Ош. Жатва. Том 1

Глава 9

В «Хромой гусыне» меня ждал скандал.

— Да вы рехнулись! — шипел Волдо, стараясь шёпотом передать весь спектр негативных эмоций. — Мало того, что ввязываетесь в самоубийственную авантюру, едва приехав, так ещё и меня впутываете!

— Пацан, это была не моя идея, но так надо. И вообще, чего ты разнылся? Другой на твоём месте радовался бы выпавшему шансу. Побываешь в богатом доме, бухнёшь на халяву, может, кухарку какую осчастливишь. А? — потрепал я красного от возмущения Волдо по щеке. — У тебя роль-то небольшая — постоять в сторонке, любуясь, как я исполняю, и домой. Всего делов. К тому же... — поднял я вверх указательный палец и торжественно достал из сумки наряд оруженосца. — Паба-а-ам! Видал, красота какая. Давай-ка примерь.

Гнев Волдо, всё ещё красного как рак на блюде, немного ослаб, уступая любопытству.

— Ну не ломайся. Тебе понравится.

Пацан сделал шаг вперёд и будто бы нехотя принял из моих рук камзол:

— Это не значит, что я согласен.

— Накинь, застегни. О-о, вы только поглядите на этого франта. Какие там кухарки, все горничные твои, не меньше.

Волдо смущённо улыбнулся, поглаживая сукно и теребя латунные пуговицы.

— Видишь? Я же говорил. Второй день в городе, а уже пинжак тебе справили всем на зависть. Жизнь налаживается! Давай, примерь остальное.

Через пять минут передо мной стоял совсем другой человек. Даже осанка выправилась. Казалось, пацан и впрямь поднялся несколькими сословиями выше.

— Батюшки святы... Не будь я брутальным гетеросексуальным мужиком, отдался бы тебе без разговоров. Девки все подъюбники обмочат. А сапоги-то какие! Сердцеед, как есть сердцеед.

— Великоваты немного, — потряс Волдо ногой, не в силах сдерживать счастливую улыбку.

— Правда? Ха! Ну и нормально, подрастёшь ещё.

Остаток дня мы, как лучшие подружки, провели, хвастаясь нарядами и отрабатывая в них свои аристократические манеры, с коими Волдо оказался знаком куда глубже моего. Совершить действительно убедительный надменный поклон, к примеру, у меня вышло далеко не с первой попытки. Кроме того, пришлось обучиться искусству держать бокал так, будто в нём не вино, а ссанина гонорейной проститутки. Ближе к вечеру, когда мои манеры стали достаточно омерзительными, чтобы не стыдно было щегольнуть ими на балу, я рискнул посетить давно скучающего по ласке Красавчика.

— Эй, — заранее обозначил я своё присутствие, дабы не стать жертвой копящегося сутки напряжения. — Ты живой там?

Из-под дерюги донеслось недовольное ворчание и вонь, от которой даже лошади старались вжаться как можно глубже в угол своего загона. Никогда раньше не видел на кобыльих мордах такого кислого выражения.

— Дьявол... Ты что, под себя ходил?

Красавчик высунул морду и прорычал нечто подозрительно напоминающее «урод».

— Ну прости. Я, в отличье от тебя, всё это время не на сене валялся, а решал жизненно важные вопросы. Святые угодники... Человечина явно не на пользу твоему кишечнику. Эту телегу придётся сжечь, да и конюшню тоже. На, попей, — вылил я в зубастую пасть содержимое фляги. — Сегодня, ближе к полуночи, мы пойдём на дело. Мы с пацаном. Ты пойдёшь за нами, тихо и незаметно. Будешь ждать неподалёку от дома, куда мы двое направимся. Надо будет прикрыть отход, если всё пойдёт не по плану. Ты понял? Понял, спрашиваю?

— Да, — буркнул генератор смрада и снова скрылся под дерюгой.

— Вот и отлично. Боже милостивый... По дороге ищи канавы и окунайся в каждую, можешь даже в помоях искупаться. Более гадкой вони, чем эта, в мире всё равно нет.

За полчаса до полуночи, поднимая дорожную грязь и распугивая запоздалых прохожих, пара всадников на гнедых лошадях вылетела прочь из Шафбурга, и запах говна следовал за ними, до того густой, что обрёл плоть. Уверен, именно так очевидцы опишут наш отъезд.

Волдо в самом деле неплохо держался в седле, и до особняка Ройтеров мы домчали без промедлений. Снаружи последний производил довольно-таки гнетущее впечатление — стоящий на холме, огромный, в три высоченных этажа, выстроенный из тёмно-серого грубо отёсанного камня, с многочисленными башнями и шпилями, он скорее напоминал готический замок, нежели родовое поместье. Горгульи с пёсьими головами, смотрящие с ворот и карнизов тоже совсем не свидетельствовали о гостеприимстве здешних хозяев. Но внутри горел свет, много света, играла музыка, и тени в окнах намекали, что их обладатели неплохо проводят время.

— Пр-у-у! — натянул я поводья возле парадного входа и насколько мог ловко спрыгнул наземь. — Тупая скотина!

— Господа, — материализовался невесть откуда лакей. — Проблемы с лошадью?

— С лошадью проблем нет, — сунул я ему мятое как из жопы приглашение. — Проблемы с тобой, нерасторопная ты мразь.

— О... Нижайше прошу простить меня. Бал уже в разгаре, и мы не ожидали...

— Заткнись и отведи моего оруженосца на кухню. В этой провонявшей капустой дыре под названием Шафбург кормёжка и свиньям не годна.

— Немедля распоряжусь, — лакей вставил в рот два пальца и свистнул, как заправский матрос, в ответ на что из-за угла к нам побежали трое пацанов лет десяти-двенадцати и, достигнув цели, тут же потащили наших кобыл и Волдо на процедуры.

— Пусть лошадей почистят, — дополнил я список безапелляционных требований. — Дорога — одно название.

— Всенепременно, — заверил меня лакей и распахнул двери благородного дома. — Прошу следовать за мной.

Ого! Вот это я понимаю — жить на все деньги. А они тут буквально орали с каждой дубовой панели, тряпицы, люстры, канделябра, балки и половой доски: «Посмотри-посмотри, как нас дохера! И тут, и вот тут, и даже там, где ты подумать не мог, да-да-да!». О, такого я действительно ещё не видывал, а ведь это только холл. Мне пришлось приложить чудовищные усилия, чтобы не разинуть рот, тупо вращая башкой в этом царстве морёного дуба, полированной бронзы, цветного стекла и искусных гобеленов. Хорошо, что лакей шагал впереди, иначе таинственное исчезновение печати перманентной надменность с моей вельможной рожи могло бы его не на шутку озадачить.

Мы миновали чудо-холл и, свернув налево по чудо-коридору, остановились перед двустворчатыми чудо-дверьми, украшенными столь искусным барельефом, что я мог бы изучать его часами, узнавая всё новые и новые подробности батальных и бытовых сцен, запечатлённых гениальным резчиком. Особенно мне понравились полуголые бабы, купающие какого-то мужика в лохани. Но то, что было сокрыто за дверьми меня просто ослепило. Буквально.

— Его сиятельство барон Драгош Вулпе из княжества Сул! — громогласно возвестил лакей, обращаясь в пространство, сотканное из искрящегося света.

Бальная зала сверкала как водная рябь на солнце. Отполированные тщательнее чем хер сутенёра колонны множили преломляемые хрусталём огни сотен свечей, в мраморном полу отражались пышные подъюбники вальсирующих дам, а их ожерелья, серьги и тиары пленяли блеском камней, на которые можно было купить весь этот обоссаный городишко вместе с населением и пару-тройку деревень на сдачу.

Как и предполагал Сезар, подавляющему большинству отдыхающих было уже глубоко посрать на какое-то там вновь прибывшее сиятельство. Они пили, танцевали и совсем не по-дворянски гогоча перетирали о своих делах.

— Эй! — окликнул я семенящего мимо полового и взял с его подноса внушительных размеров бокал с рубиново-красным пойлом, пригубив которое, чуть не забыл о недавно полученных уроках этикета, но быстро взял себя в руки: — Что-то кроме уксуса здесь подают?

Раскрасневшееся от усердной работы лицо блюдоносца моментально приобрело землистый оттенок и, лелея надежду уйти целым, он боязливо кивнул в сторону ломящихся яствами столов:

— Возможно, вам что-то придётся по вкусу, милорд, — подрагивающие губы расплылись в притворной улыбке. — Могу я ещё чем-то помочь?

Не удостоив полового ответом, я проследовал к столам и некоторое время стоял перед ними, не зная, что же выбрать. Не то чтобы я сильно привередлив в еде, но это... Столы были уставлены жратвой не просто под завязку, харчи лежали на блюдах, выставленных в несколько ярусов. Грозди винограда, колбасы, гусиные шеи, клешни раков и бог знает, что ещё, чему я даже не находил названия, свисали из переполненной серебряной тары слюновыдавливающими гирляндами. Море ароматов щекотало нос и провоцировало пустой желудок переварить самого себя. Жутко захотелось открутить от какой-нибудь румяной дичи ногу и вонзить в неё зубы, но — ёб твою мать — титул обязывал к сдержанности.

— Что скажете о здешней кухне? — подошёл я к важному как индюк толстячку, старательно просовывающему ручонку в недра одной из гастрономических пирамид.

— О! — вздрогнул тот от неожиданности, но быстро вернулся к начатому. — Вы здесь недавно? Если так, крайне рекомендую отведать томлёной оленины. Я слышал, маркиз самолично добыл трёх молодых тёлок в своих угодьях и следил за их приготовлением.

— Весьма признателен за совет, — сорвал я с грозди виноградину и аристократично отправил её в рот. — Кстати, а где сам маркиз?

— Да вот же он, — указал толстяк жирным пальцем в сторону компашки из трёх мужиков и одной миловидной девицы с огненно-рыжей шевелюрой.

Ага! — щёлкнуло в голове. — Цель захвачена, к осуществлению непотребства готов.

— Который из них? Давненько не виделся с Зигфридом.

— В лиловом. Ха-ха! В этой глуши он совершенно отстал от моды.

А этот тип в хорошей форме. Под метр девяносто, широкоплеч, подтянут, на вид не больше сорокета. Даже немного жаль списывать такого племенного жеребца.

— Оно и немудрено. Прошу меня извинить.

Заслышав льющуюся с хоров премерзотнейшую музычку, сыгранную, похоже, ножами на тарелках, я закинул в рот тарталетку, залпом осушил бокал и отправился подмачивать репутацию хохотушке-рыжуле.

— Мадам, позвольте вас пригласить, — отвесил я галантный поклон, не лишённый толики развязности.

— О! — приоткрыла она полные губки и развернулась ко мне роскошным декольте в то время, как троица мужиков во главе с племенным, хоть и бездетным, жеребцом уставились на меня неприветливыми взглядами. — Не припоминаю, чтобы нас представили.

— Барон Драгош Вулпе, прямиком с родины романтиков и поэтов — княжества Сул.

Должно быть я сказал что-то смешное, потому как рыжуля округлила глазки и залилась звонким искренним смехом:

— Вы забавный, Драгош Вулпе, — игриво произнесла она, насмеявшись. — В таком случае позвольте маркизу представить и меня...

— В этом нет необходимости, — заверил я юную, с виду, прелестницу. — Любой, не лишённый зрения и слуха, во всём Аттерлянде и его провинциях наслышан о вашей красоте, уме и очаровании. Позвольте.

Рыжуля чуть смущённо улыбнулась и положила свои изящные пальчики на мою ладонь.

— Маркиз, господа, — откланялся я, уводя тёлочку в сокрытый за галантностью мир страданий и публичного унижения.

Дьявол, никогда в жизни не разговаривал так с бабами. Этот сукин сын голубых кровей, чью душу я вчера поглотил, явно знал толк в амурных делах. Не удивлюсь, если и отлизываю теперь как чёрт. Сука, лишь бы его сексуальные взгляды не оказались слишком широки.

— О-о! — вскрикнула рыжуля и прерывисто задышала, когда я совершил с ней амплитудный разворот на триста шестьдесят градусов, чем приковал восхищённые взгляды вялых плясунов вокруг.

А это винцо, похоже, крепче, чем казалось. Кураж открыл дверь с ноги и, фамильярно приобняв рассудительность, прошептал её на ушко: «А ну съебла нахуй». Та, не имея желания спорить, именно так и поступила.

Рыжие кудряшки развивались перед моим лицом, а лебяжья шейка благоухала ароматом, буквально умоляющим: «Отведи меня в уединённое местечко и покажи, чему мужики научились в мире, где само человечество выебло себя так, что до сих пор ходит в раскоряку. Пожалуйста».

— Мадам, могу ли я быть откровенен с вами? — начал я подкат, попросту разрешив языку молоть то, что ему в данный момент приспичит. — Кажется... Ох... Простите мне эту неуверенность, ведь я никогда прежде не испытывал столь сильных и терзающих душу чувств. Моё суровое северное сердце болит и стонет в сладостной муке. Скажите, это любовь?

Милое создание приоткрыло алый ротик и с придыханием произнесло:

— Я право не знаю... Вы ставите меня в неловкое положение.

О, детка, я с удовольствием поставлю тебя в пару-тройку таких неловких положений, о каких ты и не догадываешься.

— Молю, ответьте. Кто может знать о любви лучше, чем такой ангел, как вы?

Румянец на смазливой мордашке стал заметен даже сквозь слой пудры. Сочные грудки едва не выпрыгивали из декольте. Розовый язычок блеснул за белоснежными зубками, явно готовый осчастливить меня откровением, а может и чем получше.

— Тщ-щ-щ, — поднёс я палец к трепещущим губам. — Нет, не сейчас. Я слишком напуган и обескуражен этой бурей эмоций, чтобы получить ответ, от которого зависит сама моя жизнь. Никогда прежде я не чувствовал себя столь уязвимым и беззащитным, как сейчас перед вами. Мой меч забрал сотни жизней, но один ваш взгляд способен ранить сильнее, чем все клинки на свете. Смилуйтесь надо мною. Я прошу о пощаде.

— Барон... — выдохнула моя «возлюбленная», летя по кругу в очередном танцевальном па.

— Молчите же, молчите. Пусть это счастье продлится хоть на миг.

— Как я могу молчать, слыша такие слова? Но каковы ваши намерения?

— Мои намерения максимально честны и благородны. Подарите мне минуту наедине, чтобы я мог сказать самые важные в моей жизни слова.

— О, всё это так неожиданно!

— Давайте сбежим отсюда.

Милашка округлила искрящиеся глазки и прошептала:

— Я согласна.

И вот, когда, взявшись за руки, мы, как два голубка, готовы были выпорхнуть из этой голубятни, чтобы свить своё уютное гнёздышко, двери бальной залы распахнулись, и дворецкий возвестил — к слову, куда громогласнее, чем в моём случае:

— Баронесса де Монжу!!!