Побратимы Гора

Глава 33 Мира

Еще издалека мы услышали топот, скрежет и лязганье.

Пересмешник кружил в небе.

В этот момент мы тащили волокушу, на которой лежал Хси и другие вещи, продираясь через высокую, доходящую до талии траву. Преодолев подъем, мы увидели перед собой поля кукурузы, и в отдалении обнесенные частоколом здания.

Тот факт, что нам не удалось добыть кайил, оказалось, работал в наших интересах. Несколько раз за прошлые несколько дней мы видели в небе одиноких разведчиков Киниямпи. Каждый раз мы скрывались в глубокой траве.

Мы, аккуратно спускаясь по склону, потянули волокуши вниз в долину.

Одна из женщин на помосте схватила руку другой и указала в нашем направлении. Та, что увидела нас первой, отбросила кастрюли и поварешки, и торопливо спустившись с помоста, бросилась бежать к частоколу. Другая женщина, прикрыв от солнца глаза ладонью, наблюдала за нашим приближением. Когда мы добрались поближе, она вдруг начала действовать. Женщина отложив свой котелок и ложку, как и первая, торопливо спустилась с помоста, однако в отличие от нее, побежала к нам.

— Уходите, — закричала она нам, приближаясь к нам, сквозь траву. — Здесь опасно!

Я просмотрел в небо.

— Давай-ка уйдем с открытой местности, — предложил я. — Пойдем в кукурузу около помоста.

— Здесь опасно, — повторила она, суетясь рядом с нами.

— Что за опасность? — поинтересовался я.

— Здесь опасные владельцы, — объяснила она.

Через несколько моментов мы достигли края области кукурузы около платформы.

— Ты можешь встать на колени, — намекнул я ей.

— Я могу встать на колени? — переспросила она.

— Да.

— Слушаюсь, Господин, — и она изящно опустилась перед нами на колени.

— Так что за опасность? — спросил Кувигнака. — Здесь есть Киниямпи, Желтые Ножи или солдаты?

— Нет, ни солдат, ни Желтых Ножей, — мотнула она головой. — Киниямпи иногда пролетают, но уже гораздо реже, чем прежде. Я думаю, что они закончили свои поиски.

— Тогда, в чем опасность? — удивленно спросил юноша.

— Вам здесь не будут рады, — объяснила она. — Они прогоняют всех.

— Этот мужчина серьезно ранен, — показал я на Хси.

— Они прогоняют всех, — сказала она, — даже раненных. Они не пустили даже женщин и детей.

— Этот мужчина нуждается в помощи.

— Это не имеет значения, — вздохнула она. — Мне жаль.

— Он может умереть.

— Мне жаль, — повторила женщина.

— Это что, не Сад Одиннадцать, загон Ваниямпи, принадлежащий Кайилам? — потребовал ответа Кувигнака.

— Теперь мы принадлежим Желтым Ножам. Солдаты сказали нам об этом.

— Вы все еще принадлежите племени Кайила, — зло сказал Кувигнака. — И Вы предоставите нам еду и убежище.

— Мы боимся. Мы не знаем, кому мы теперь принадлежим мы.

— Кто-то идет сюда, — предупредил я.

Со стороны частокола и бараков, вдоль края кукурузного поля, приближалась группа Ваниямпи. Во главе их была женщина, которую я уже встречал в стойбище Кайил, Редька. Около нее семенила другая, та, что убежала то помоста с известием о нас. Позади Редьки шел Тыква, большой и неуклюжий, как обычно, в сером грубом платье, которое было униформой Ваниямпи. Их сопровождали приблизительно пятнадцать человек, как мужчин, так и женщин. Я узнал среди них Морковь и Капусту.

— Репа, — сердито закричала Редька, — что Ты творишь! Почему Ты встала на колени перед мужчиной? Немедленно встань на ноги!

— У тебя пока нет разрешения встать, — предупредил я.

— Слушаюсь, Господин, — сказала она, со счастливой улыбкой.

— Встань! — крикнула Редька.

— Очевидно Ты не расслышала, — ехидно заметил я. — Рабыня еще не получила разрешение встать.

Я сложил руки на груди и в упор посмотрел на наглую Редьку.

Репа, красота которой угадывалась, даже под серой грубой одеждой Ваниямпи, кротко опустила голову, и ее длинные светлые локоны, свесились перед ее грудью. Когда-то она была Леди Мирой из Венны, агентом кюров, а потом попала в руки краснокожих. Теперь она была всего лишь рабыней.

— Убирайтесь, — сердито приказала Редька. — У нас нет приюта для вас.

— Я бы предпочел говорить с мужчиной, — заявил я. — Кто из мужчин главный здесь?

Редька замерла как громом пораженная.

— Я говорю за всех нас, — наконец выдала она.

— Тыква, это Ты? Ты здесь главный?

— Нет-нет, — быстро отозвался Тыква, опуская взгляд в землю. — Здесь нет никого главного. Мы — все Одинаковые. Нет никаких командиров. Мы все одинаковые. Мир, свет, спокойствие, удовлетворенность и совершенство да будут с вами.

— Сладость к вам, — сказал Морковь.

— Сладость к вам, — повторил Капуста.

— Ты кажешься мне единственным лидером здесь, Тыква, — заметил я.

— Нет, — замахал руками он, — нет, нет.

— Ты сдал свою независимость? — удивился я. — Значит, эта женщина, теперь является вашим лидером?

— Нет. У нас нет никакого лидера, — бормотал Тыква, избегая моего взгляда. — Мы — все Одинаковые. Мы все, то же самое.

— Тогда, Ты являешься лидером, — уточнил я, рассматривая Редьку.

— Возможно, — улыбнулась она.

— Редька крепкая и влиятельная, — сообщил Морковь.

— Она не лидер, — тут же заверил меня Капуста. — Просто мы делаем то, что она говорит.

— Это правда, Тыква?

— Мы делаем все, что говорит Редька, — подтвердил он, снова отводя глаза.

— У нас здесь мужчина, показал я на Хси, — который очень серьезно ранен. Мы нуждаемся в еде и убежище.

— Ищите это в другом месте, — ответила Редька.

— Тыква? — уточнил я.

Но он не ответил, лишь опустил свою голову. Этот опечалило меня, поскольку я надеялся, что в Тыкве, где-то, возможно очень глубоко, но все же, скрывался мужчина.

— Морковь? — спросил я. — Капуста?

— Мне жаль, — развел руками Морковь.

— Это касается не только вас, — сказал Капуста. — Вчера Редька даже изгнала двух молодых людей из загона, юношу и женщину. Она заметила, что они трогали друг друга.

— Ужасно! — воскликнула одна из женщин Ваниямпи, хотя я не думаю, что она сама верила этому.

— Уходите! — велела Редька, указывая на прерии. — Убирайтесь!

— Нет, Татанкаса, митакола, — крикнул Кувигнака, — не убивай их!

Редька отпрянула, увидев, что моя рука, в гневе, легла на эфес меча.

— Они выгоняют даже своих собственных людей, — удивился мой друг.

— Я — женщина, — неуверенно сказала Редька.

— А я думал, что Ты — Одинаковая, — едко заметил я.

— Их кровь не достойна твоего меча, — успокаивал меня Кувигнака.

— Убейте нас, если Вы желаете, — покорно предложил Тыква.

— Мы не будем сопротивляться, — поддержал его Морковь.

— Сопротивление — это насилие, а насилие неправильно, — сказал Капуста.

— Агрессия должна быть встречена любовью, — добавил Морковь.

— Завоеватели всегда находили, что это полезная философия, для подчиненных народов, — сказал я, убирая руку с эфеса, и поворачиваясь к Редьке: — Нам нужна ваша помощь.

— Вы ее здесь не сможете получить, — ободренная моим не желанием убивать ее, отказала она. — Уходите.

— Вы — мерзкие лицемеры, — сказал я, посмотрев на мужчин.

— Нет, — спокойно отозвался Тыква, — это не так. Просто мы — Ваниямпи.

— Мы делаем все, что Редька говорит нам, — повторил Морковь.

— Вы предали свою мужественность! Вы — бесхребетные слабаки.

Мужчины склонили головы.

— Пойдем, Татанкаса, — позвал меня Кувигнака, — митакола.

Я посмотрел на Тыкву. Из всего этого сброда, у меня была надежда только на него.

— Тыква, — окликнул его я.

Он поднял голову, но снова, опустил, не встречая моих глаз.

— Пойдем, митакола, — вновь позвал Кувигнака.

— Встань, Репа, — зло скомандовала Редька. — Ты позоришь Ваниямпи!

— Мне еще не дали разрешения встать, — напомнила Репа.

— Ты стоишь на коленях перед мужчиной! — окончательно разозлилась Редька. — Вставай немедленно!

Мне стало интересно, что же было такого в почтительном положении стоящей на коленях Репы, что так распаляло Редьку.

— Да, — признала Репа. — Я стою на коленях перед мужчиной!

— Поднимайся! — заорала Редька.

Репа повернулась ко мне, стоя передо мной на коленях.

— Я стою на коленях перед вами, Господин, — проговорила она. — Я склоняю свою голову перед вами как женщина, и как рабыня.

— Встать! — заверещала Редька.

— Я целую и облизываю ваши ноги, Господин, — продолжала Репа.

Среди присутствующих женщин, исключая Редьку, пробежала волна острых ощущений, ужаса и удовольствия. Я расслышал, что некоторые из них сладостно вздохнули.

Репа, стоя на коленях передо мной, изогнулась, уперлась ладонями рук в землю, и опустила голову вниз. Я почувствовал ее губы и язык, нежно, мягко и изящно ласкающие мои ноги.

— Ты изгнана! — задыхалась то возмущения Редька. — Ты вне загона!

Репа не обращала внимания на Редьку. Она подняла голову мне, и, улыбнувшись посмотрела на меня.

— Сними одежду Ваниямпи! — закричала Редька. — Ты не достойна ее!

— Ты можешь подняться, — разрешил я Репе.

Девушка встала, и через голову, стянула с себя мрачное, серое платье, которое до этого носила.

Под платьем она была совершенно голой, и теперь стояла перед нами, прямая и очень красивая. Женщины, за исключением Редьки, смотрели на нее с восхищением и волнением, настолько она была прекрасна. Мужчины отводили глаза, напуганные и пристыженные.

— В исполнении права любого воина племени Кайила, над рабами в загонах Кайила, я сейчас забираю эту женщину, как свою личную рабыню, — ясно и громко провозгласил Кувигнака, и пристально посмотрел на нее. — Ты — теперь моя рабыня.

— Да, Господин, — ответила она, и быстро опустилась на колени и склонила перед ним голову. Я был рад видеть, как быстро она сделала это. Она уже поняла, что больше не была Ваниямпи, а находилась под властью мужчины.

— Ты будешь находиться в его пользование, — указал на меня Кувигнака.

— Слушаюсь, Господин, — счастливо сказала она.

Как рабу мне, конечно, не могло ничего принадлежать, даже ошейник, который я носил. С другой стороны у меня могли быть вещи в пользовании, в том числе и рабыня, которая в таком случае будет служить мне как моя собственная рабыня, во всех смыслах.

— Это конечно будет его личным делом, — добавил Кувигнака, — относительно того, захочет ли он принимать твое служение.

— Примите мое служение, Господин, — попросила она, повернувшись ко мне. — Пожалуйста.

— Что, если я не приму ее служение? — спросил я.

— Тогда мы оставим ее здесь, а из Ваниямпи ее уже изгнали, так что она просто умрет, — объяснил Кувигнака.

— Пожалуйста, примите мое служение, Господин, — вздрогнув, запросила она.

Я посмотрел вниз, на стоящую на коленях у моих ног рабыню.

— Я давно узнала, еще у лап кайилы краснокожего воина, что была рабыней. Я поняла это, еще лучше, когда получила жалящий удар хлыста, от строгого мужчины, — быстро заговорила она, и я вспомнил тот удар, который я нанес ей когда-то, перед тем как начать допрос, касающийся подвергшихся нападению обоза и колонны. — Я изучила это, когда голая, в ярме, надетом на меня краснокожими, шла в загон. А главным образом я изучила это здесь, когда долгими часами думала об этом в полях и в бараках. У меня больше нет сомнений относительно того, кто я есть. Я — рабыня.

Острое возбуждение чувствовалось во всех присутствующих женщинах Ваниямпи, за исключением злобно пыхтевшей Редьки.

— Давно, когда Вы еще были свободны, а я уже была приговорена к загону Ваниямпи, Вы отказались взять меня себе, и сделать вашей рабыней. Возможно, Вы не взяли меня тогда, рассматривая меня как простое препятствие. А с другой стороны, возможно, это развлекло Вас, поскольку та, кого Вы считали своим противником, в некотором роде соблазнительным врагом, была вынуждена отправиться в загон Ваниямпи. У Вас тогда было право и желание наказать меня. Я никогда не забуду ужасов своего пребывания в загоне. Вы можете сейчас, если это доставит вам удовольствие, забрать меня отсюда, как я молю вас. Теперь, когда Вы сами попали в рабство, и являетесь не больше, чем мной. Возможно, раб может счесть целесообразным, принять просьбу другой рабыни, вместо того, чтобы отклонить ее мольбу так беспричинно, так беззаботно, и так безжалостно, как мог бы сделать это свободный мужчина. Кроме того, Вы являясь рабом, возможно, были отлучены от пользования женщинами, или лишены их нежности, или как не будучи свободным, Вам не разрешали использовать их, с той же свободной жесткостью как это делает свободный мужчина, или не так часто, как Вы могли бы желать. Если это так, то теперь я могла бы иметь несколько больший интерес для вас, чем прежде. Наконец я больше не буду вам препятствием, поскольку я больше не свободная женщина. Больше я не неудобство или беспокойство, за мной больше не надо присматривать. Теперь я — только собственность, которая просит позволить ей любить вас и служить вам.

— Ты кажешься совсем другой женщиной, чем была прежде, — признал я.

— Теперь я понимаю, что я — рабыня, Господин.

— Если я приму твое служение, Ты должна понимать, что я сделаю это безоговорочно, — предупредил я.

— Сильный мужчина никогда не принимает женщину на любых других условиях, — согласилась она. — У меня нет другого пути.

— Ты понимаешь, что это такое быть полной рабыней мужчины?

— Да, Господин.

— Говори, — велел я.

— Рабыня полностью подвластна владельцу всеми способами, и всех смыслах. Она — его, чтобы делать только то, что ему нравится. Она зависит от него во всем вплоть до еды и самого маленького клочка одежды, если он ее позволен. Она полностью является объектом наказаний, унижений и его плети. Она принадлежит, как сандалия или седло. Она может быть убита даже по прихоти, если ее рабовладелец того пожелает, — торжественно продекламировала она.

— Приемлемы ли для тебя эти и другие подобные условия? — спросил я.

— Да, Господин, — ответила она, склонив голову.

— Я принимаю твое служение.

— Спасибо, Господин! — крикнула она, хватая меня за ноги и целуя их.

Я почувствовал ее слезы даже через тунику.

— Встать, — скомандовал я, и она радостно вскочила на ноги. — Ты думаешь, что твоя жизнь рядом со мной будет легка, рабыня?

— Нет, Господин, — ответила она, со счастливой улыбкой.

Я подошел к волокуше, на которой лежал Хси, различные вещи и инструмент, и отрезал кусок от мотка узкой, сыромятной веревки.

— Он собирается надеть ей ошейник! — сказала одна из женщин Ваниямпи, взволнованно, и со страхом в голосе.

— Да, — сказала другая, затаив дыхание.

— Убирайтесь! — взвизгнула Редька своим женщинам и мужчинам. Но женщины не сдвинулись с места. Мужчины, опустив глаза, но украдкой бросая взгляды на происходящее, также не горели желанием уехать.

Я взял узкую веревку, и закрепил ее на шее девушки, обмотав три раза, и завязав узлом на горле. Потом поводил пальцем под петлями, удостоверяясь, что они не ерзали, но в тоже время были удобны, и нисколько не стесняли дыхание. Задача ошейника состоит в том, что он должен отметить женщину как рабыню, а также во многих случаях, посредством таких вещей как особый вид узла, ярлык, гравировка на металле самого ошейника, или на пластине, прикрепленной к нему, чтобы идентифицировать владельца, а не в том, чтобы вызвать ее дискомфорт. Большую часть времени она не будет даже чувствовать, что носит его. Конечно, ей всегда можно напомнить об этом. А если она почувствует сомнение, она может всегда потрогать его. Этот символ ее статуса всегда находится на ней. Я оставил два свободных конца плетеной сделанной из сыромятной кожи веревки, приблизительно семи — восьми дюймов длиной, свисать вниз. Они могли послужить в качестве удобной, короткой привязи, чтобы тащить ее за них, если я пожелаю.

Я осмотрел на заключенную в ошейник женщину. На шее три петли, узел спереди, концы веревки свисают вниз между ее грудей. Этот способ наложения ошейника, весьма известен на Горе в целом, особенно часто он применяется после взятия города, когда металлические ошейники оказываются в дефиците, или в сельских районах, но необычен в Прериях, где кожаный, расшитый бисером и завязанный на узел ошейник почти единственно применяем. Соответственно, я не думал, что могут возникнуть большие сомнения относительно того, кем является тот, кому принадлежало ее служение.

Я подумал, что она станет прекрасной рабыней.

— Она в ошейнике! — затаив дыхание сказала одна из женщин.

— Да! — поддержала ее другая.

— Убирайтесь! — прошипела Редька.

Я отметил, что даже мужчины за одним исключением, пусть и украдкой, но косились на заключение красивой женщины в ошейник. Также, я не мог не заметить, что им было жаль, что у них не было такой женщины в ошейнике. И мне даже стало интересно, а не мог ли вид ее порабощения пробудить их мужественность. Исключением был Тыква. Он решительно подавил свой взгляд. Он вспотел, сжал кулаки. Я видел, что он, принятым у Ваниямпи способом, повернет свою мужественность против себя, используя ее, чтобы унизить себя, чтобы заставить себя страдать, отрицая свою сущность, независимость и господство.

— Займи место моего друга, в постромке волокуши, рабыня, — приказал я.

— Слушаюсь, Господин.

Кувигнака освободился от широкого, плечевого ремня, за который он тащил волокушу и помог девушке приспособить его на тело. Теперь она стояла перед волокушей, очень прямая и красивая, с ремнем поперек ее тела. Мужчины и женщины, за исключением Тыквы и Редьки, взволнованно со страхом и завистью смотрели на нее. Эта женщина стала рабыней, теперь она будет служить любыми способами, которые для нее выберет владелец, даже в качестве тяглового животного.

— Убирайтесь! — в который раз повторила Редька.

Но мужчины и женщины не двигались.

— Тыква, — окликнула Редька. — Тыква!

Я видел, что она обратилась к нему, признавая в нем природного лидера.

— Да, Редька, — сказал он.

— Уходи, — приказала она. — Уходи, Тыква!

— Да, Редька, — сказал он, покорно повернулся, и отправился в сторону загона. Остальные, а за ними и Редька, бросающая на нас через плечо полные ненависти взгляды, потянулись следом.

Я подошел к девушке, стоявшей с ремнем на теле. Она гордо подняла голову.

— У нас мало еды, — предупредил я. — Зато много опасностей.

— Я — рабыня, — ответила она. — Выпорите меня, если я не нравлюсь Вам, но не погоняйте.

— Это — подходящий ответ, — сказал я, и полюбовался ей, отмечая, насколько она привлекательна.

— Мне кажется, что Ты слишком рисковала, — заметил я. — Ты была очень смела, очень храбра.

— Это не так, Господин, — улыбнулась она.

— Почему Ты решила, что я приму твое служение? — поинтересовался я.

— Я знала это. Я чувствовала это.

— С какого момента?

— Как только Вы велели мне встать перед вами на колени, — улыбнулась она.

— Любопытно.

— Я — женщина, — засмеялась она. — Мы можем чувствовать такие вещи.

— Интересно.

Насколько же тонок и глубок женский ум, подумал я. Как много они могут узнать, как много почувствовать. Как примитивен и груб, а порой наивен, иногда кажется интеллект мужчин по сравнению с женской интуицией. Какие же все-таки глубокие и замечательные это существа — женщины. Может ли кто-то на самом деле понять эмоциональную глубину и потребности, всю бесконечность этих цветов природы и эволюции? Насколько естественно то, что искренне любящий мужчина будет интересоваться не ее извращенностью, в конечном счете, бесплодной, а ее эмоциональной и чувственной правдой, древней и глубокой заключенной внутри нее, с тем, чтобы исполнить ее биологическое и естественное предназначение. Впрочем, я быстро выкинул эти мысли из своего ума, поскольку она была просто рабыней, и должна была таковой и рассматриваться.

— Ох! — вздохнула он, когда я потуже затянул упряжь на ее теле. — Господин суров.

— Тихо, рабыня, — велел я.

— Да, Господин, — сказала она, и улыбнулась.

— Каково наше теперешнее направление? — поинтересовался я у Кувигнаки.

— Мы пойдем на север, — объявил он. — Потом мы продолжим движение на северо-запад от Скалы Советов в земли клана Касму. А знаю те места. Это стойбище Касму, предложенное в качестве места сбора Кахинтокапой.

— Интересно, выжил ли он, — хмуро бросил я.

— Давай надеяться на лучшее, — предложил Кувигнака.

— И что там за место?

— Оно достаточно укромное. И там есть лес и вода. Дичь доступна по близости, — вкратце, описал он.

— Кайилы знают об этом месте? — уточнил я.

— Да. Мы вообще знакомы с местами стойбищ друг друга. Это важно, если мы хотим созвать кланы. Это может также быть важно зимой, когда есть еда в одном месте, и нет в другом.

— Значит, выжившие, возможно пошли в то место.

— Это вполне вероятно, — кивнул Кувигнака.

— Тогда в путь, — скомандовал я, и поднял другой ремень упряжи, и перекинул его через плечо.

— Именно мы потянем волокуши, не так ли? — спросила девушка.

— Да, мы — рабы, — подтвердил я, хотя на самом деле я просто хотел, чтобы Кувигнака передохнул. Он был все еще слаб после танца. Четыре раза за прошедшие пять дней раны на его груди начинали кровоточить.

— Я рада быть с вами в одной упряжке, тянуть одну лямку с вами, Господин, — сказала она.

— Не ленись, а не то будешь сурово избита, — честно, предупредил я.

— Не буду, — пообещала она, тревожно оглянувшись назад, посмотрев на Кувигнаку.

— Господин, я раздета, — напомнила девушка.

— Я это знаю не хуже тебя, моя прекрасная запряженная напарница, — усмехнулся я.

— Он будет хлестать нас? — спросила она тревожным шепотом.

— Этот будет, если захочет.

Она испуганно сглотнула.

— Как только, я дам сигнал, наклоняешься вперед и делаешь шаг левой ногой. Шагай максимально широко, а я несколько укорочу мой шаг. Я задаю темп. Если Ты не сможешь его держать, попроси о его снижении.

— Да, Господин.

— Теперь, вперед!

— Слушаюсь, Господин, — сказала она, делая первый шаг. — Я люблю работать рядом с вами, тащить рядом с вами, Господин.

— А что до меня, то я бы предпочел, чтобы эту работу делали четыре или пять рабынь, голых, и под кнутом.

— Да, Господин, — отозвалась рабыня, смотря под ноги.

Мы продолжили наш путь на север, таща волокуши через высокую траву.

Она делала это очень старательно. Или она сама не хотела ослаблять свои усилия, или сильно боялась сделать это. Любая попытка замедления, конечно же, была бы немедленно обнаружена мной, ее напарником по упряжке. Ее пришлось бы выпороть, и заставить усерднее тянуть свою долю тяжести.

— Господин, — позвала она меня через некоторое время.

— Что?

— А мне разрешат одеться? — поинтересовалась рабыня.

— Не сейчас. Возможно, позже. Мы посмотрим. Все будет зависеть от твоего служения, если оно будет превосходным, со временем Ты сможешь, заслужить какую-нибудь тряпку.

— Да, Господин, — счастливо сказала она.

— Господин, — снова окликнула она меня немного позже.

— Что еще?

— У меня нет имени, — несчастно напомнила она.

— Это верно, — безразлично ответил я, налегая на ремень.

Мы продолжали тянуть волокуши сквозь высокую траву.

— Мне дадут имя? — с надеждой спросила девушка.

— Возможно.

— Я хотела бы иметь имя, — призналась она.

— Вероятно, это неплохая идея давать имена животным вроде тебя.

— Да, Господин.

— Возможно, мы могли бы назвать тебя «Ahtundan», — предположил я.

— Что это означает? — удивленно спросила она.

— «Что-то, на что можно плюнуть», — перевел я. — Это — подходящее имя рабыни, не правда ли?

— Да, Господин, — огорченно ответила она, опуская вниз голову.

— Можно еще называть тебя «Cesli» или «Cespu», — размышлял я тем временем.

— А что означают эти имена? — уже без всякого интереса спросила девушка.

— «Цесли» означает экскременты.

— Ох, — только и смогла произнести она.

— Людей или животных, — уточнил я.

— Я поняла, — пробормотала она.

— «Цеспу» подразумевает «бородавку» или «коросты».

— Понятно, — сказала она.

— Давайте сохраним эти имена, — предложил заинтересовавшийся Кувигнака.

— Ты думаешь? — переспросил я.

— Да, нормальные имена для рабыни, — подтвердил он.

— Отлично, — улыбаясь, сказал я, похоже, в Кувигнаке проснулся воин.

— Эй, с тобой все в порядке, — удивленно спросил я девушку. — Зря смеешься, а если мы оставим тебе эти имена?

— Да, Господин, — смеялась рабыня.

— А как Ты смотришь на имя «Репа»? — поинтересовался я.

— О, пожалуйста, Господин, только не это, — весело смеясь, попросила она. — Оно напоминает мне о Ваниямпи.

— Твоя жизнь кардинально изменилась и Ты скоро это почувствуешь, — предупредил я. — Пожалуй то имя, больше не будет для тебя подходящим.

— Я рада услышать это.

— Возможно, я должен назвать тебя «Wowiyutanye», — сказал я.

— Что это означает?

— Искушение, — улыбнулся я.

— Господин льстит мне, — довольно улыбнулась она в ответ.

— Впрочем, это слишком длинно, и к тому же у меня уже есть имя для тебя, — сказал я.

— Какое, Господин? — нетерпеливо спросила девушка, со страхом и надеждой.

— Оно не сложное, — успокоил я.

— Понятно, Господин, ведь я — всего лишь рабыня.

— Оно кажется мне простым и подходящим именем для рабыни.

— Да, Господин, — нетерпеливо, ожидая, сказала она.

Неважно, какое имя я ей дам, она будет носить именно его. Животные должны откликаться, на любые клички, которые им даны.

— Я называю тебя… — сделал я длинную паузы.

— Да, Господин? — с тревогой смотрела она на меня.

— Я называю тебя — «Мира».

— Спасибо, Господин, — поблагодарила Мира. — Господин хорошо знает, как унизить рабыню! Когда-то это имя носила рабыня, которая еще не знала, что была рабыней. Тогда это было имя рабыни, но не рабская кличка. Потом рабыня была порабощена юридически, и быстро поняла, что она действительно была рабыней. Ее сущность была разоблачена. Ее истинная природа стала очевидной. Имя вновь дано ей, на сей раз как рабская кличка. Теперь это имя не только имя рабыни, как это было всегда, но и рабская кличка, данная женщине, которая сама публично признала и объявила, что была рабыней всегда, даже до процедуры ее юридического порабощения!

— Как Ты сама думаешь, удастся тебе стать удовлетворительной рабыней?

— Я всем сердцем буду стремиться к этому, Господин, — пообещала она.

— Ты хочешь быть рабыней?

— Да, Господин, от всей души.

— Тогда, смотри! Служи хорошо! — приказал я.

— Слушаюсь, Господин.

— Тяни, рабыня, — скомандовал я.

— Да, Господин.