Побратимы Гора

Глава 22 Кувигнака требует обучения

— Копьем его! — закричал я.

Мы находились не более, чем в нескольких ярдах от нашего вигвама, из которого Кувигнака только что забрал свое копье, когда обернувшись, увидели его. Всадник верхом на кайиле, низко склонившийся к ее спине, держа копье в положении атаки, разгонял свою поднимающее пыль животное.

Кувигнака поднырнул в сторону, поднимая руки, в которых крепко сжимал длинное копье. Раздался дребезжащий звук двух столкнувшихся копий. Наконечник оружия Желтого ножа прошел между рукой Кувигнаки и его шеей, но сам воин слетел со спины кайилы, с торчащим из его бока копьем Кувигнаки. Испуганная, лишившаяся наездника, кайила поскакала дальше и исчезла за вигвамами.

— Он мертв, — оцепенело, констатировал Кувигнака, глядя вниз.

— Вытащи копье, — приказал я.

Кувигнака, упираясь ногой в грудь убитого, освободил копье.

— В таком обмене ударами более безопасно, бить с внешней стороны, его копье тогда, дальше, и ему еще надо перекинуть его через голову кайилы, — пояснил я.

— Он мертв, — повторил Кувигнака.

— Если бы он взял прицел чуть ниже и правее, то Ты сам бы насадился на его пику, — добавил я.

— Я убил его, — все еще находясь в ступоре, сказал Кувигнака.

— Плохо, что нам не досталась его кайила, — пожалел я.

— Он мертв, — повторил Кувигнака.

— Запоминай мои уроки, — предложил я.

— Да, Татанкаса.

— Торопись, — велел я. — Вон уже вигвам Гранта.

— Ты в порядке? — спросил я Васнаподхи, входя в вигвам Гранта.

— Да, — испуганно сказала, выбравшись из своего иллюзорного убежища и встав на колени. — Что происходит?

— Ватонка предал стойбище, — объяснил я. — Мы атакованы и тарнсмэнами и Желтыми Ножами. Грант не возвращался?

— Нет, — ответила она. — Кувигнака, Ты ранен?

— Нет, — сказал он, дрожа. — Это не моя кровь.

— Где мое оружие? — спросил я Васнаподхи.

— Я убил человека, — не мог никак успокоиться Кувигнака.

— Здесь, — Васнаподхи встала и подошла к вьюку у стены вигвама, разворачивая его. Там был мой пояс с мечом и ножом в ножнах, и малый лук, который я купил еще в Кайилиауке, с колчаном на двадцать стрел.

— Татанкаса, — окликнул меня Кувигнака.

— Да? — отозвался я, взяв свой пояс в руки.

Я не носил его, с тех пор как принял ошейник Кэнки.

— Не вооружайся, — попросил он. — Ты можешь спасти свою жизнь, оставаясь рабом.

Я застегнул на себе пряжку пояса, вытащил короткий меч из ножен, проверив заточку, и вогнал его на место. Следом я проверил нож. Ножны стали туговаты, но клинок выходил с легкостью. Я согнул лук, натягивая на него тетиву, и перебросил колчан через плечо. Обычно, а носил колчан за спиной по диагонали. Две стрелы я взял в ту же руку, в которой держал лук, а одну поставил на тетиву.

Я взглянул на Кувигнаку.

— Стойбище большое и многолюдное, — заметил я. — Оно не может быть легко захвачено, даже врасплох. Будет сопротивление.

Кувигнака оцепенело, покачал головой.

— Я не могу драться, — признался он. — Я никогда не мог этого делать.

— Так, Васнаподхи, — обратился я к девушке. — Мы попытаемся соединиться с остальными. А тебя, я попытаюсь вернуть Гранту.

Она встала, чтобы следовать за мной.

— Если что, Васнаподхи, падай на колени перед Желтыми Ножами и снимай одежду, показывая им свою грудь. Если они найдут тебя привлекательной, то возможно, не убьют тебя. Самое трудное, что тебе грозит в этом случае, это быть связанной ими.

— Да, Господин, — поняла она.

— Надеюсь, я не должен напоминать тебе, что я делаю это для тебя, женщина? — спросил я.

— Нет, Господин, — прошептала она.

Мужчины — воины, а женщины, и она это отлично знала, были всего лишь одной из статей среди трофеев сопровождавших их победы.

Внутри вигвама, перед порогом, я обернулся снова, чтобы встать лицом к лицу с Кувигнакой.

— Я убил человека, — сказал он, дрожа. — Я никогда не смогу сделать этого снова. Это — слишком ужасно.

— Первый раз всегда самый трудный, — успокоил я.

— Я не смогу драться, — покачал он головой.

— Если Ты останешься здесь, то Ты можешь начинать готовиться к тому, чтобы ложиться и умирать невинным, — предупредил я.

— Ты уважаешь меня, Татанкаса? — спросил он.

— Да, — ответил я, — но смерть не будет. Она ничего и никого не уважает.

— Я — трус? — вздохнув, спросил юноша.

— Нет, — успокоил я его.

— Я не прав?

— Да.

— Я не знаю, что мне делать, я в смятении, — признался мой друг.

— Я желаю тебе всего хорошего, митакола, мой друг, — попрощался я с ним, и, повернувшись к рабыне, приказал: — Идем, Васнаподхи.

Я быстро выглянул наружу, оценивая обстановку, и покинул вигвам, контролируя Васнаподхи вышедшую следом. Мы держали наш путь среди вигвамов, некоторые из которых были сожжены. Стойки для сушки мяса, были опрокинуты, куски уже подсохшего мяса валялись в пыли. Растянутые на земле шкуры, были местами разорваны и потоптаны. Услышав шаги за спиной, резко обернулся, выхватывая оружие, и чуть не ударил им Кувигнаку. Он явно был все еще потрясен, но крепко сжимал копье в руках.

— Я иду с Вами, — твердо сказал он, и мы все вместе продолжили наш путь.

— Назад! — шепотом скомандовал я. — Прячься!

Мы отскочили за вигвам, и присели, стараясь быть как можно незаметнее. Мимо нас проследовали одиннадцать всадников.

— Желтые Ножи, — отметил я.

На поясах нескольких из них висели окровавленные скальпы, настолько свежие, что кровь еще стекала с них, на бедра и икры воинов оставляя дорожки поверх их раскраски.

— Если Ты не будешь драться, то кто тогда защитит слабых и невинных? — сурово спросил я у юноши.

— Я не могу драться, — простонал он. — Я не могу ничего сделать с этим. Я не могу.

— Куда мы идем, Господин? — поинтересовалась Васнаподхи.

— К вигваму советов, — ответил я.

— Но ведь это — несомненно, главная цель нападения, — сказал Кувигнака.

— У нас нет кайил, чтобы ускользнуть отсюда, — объяснил я. — И если где-то удалось организовать сопротивление, то естественно ожидать, что это будет там. Это — центр стойбища. Воины могут собраться там быстрее всего, также наносить ответный удар оттуда будет легче.

— Это верно, — согласился Кувигнака.

— Держитесь рядом, — скомандовал я. — Ступайте аккуратно. Здесь несколько погибших.

Мы пробирались через участок заваленный обезображенными смертью телами. От открывшегося зрелища Васнаподхи вырвало.

— Смотри, это — люди твоего племени, — показал я Кувигнаке.

— Я не могу убивать, — простонал он.

Нагая девушка, лежащая на спине, умоляюще посмотрела на нас. Ее колени были расставлены, а лодыжки перекрещены и связаны. Руки ей связали за спиной, и притянули вплотную к спине шнуром, дважды обернутым вокруг тела. Она вздрогнула, когда я просунул палец под путы на ее животе. В ее коже остались глубокие следы от этих шнуров. Рассмотрев, что хотел, я позволил путам вернуться на место. Тот, кто связал ее, хорошо знал свое дело. Путы были беспощадны. Эта великолепная красотка с соблазнительными изгибами бедер и великолепными выпуклостями в верхней части тела, не сможет даже начать выбираться из таких уз. Короткий и тугой кожаный шнур, также соединял ее запястья и лодыжки, вынуждая колени смотреть вверх и в стороны. Это — очень эффективный способ связывания, женщина при этом совершенно беспомощна. Поблизости от связанной девушки, в грязи, валялась разрезанная полоска кожи, украшенная бисером, бывший ошейник этой рабыни. Девушка изогнулась. И на ее левой груди стала видна, нанесенная черной краской, вероятно пальцем, грубая метка, позволяющая идентифицировать ее нового владельца. Вот так легко здесь девушка может сменить хозяина.

Девушка, дико извиваясь, смотрела на меня.

— Идемте, — скомандовал я Кувигнаке и Васнаподхи.

Мы оставили плачущую девушку позади. Она осталась там, где была. Позже ее новый владелец, если он вспомнит, возвратится за ней, чтобы забрать. Даже если он не сделает этого, все равно она была ясно помечена. Когда начнут собирать трофеи и делить добычу, она, так или иначе, окажется у его ног.

— Тихо, — прошептал я. — Здесь есть другие. Очевидно, это место сбора.

— Как все-таки ужасно, они обращаются с нами, — задыхаясь, шептала Васнаподхи. — Как зверски нас связывают, и бросают, как если бы мы были перевязанными бревнами.

Как раз когда она говорила это, белую рабыню, голую, спотыкающуюся и с руками связанными сзади пригнали, и, толкнув тупым концом копья, отправили в переполненное другими женщинами место между вигвамами. Она упала среди них. Некоторые вскрикивали, поскольку кайила пригнавшего белую рабыню воина, ступала среди них. Погонщик девушки спешился и, отложив свое копье на землю, перевернул девушку на спины, и прямо среди других связанных женщин, пинком разбросил ее ноги в стороны. Она вскрикнула, когда воин навалился на нее. Закончив с развлечением, насильник перебросил рабыню на живот, и с коротким кожаным ремешком связал ей лодыжки, потом схватив за волосы, вздернул ее на колени лицом к себе. Ее трясло от ужаса, и она едва ли могла произносить членораздельные звуки. Затем воин снял со своего пояса маленький кожаный мешочек, развязал его, и опустил туда палец. Вжав палец внутрь и покрутив им там, краснокожий отложил мешочек в сторону. Теперь его палец оказался вымазан черной краской. Пигмент был замешан на жире кайилиаука. Он крепко придержал девушку левой рукой за плечо, а пальцем правой вычертил метку на ее левой груди. Воин отстранился и полюбовался своей работой, затем вытер палец о бедро рабыни, и подвесил мешочек обратно на пояс. Девушка посмотрела вниз на свою левую грудь, там была метка ее нового владельца. Впрочем, долго рассматривать у нее не получилось, воин за волосы бросил ее среди других таких же несчастных. Мужчина подобрал копье, взлетел на кайилу, и через мгновение исчез с этого места. Женщина осталась лежать на спине, с другими такими же. Большинство женщин валявшихся там, также, были также отмаркированы, но в их случаях марки несколько отличались.

— Некоторые из этих женщин, — обратил я внимание Кувигнаки, — краснокожие, несомненно, бывшие свободные женщины племени Кайил.

— Женщины рождаются, чтобы служить мужчинам, — пожал плечами Кувигнака.

Некоторые из женщин, хотя и очень немногие, были помечены не краской, а ярлыками, кожаными дисками, подвешенными на проволоке. Проволока была протащена через мочку уха или носовую перегородку и закручена, таким образом закрепляя ярлык на женщине.

— Как, по-твоему, Васнаподхи, это верно? — обернулся я к рабыне.

— Да, Господин, — согласилась она, опуская ее голову. — Я думаю также.

— Почему?

— Мы достигаем самого глубокого совершенства, — объяснила она, — будучи принужденными к повиновению, служению и любви.

— Но это же, не основные обязанности, требуемые от рабыни? — уточнил я.

— Да, Господин.

— Таким образом, получается, — заметил я, — что возникает своего рода интересная взаимосвязь между достижением женщиной совершенства и суровым институтом бескомпромиссного женского рабства.

— Да, Господин, — согласилась Васнаподхи.

Я улыбнулся.

— Но мы хотели бы выбрать наших владельцев, — вздохнула рабыня.

— К сожалению, это не возможно, — заметил я.

— Я — рабыня, — грустно улыбнулась она. — Я это знаю лучше других, Господин.

— Но иногда, это возможно, — обнадежил я ее, — женщина, может оказаться в ногах того самого мужчины, которого она бы хотела выбрать в качестве своего хозяина.

— Возможно, Господин, — согласилась она. — Но даже если ей не столь повезло, чтобы принадлежать такому мужчине, для нее остается удовольствие от того, чтобы стоять на коленях, повиноваться, и беспрекословно служить. Удовольствие, связанное с исполнением ее природы как любовницы и рабыни, и связанное, также, с осознанием, того что она наконец находится в ее месте, отведенном природой, и останется там навсегда.

— Я понял, — кивнул я.

— А, кроме того, — улыбнулась она, — в конечном счете, довольно трудно не влюбиться, в того, кто является твоим владельцем.

— Это, конечно, облегчает контроль над девушкой, — усмехнулся я.

— Несомненно, Господин, — сказала она, как мне показалось, с оттенком горечи, и я подумал, что неволя, несомненно, бывает тяжелым испытанием для женщины, даже если она одета или не унижаема владельцем.

— Как Ты думаешь, эти женщины станут хорошими рабынями? — поинтересовался я мнением Васнаподхи, рассматривая связанных женщин, валявшихся в месте сбора.

— Любая женщина с истинным господином, станет превосходной рабыней — пожала она плечами.

— Посмотри на них. Ты видишь их голых, беспомощных, связанных и брошенных здесь, как всего лишь имущество, которым они, в общем-то, и являются.

— Да, Господин.

— Несомненно, Ты чувствуешь глубокую жалость к ним.

— Да, Господин, — призналась она, и вдруг вскрикнула: — Ой, Господин!

Я прижал ее так, чтобы она не могла двинуться. Моя рука была у нее под одеждой.

— А Ты возбуждена, Васнаподхи, — заметил я.

— Да, Господин, — прошептала она.

— С чего бы это, — поинтересовался я, — это, что же, вид одной женщины в неволе, вызывает у другой желание быть помещенной в те же самые условия?

— Я не знаю, Господин.

— Ты хотела бы оказаться нагой, и связанной среди них? — указал я на место сбора.

— Нет, Господин, — испуганно отпрянула она. — Я уже с владельцами.

— Я не владелец, — отозвался Кувигнака.

— Он — Господин? — спросил я Васнаподхи, указывая на краснокожего юношу. Она была женщиной, и только она могла бы быть в состоянии разглядеть такие особенности.

— Да, в нем есть нечто такое. Я чувствую это, — признала рабыня.

— Я ношу женское платье. Я даже не могу драться, — отмахнулся он.

— Есть в вас то, что присуще Господину, — уверенно сказала Васнаподхи. — Я могу ощутить это.

— Это чушь, — стоял на своем Кувигнака.

— Это — Вы сами должны решить, — сказала рабыня.

— Посмотри на этих женщин, — показал я Кувигнаке. — Немало среди них тех, кто были свободными женщинами народа Кайил. Многие мужчины, твои соплеменники, независимо от того, имели ли они интерес к этим женщинам, будут драться, чтобы освободить их. В такой ситуации мужчины не стали бы рассматривать то, что возможно порабощение сделает этих женщин самыми счастливыми на свете, а скорее смотрели бы на это как на нечто оскорбительное, причем оскорбительное лично им. Таким образом, мужчины будут бороться за их свободу, в конечном счете, ради собственного тщеславия. Также, бывают мужчины, которые желали бы владеть рабыней, но сами слишком слабы, чтобы добиться этого, или, из-за своей неспособности к нанесению вреда другим, по психологическим причинам не могут владеть женщиной. Они будут из зависти, ревности и злости бороться, чтобы освободить их, чтобы отказать другим в удовольствиях, которые они, из-за своих комплексов или слабости, не могут позволить себе. Они думают, что если я, по той или иной причине не могу иметь этих замечательных удовольствий, то пусть никто другой, также, не мечтает об этом. Моральный пыл часто — результат неадекватности. Из счастливых мужчин не получаются хорошие фанатики. Добавлю, что интересы женщин, независимо от того, что это могло бы быть их истинной природой, эти люди не рассматривают. Они, как это обычно бывает, хотя предполагаемо являются объектом этих войн, но как раз о них-то и забывают в первую очередь. Все женщины знают, что в действительности главной потребностью мужчины является желание владеть ими. Мужчина с такими сильными потребностями никогда не будет действительно доволен чем-либо еще. Правда, не ужасна, она просто реальна.

Кувигнака молча, смотрел на меня.

— Но неужели Ты не будешь драться за этих женщин, хотя бы по причинам тщеславия?

— Нет, — покачал он головой. — Я не хочу драться. Я не могу драться. Мне жаль, мой друг, Татанкаса. Я не могу драться.

— Я не могу заставить тебя поднять копье. Я не могу вложить нож в твою руку.

— Мне жаль, Татанкаса.

— Пошли, — скомандовал я. — Мы должны попытаться пробраться в центр стойбища.

— Смотри, это — вигвам танцев, — показал я.

Справа от нас находился большой, круглый разрисованный вигвам приблизительно сорока футов высотой, заключавший в себе утрамбованную площадку для танца диаметром порядка пятидесяти футов. В центре вигвама, торчал шест с двумя развилками, видимый теперь через отверстие, пробитое в стене. Принадлежности танца, за исключением нескольких длинных узких вант, были сняты с шеста. Сам шест, очевидно, подвергся осквернению топорами и ножами, на нем было множество зарубок и надрезов. Местами огромные куски стен вигвама танца были оторваны. Похоже, именно сквозь эти дыры Желтые Ножи вошли в вигвам. Внутри, в нескольких местах, на земле виднелись кровавые пятна. Были места, отмеченных следами волочения тел. По-видимому, тела были убраны из вигвама самими Кайилами.

— Насколько я понимаю, это место считается святым для твоего племени, — сказал я. — Оно было осквернено.

— Я не могу драться, — покачал головой Кувигнака.

— Не смотри вниз, — предупредил я юношу. — Это расстроит тебя.

— Татанкаса! — крикнул мой друг в ужасе.

— Я видел это, — сказал я. — Пойдем.

Но Кувигнака встал на колени среди мертвых. Он поднял маленькое тельце на руки.

— Пойдем отсюда, — позвал я.

— Это — был всего лишь ребенок, — пораженно прошептал он.

Васнаподхи отводила глаза. Она выглядела болезненно. Позеленевшее лицо не добавило ей привлекательности.

— Мы ведь знали его, — пробормотал Кувигнака.

— У него есть мать.

— Мы ведь знали его! — впав в ступор, повторил Кувигнака.

— Да, — сказал я.

Это был один их обычных мальчишек, один из многих других детей племени Кайил. Он был известен и Кувигнаке и мне. Мы много раз бросали обруч для него, чтобы он мог пускать сквозь него свои игрушечные стрелы. В стойбище его называли Hala или Owopte. «Hala» — на языке Кайила, то же, что по-гореански хинти — маленькие активные насекомые. Они напоминают земных блох, но не являются паразитами. Мальчик для своего возраста был маленьким, но страшно непоседливым. Для слова «Owopte» нет простого аналога в гореанском, но буквально, оно означает место, из которого вырыта репа. Он обычно ходил вместе со своей матерью, чтобы копать репу, когда еще он был совсем маленьким. Это было ласковое имя, данное ему матерью. Он любил этот корнеплод. К сожалению Овопте не успел прожить достаточно долго, чтобы выбрать себе подходящее взрослое имя.

— Он мертв, — страдал Кувигнака.

— Да.

— Почему они сделали это с ним? — вопрошал Кувигнака, качая маленькое тельце в своих руках.

— Я не знаю, — только и смог сказать я.

Я мог, в какой-то мере, понять убийство, расчленение трупов, срезание и срывание скальпов там, где это касалось взрослых мужчин, воинов. В некотором смысле это было празднование победы, жизни, ликования и триумфа. Но я не мог понять и принять этого по отношению к женщинам и детям. Подтверждая мое мнение в этом вопросе, стоит отметить, что большинство воинов обычно оставляют подобную ужасную традицию, как снятие скальпов, для взрослых врагов мужчин. Кроме того, такие вещи более распространены среди молодых воинов, чем среди зрелых бойцов. Есть много предполагаемых объяснений этой традиции, имеющих отношение к таким понятиям, как оскорбление врага, запугивание остальных, и даже отсрочка или предотвращение прихода убитого из мира духов. Но я подозреваю, что самые близкие и наименее рационализированные объяснения лежат в плоскости освобождения и выражения эмоций, таких как ненависть, облегчение, восторг, радость победы и триумфа. Подобные обычаи среди большинства народов не так распространены, как среди краснокожих, но я думаю, что те, кто знаком с войной в любых самых отдаленных землях, легко найдут копии таких традиций. Они не ограничены степями к востоку от Гор Тентис. Они не неизвестны за пределами Прерий.

— Он — всего лишь ребенок, — плакал Кувигнака, качая мертвое тело, прижимаясь щекой к изуродованной голове, оголенному черепу, и порванной окровавленной коже. — Почему они сделали это?

— Я не знаю.

— Это сделали Желтые Ножи, — словно очнувшись, твердо сказал юноша.

— Возможно они, или те, кого назвали Киниямпи, — предположил я. — Я не знаю.

— Это сделали враги, — уверенно сказал Кувигнака.

— Да.

Кувигнака аккуратно положил тело мальчика, и посмотрел на меня.

— Научи меня убивать, — решительно потребовал он.