваканглисапу, не так ли? — спросил я Кувигнаку.

— Иногда, я сам не знаю, во что верить — тревожно сказал Кувигнака.

— Я заметил.

— Есть перо.

— Это — всего лишь перо очень большого тарна, — пояснил я.

— Что-то же сделало это с Киниямпи, — напомнил Кувигнака.

— Вот это и, правда, странно, — согласился я.

— И оно все еще там, — заметил Кувигнака.

— Несомненно, где-нибудь оно есть, — не стал я спорить.

— Это был Ваканглисапа, — уверенно заявил Хси.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил я нашего наблюдателя.

— Нет, — признал он.

— Тогда не волнуйся, — успокоил я.

— Татанкаса, — окликнул меня Хси.

— Да?

— Оставь перо, — попросил Хси.

— Нет, у меня есть для него планы.

Мы с Кувигнакой, всем весом налегали на постромки. Волокуша легко скользила по поросшей высокой травой земле. Тарн, даже взрослый, все-таки птица и как любая птица довольно легок для своего размера.

— Одно меня озадачивает во всем этом, — сказал я, через некоторое время, обращаясь к Кувигнаке. — Почему тарн, если это был тарн, напал на всадника в полете. Это чрезвычайно необычно.

— Это объяснено в легенде о Ваканглисапе, — сказал Кувигнака.

— Объясни мне, — попросил я.

— Там сказано, что Ваканглисапа очень ценит и бережет свои перья, поскольку они содержат сильную магию.

— И что?

— Возможно, Киниямпи нашел перо и нес его, когда Ваканглисапа прилетел, чтобы забрать его, — предположил мое друг.

— Понятно.

— Мы ведь действительно нашли перо поблизости, — напомнил Кувигнака. — Возможно, его обронил тарнсмэн.

— Это возможно, — признал я.

— Именно поэтому Хси хотел оставить перо на месте.

— Понятно.

— Он боится, что Ваканглисапа может прилететь, на поиски своего пера.

Даже я вздрогнул, представив такую перспективу.

— Хси, Ты что-нибудь видишь?

— Нет, небо чистое.