Ош. Жатва. Том 1

Глава 5

Мой провожатый, боязливо косясь на бездыханные тела товарищей, перешёл через дорогу и направился к роще.

— Как ты это сделал? — набрался он, наконец, храбрости для вопроса.

— Что сделал?

— Убил Курта и Штефана. Я глазом моргнуть не успел, как у этого засранца башка с плеч слетела. Как?

— Ах ты об этом... Небольшая магия, только и всего.

При слове «магия» храбрец вжал голову в плечи и шарахнулся от меня, будто бойня на дороге не в достаточной степени раскрыла мой потенциал, и основные неприятности обещали затмить всё ранее виденное:

— Магия?!

— А ты думал, я очко скипидаром подмазал? Всем время от времени нужно немного волшебства, — проделал я быстрые манипуляции пальцами на манер ярмарочного фокусника, отчего мой единственный, но крайне благодарный зритель, буквально упал на жопу и закрыл голову трясущимися руками. — Ну, или не всем. В любом случае тебе лучше подняться и продолжить путь к тайнику, пока я не превратил тебя в мясной салат с требухой под кисло-сладким красным соусом.

Мои едва уловимые гастрономические намёки возымели эффект, и восхищённая представлением публика пришла в движение, ещё не успев встать с четверенек.

— О, уютно тут у вас, — попробовал я на прочность один из трёх шалашей, попинав ногой нехитрую конструкцию, когда мы, наконец, добрались до лагеря. — Давно обосновались?

— Недели не прошло, — буркнул недовольный хозяин милого гнёздышка.

— Ну, показывай плоды трудов своих праведных.

Тот нагнулся и откинул скрывающий углубление в земле настил, кое-как замаскированный дёрном и ветками:

— Вот.

— Хм, думал, будет похитрее. Это я и сам бы отыскал.

Мастер маскировки сглотнул и, не отводя от меня взгляд, выудил из ямы два мешка:

— Тут немного, но уж что есть. Дорога-то не самая оживлённая.

Внутри демонстрируемых мешков лежали сапоги, ремни, фляги, походная посуда, кисеты и прочая ерунда, какую удалось снять с отнюдь не состоятельных путников.

— А души? — поинтересовался я на случай, если такая мелочь вдруг ускользнула из памяти моего благодетеля.

— Нет, — замотал тот башкой, скорчив до умиления обескураженную рожу. — Мы ж не звери, мы только по вещичкам, да по звонкой монете.

— А монеты?

— При Штефане, на поясе у него, в кошеле. Ну что, — робко оправился незверь, — я пойду?

— Разумеется, как только манатки к телеге отнесёшь. Ты же не думал, что я попру их сам?

— А... Нет, нет, конечно, — схватил он мешки и потопал в обозначенном направлении.

Волдо тем временем собрал свежий урожай с трупов и сидел в телеге, стараясь не смотреть, как Красавчик лакомится мозгами одного из бедолаг.

— Кидай туда, — указал я нашему разнорабочему место новой дислокации народного добра. — Где сбывать это барахло планировали?

— В Шафбурге. Где же ещё? — пожал тот плечами, освободив их от поклажи.

— Поподробнее.

— Есть там скупщик, Тьерри Живоглот его звать. Спроси в кабаке «Весёлый звонарь», возле рыночной площади.

— Должно быть, милый парень.

— Ещё бы, — ощерился мой информатор.

— Слушай, — по-дружески положил я левую руку ему на плечо, — раз уж ты в таких делах толк знаешь... Не подскажешь ли человечка, который мог бы за разумное вознаграждение очистить немного завалящих душ?

Тот резко помрачнел и воззрился на меня почти умоляюще:

— Да откуда? Говорю ж — не по этой мы части.

— Уверен?

— Как на духу...

Клинок вошёл аккурат под грудину. Левой рукой я уперся в плечо недоумённо таращащего глаза лиходея, резко выдерну меч и тут же нанёс рубящий удар, целя в шею... Но что-то пошло не так.

— Святая Амиранта! — запричитал Отто, наблюдая, как я пытаюсь высвободить клинок, засевший в левой скуле всё ещё живого, вцепившегося мне в плащ негодяя. — Зачем вы это сделали?!

— Сука... Промазал. Да отвали ты! — вырвал я, наконец, меч из перекошенного лица и отпихнул докучливого простолюдина.

Тот повалился на спину, хватаясь то за живот, то за рожу, и заливаясь кровью.

— Зачем?! — не унимался Волдо.

— Хотел повторить. В прошлый же раз здорово получилось. А в этот — херня вышла. Надо больше практиковаться.

— Вы поклялись не убивать!

— Кому?

— Ему! — спрыгнул Волдо с телеги, тыча пальцем в корчащегося на земле клятвополучателя.

— Ты серьёзно?

— Клятвопреступление — страшный грех! Вы всем святым клялись!

— Пацан, — воткнул я меч в сердце обманутого раба божьего, чем прекратил его прижизненные страдания, — считаю, тебе нужно кое-что усвоить. И можешь считать это основным правилом общения с окружающими. Любая особь, прямоходящая или нет, которая не представляет для тебя интереса в перспективе — всего лишь вещь.

— Вещь?!

— Точно. Предмет из костей, потрохов и мяса. Ты бился когда-нибудь пальцем ноги о тумбочку?

— Что?

— О тумбочку пальцем. Ну, знаешь, идёшь ночью поссать, хуяк мизинцем об эту подлую мразь, притаившуюся в темноте — больно пиздец. Не знаю, как ты, а я всегда на неё ору, на тумбочку. Но при этом я понимаю, что она просто вещь. Мне не будет стыдно, что я проявил слабость перед ней, не сдержался, может быть, даже пустил слезу. Тумбочке я могу сказать абсолютно всё. Могу материть, могу угрожать, умолять о прощении, обещать невыполнимое, клясться всем святым. Понимаешь? Это ведь просто предмет. Так же и здесь, с той лишь разницей, что этот предмет, — указал я на теперь уже совершенно точно неодушевлённую вещицу, — может стать чем-то полезен, услышав определённые слова. А ради благого дела мне слов не жалко, любых.

— Так, по-вашему, и я только вещь?

— Ну что ты. Разве я стал бы так долго и красноречиво распинаться, относись к тебе подобным образом? Нет, конечно. С тобой меня уже кое-что связывает и...

— Я представляю интерес, в перспективе.

— Не без этого.

— А потом? Что произойдёт, когда я перестану быть полезен?

— Мы расстанемся друзьями. Поверь, я не уничтожаю всё на своём пути. Просто, от него мёртвого пользы больше, чем от живого. Здоровый прагматизм и только. А в твоей смерти я совсем не заинтересован. Ты умный парень, на тебя можно положиться и ты мне нравишься. Хотя один косячок за тобой всё же есть.

Волдо изобразил лицом вопрос.

— Каменщик, — напомнил я.

— Думаю, дело в ваших руках, — улыбнулся он виновато. — Они слишком...

— Не трудовые?

— Да.

— И кем же тогда быть? Может, бродячим торговцем?

Волдо поджал губу, размышляя, и одобрительно покивал.

— Ну и отлично. Благо, товара у нас хоть отбавляй. Обшмонал их? — кивнул я на трупы.

— Души собрал, — полез Волдо за пазуху.

— Оставь. Мы ведь доверяем друг другу. А кошельки, карманы проверил? Ё-моё, пацан, да ты с них даже волыны не снял, а они, небось, чего-то стоят, — присел я возле декапитированной тушки главаря и тут же обнаружил на поясе приятно позвякивающий кошель. — Ну вот. Неплохо скопил гробовых. Штефан, или как тебя там, не обессудь, придётся обойтись без оркестра. Ого, цацки! Гроб тебе тоже ни к чему, будь попроще. А это у нас что, неужели то, о чём я думаю? Срань господня, откуда у этого богобоязненного мужчины целая пригоршня душ? Заберу-ка я их, чтобы злые языки об усопшем дурного болтать не начали. Племяш, чего сидишь без дела? Давай, помогай. Надо восстановить ребятам добропорядочный образ, их явно подставили.

Волдо со вздохом спрыгнул с телеги, всем своим видом стараясь показать, что не одобряет мародёрства, но улыбку сдержать не сумел:

— Зачем вы расспрашивали этого разбойника о скупщике? — присел он возле разрубленного по диагонали тела и, морщась, ощупал карманы. — Я же сказал, что у меня есть человек в Шафбурге.

— Ну, таких людей много не бывает. Обычно, они знают куда больше, чем требуется для скупки краденого, но редко делятся своими секретами. А нам нужны не только деньги, ты же понимаешь. Нам нужен чёртов храмовник на вольных хлебах. Если твои источники нужного результата не дадут, мы обратимся к другим.

Я подобрал лежащую рядом голову Штефана и, позаимствовав у усопшего нож, занялся осмотром её ротовой полости.

— Что вы делаете? — скривил Волдо рожу настолько кислую, что у меня аж изжога разыгралась.

— Коронки, — пояснил я, поудобнее ухватившись за бороду. — Не пропадать же добру. Давай научу. Смотри, берёшь нож и режешь от края рта к уху. Та-а-ак. Потом с другой стороны. Теперь надо придавить, ладонью в лоб, пальцами цепляешься за надбровные дуги. А второй рукой с силой давишь на подбородок, чтобы нижняя челюсть двигалась к груди пока... Пока не раздастся характерный треск, вот такой. Теперь всё оральное богатство на виду и призывно поблёскивает, умоляя его выковырять. Можно, конечно, засунуть пальцы в рот и потянуть в разные стороны, держась за зубы, но я не рекомендую. Велика вероятность пораниться. А тут столько всякой болезнетворной дряни, что безопаснее сунуть хер в дохлую портовую шлюху. Эту историю я как-нибудь позже расскажу. А пока... Вот она, наша сверкающая прелесть. Берём нож поближе к кончику, прямо вот так, за клинок, и аккура-а-атнеько сковыриваем её с этого гнилого пенька. Некоторые поступают проще — берут что-нибудь тяжёлое и расхерачивают челюсти в хлам. Опять же, не рекомендую. Коронки мягкие, легко сминаются, а стягивать их с выбитых зубов то ещё удовольствие. Лучше уж чуток побольше времени потратить, но чтоб сразу начисто. Понял? Ну, давай, попрактикуйся, — кивнул я на разверстую пасть в крайне запущенном состоянии, отчего Волдо, державшийся молодцом на протяжении всей лекции, таки согнулся и предпринял попытку выблевать собственный пищеварительный тракт, едва не увенчавшуюся успехом.

— Нет, — замотал он башкой, продышавшись. — Пожалуйста.

Вот срань. У пацана аж губы посинели.

— Ладно-ладно, как-нибудь в другой раз попробуешь. Опыт — дело наживное.

— Спасибо. У меня слабый желудок. С детства не могу на мёртвых спокойно смотреть. Однажды прямо на городской площади вырвало.

— Как ты сказал? — следил я за синюшными губами Волдо, всё больше проникаясь мыслью, что происходит нечто противоестественное.

— Я... сделал что-то не то? — оробел вдруг пацан.

— Повтори последнюю фразу.

— Ну... Однажды меня прямо на городской площади вырвало, — произнёс он полувопросительно и замер, испуганно наблюдая за моим взглядом, сфокусированном на губах. — Что не так?

— Твой рот. Какого чёрта он двигается невпопад со словами? Ты что, сраный чревовещатель?

— Ах это, — выдохнул Волдо с облегчением.

— Да! Выглядит пиздец стрёмно.

— Благословение Амиранты.

— Яснее не стало.

— Все разумные существа в Оше способны понимать друг друга, хотя и говорят на разных языках. Я сейчас произношу не те звуки, которые вы слышите, хотя их смысл передаётся вам предельно точно. Но это происходит, если я сосредоточен на смысле сказанного. А если я сосредоточусь на произношении, получится так — du bist ein dummer remder. Видите?

— Нихрена не понял, но теперь твой рот двигался в такт словам. Какая-то нездоровая поебень. Погоди-ка! — мой взгляд переместился на отстранённо наблюдающего за нашим диалогом Красавчика. — Иди сюда. Скажи что-нибудь.

Красавчик подошёл, сел и вопросительно склонил голову набок.

— Не придуривайся, я в курсе, что ты меня понимаешь. Говори.

Но упрямая скотина продолжала молчать.

— Знаешь, что... — начал я спокойно и в следующую секунду заорал: — Медведь!!!

— Где?!!! — вскочил Красавчик, как ужаленный, и завертелся на месте, ища глазами, в какую сторону не стоит драпать.

— Попался!

— Сука!

— Следи за языком. Хе-хе, забавно. Скажи ещё что-нибудь. Я, например, давно хотел узнать, на кой чёрт ты яйца лижешь. Нет, я бы ещё понял, если б речь шла о личной гигиене, но ведь ничего кроме яиц ты не лижешь. Так зачем?

Красавчик, глядя мне в глаза, демонстративно сел, задрал лапу и...

— Вот и поговорили. Ладно, пора тут закругляться. Волдо, проинвентаризируй мешки. Оставь только самое ценное, сапоги и прочую хрень выбрось. В конце концов, мы же торговцы, а не разорители могил. А с тобой, — ткнул я пальцем в направлении всё ещё занятого самоудовлетворением онаниста, — мы ещё поговорим. Марш в телегу.