Ош. Жатва. Том 1

Глава 35

В моём суровом лишённом многих радостей детстве одной из любимых игр была… Ладно, у неё нет названия. Я просто брал прут и рубил им высоченные жирные одуванчики позади нашего полуразрушенного железобетонного пристанища. Иногда, пресытившись этим флорогеноцидом, я припадал к земле и, набрав полные лёгкие, дул на своих лохматых недругов. И в тот же момент их напыщенные морды съёживались до жалких пестиков, а вся крутизна разлеталась по округе облаком белого пуха.

— Волдо, меч.

Мой верный оруженосец, храня торжественное молчание, поднёс мне обнажённый фламберг.

— Здесь будет страшно, мокро и скользко. Ты справишься?

— Освободите их души от оков плоти. Об остальном я позабочусь, — не спасовал рыжий в этом состязании по пафосу.

— Так тому и быть. Держитесь подле меня. Пусть соберутся плотнее.

И они собрались. О, сука, как же быстро и плотно они собрались. Лязг лат наполнил каменные кишки замка сразу отовсюду. Будто бурная горная река стали прорвала плотину беспечности. Они стекались по лестницам и коридорам, сталкиваясь по пути, распихивая друг друга в необузданном желании изрубить нас своими мечами и алебардами. Поток ненависти и корыстолюбия. Кто принесёт голову нарушителя? Кто станет первым среди равных?

Мы трое, спина к спине, стояли посреди небольшой залы на пересечении четырёх коридоров. Вокруг нас стремительно росло стальное кольцо. Не знаю, сколько их было, но слишком много для того, чтобы думать об эстетике смерти. Тут в голову лезли мысли лишь о полном пиздеце. А мысли, как всем известно, имеют свойство материализоваться.

— Бля… — впервые услышал я из уст Волдо, и на сей раз его губы двигались точь-в-точь с фонетикой произносимого, когда несколько шлемов брызнули из прорезей забрала так, будто содержимое внутри угодило в гидравлический пресс.

Удивлённое не меньше моего оруженосца кольцо на секунду опешило и даже отпрянуло на шаг. Но лишь на секунду и только на шаг. В следующее мгновение стальная лавина ринулась на нас.

Вопреки расхожему мнению, в своей предыдущей жизни я был знаком не только с мразями и блядями. Имелись среди моих знакомцев и личности куда более неординарные. Например, художник. Настоящий, не из тех, которые собственным говном на стенах рисуют. Нет, он писал маслом на холсте, прямо как мастера старых школ. Писал великолепно. Он говорил, что в его жизни есть только две по-настоящему важные субстанции — краски и алкоголь. При чём по отдельности они почти бесполезны. Но вот если их смешать… О! Тогда берегись! Тогда культурный шок и эзотерический разъёб обеспечены. Да… Я тоже своего рода художник. Только мои краски — магия, а мой алкоголь — раж. И он слишком крепок, чтобы под ним аккуратно выводить фотореалистичные натюрморты. Раж диктует свой стиль исполнения — экспрессивный, размашистый, когда сотворённое им художественное полотно работает больше на ассоциативном уровне восприятия, нежели на классическом. Впрочем, довольно рассуждений, пора за дело.

Моя стальная кисть описывала в воздухе круги и восьмёрки, отбивая лезущие со всех сторон острые железяки, а спущенная с цепи магия перестраивала работу множества кровеносных систем совершенно хаотичным образом. Пользоваться этими чудесами в сочетании с ражем оказалось не так-то просто. Я был настолько быстр физически, что не поспевал за собой ментально, да и стремительно затуманивающаяся голова делала своё дело. Взятая под контроль чужая кровь устремлялась не туда, не так и не с тем результатом, на который я рассчитывал. Единичные стражники падали замертво, но большинство отделывалось травмами. Стальное кольцо вокруг быстро превращалось в адский хоровод, настолько гротескный и дикий, что мне самому сделалось не по себе. Десятки облачённых в латы тел вопили и корчились, пытаясь при этом дотянуться до меня. Кто-то блевал кровью в опущенное забрало, кто-то рыдал, как дитя, оконфузившись из-за отказавшего кишечника, иные сдирали с себя перчатки и сабатоны, ужасаясь кровотечению из конечностей. Некоторые пытались отступать и попадали в зону интересов Красавчика, быстро сообразившего, в каких местах латы не такие уж и полные. Упрятанное в сталь мясо, растеряв весь пафос и изящество, билось в жалких потугах хоть как-то исполнить свой долг. Но сие непотребство продолжалось лишь до тех пор, пока шныряющий в этом аду Волдо не преподнёс мне охапку свежих душ. Поглощение вернуло разуму ясность, а изголодавшейся магии дало столько пищи, что она в один миг завершила всё, что недоделала до сих пор. Свободные от лат и поддоспешников части тел буквально взорвались. Кровь нашла выход. Десятки алых фонтанов ударили с такой силой, что тела закрутило на мете. Зал в мгновения ока стал красным. Кровь залила стены и пол так, что метра на два вверх трудно было найти серый камень.

— Уф! — стряхнул я с себя телесные соки и огляделся. — Ну, теперь определённо повеселее. Нет-нет-нет! Красавчик! Что ж ты делаешь? Я его для чего, по-твоему, оставил? Чтобы ты порезвился? Нет, для того чтобы у нас был проводник. Отвали.

Я подошёл к единственному выжившему и острием меча поднял ему забрало:

— Жить хочешь?

— Да, — бесхитростно ответил тот, хлопая голубыми мальчишескими глазами, и держа левой рукой правую за запястье.

Такое странное поведение объяснялось тем, что из-под почерневших ногтей багровой правой руки до сих пор хлестала кровь.

— Оп! — щёлкнул я пальцами, и кровь остановилась. — Нам нужно на седьмой этаж. Ведь там обитает герцог?

— Там, — кивнул наш новый язык, чуть успокоившись от наблюдения того, как противоестественный цвет его кисти постепенно возвращается к исходному.

— Проводишь? Ну, что замялся? Честь не велит? А вспомнишь ты о ней, когда я тебе кровавый понос устрою? Потом скорбящие родители будут спрашивать, как же погиб их героический сын. А им и скажут, мол, деталей не знаем, но очко ему порвало капитально. Не очень-то по-рыцарски. Но ты можешь этого избежать.

Описанная перспектива сильно смутила моего визави, но согласиться на роль нашего провожатого не принудила. Он обречённо снял шлем и продолжал молчать, скользя тяжёлым взглядом по изуродованным останкам своих сослуживцев.

— Нет? Что ж, тогда… — махнул я рукой, подзывая Красавчика. — У этого симпатяги давненько не было романтической связи, а без романтики он становится раздражительным и буйным.

В подтверждение моих слов зубастый сердцеед вплотную приблизился к своей потенциальной пассии и многозначительно облизнулся. Нерешительный рыцарь вздрогнул и, гремя латами, попытался на жопе отползти прочь от своего нежданного счастья.

— Да, можешь сопротивляться. Ему это по душе.

Красавчик вальяжно шёл следом и, похоже, что-то в его маслянистом взгляде убедило-таки нашего благородного юношу пересмотреть свои принципы:

— Хорошо-хорошо! Я отведу вас, куда хотите! Пресвятая Амиранта…

— Славно. Только учти — даже если ты заведёшь нас в засаду, минутку для романтики мы найдём.

Благородного юношу звали Жан-Батист, что было весьма странно для еретического Аттерлянда и весьма уважаемо для преисполнившейся благоговейным трепетом частицы Герберта Кейна во мне. Кажется, я даже осенил крестом это живое напоминание об истоках христианства, на чистых рефлексах. Впрочем, помощь истинного Бога Жан-Батист котировал не слишком-то высоко и больше полагался на — прости Господи — Амиранту, упоминая её богопротивное имя тем чаще, чем меньше этажей оставалось между нами и вожделенной целью. Особенно юному вероотступнику не нравилось, когда гамбезоны всё более редких стражников насквозь пропитывались кровью, и та начинала сочиться из каждого стыка доспехов, пока железные истуканы, гротескно корчась и воя, шагали навстречу своей смерти. Под конец восхождения Жан-Батист даже начал умолять меня пустить в ход меч, дабы прерывать страдания не в меру стойких ревнителей графского покоя. Его мольбы были так проникновенны, что моё сердечко в конце концов дрогнуло, и я снёс благородному рыцарю голову клинком. Ез-за высокого латного воротника удар пришёлся не совсем по шее, отчего внутри кирасы осталась нижняя челюсть с языком, а верхняя часть с остекленевшими в удивлении глазами и остатками сколотых зубов улетела в общую кучу хлюпающей кровавой массы защитников. Но обезглавленное тело Жана-Батиста осело аккурат у дверей герцогских покоев. Надеюсь, его скорбящие родители будут довольны.

Я принял очередную порцию душ и запрокинул голову, разглядывая эти с позволения сказать двери. Метра четыре высотой и около трёх шириной, они скорее попадали в категорию крепостных ворот, если не обращать внимание на украшающие их высокохудожественные барельефы с весьма натуралистичным изображением батальных сцен, в которых сверкающая бардами тяжёлая кавалерия втаптывала в грязь охваченную паникой пехоту, а когорты одоспешенных по самое небалуйся доппельзольднеров проламывали ощетинившиеся пиками вражеские построения. Помимо конвенциональных типов войск были здесь и запрещённые колдуны. Эти магические аналоги зарино-зомановых свистоперделок насылали на сплочённые ряды защитников Аттерлянда ядовитые испарения и обрушивали на их неведающие сомнений головы огненный дождь. Вся эта кровавая вакханалия творилась в долине промеж двумя холмами, на одном из которых красовался рыцарь в сияющих доспехах верхом на вздыбленном жеребце, а на другом — нечто ужасное. Это существо словно срослось со зверем, верхом на котором восседало. Грубые непроницаемые латы покрывали их с макушки до копыт. Всадник держал в одной руке пылающий треглавый цеп, а в другой — громадный исходящий густым дымом меч. За узду или луку он мог держаться разве что своим демоническим хером, но, похоже, ему это не требовалось.

— Нам их ни за что не открыть, — поделился мнением Волдо, заметив мой интерес к дверям.

— Кто этот парень? Вот тут, — указал я на ловко держащегося в седле зловещего всадника.

— Это Ванарат, — ответил Волдо с ясно различимыми нотками трепета в голосе. — Один из Пожирателей.

— А, тот самый, о котором говорила Арабель… — подошёл я поближе, дабы рассмотреть знаменитость во всех доступных подробностях. — Хорош-хорош. А это, — устремился мой указующий перст в сторону сияющего рыцаря с противоположной стороны, — должно быть, наш дорогой и нежно любимый Бертольд собственной персоной?

— Насколько я могу судить, это его дед — Гвидо Прекрасный.

— Ух! Дал же Боженька погоняло! И почему меня не прозвали Прекрасным, Восхитительным или, на худой конец, Неотразимым? Мясник — это так банально.

— Что нам теперь делать? — не унимался Волдо, отказываясь развивать мои отвлечённые рассуждения.

— Ну, для начала стоило бы всё же попробовать, — отдал я ему меч и обеими руками навалился на створки дверей. — Кхе. Сука. Заперто. Может, они в нашу сторону открываются? — пригляделся я в поисках дверных ручек, но успеха не снискал. — Наверное, какие-то хитрые механизмы. Ну ничего, сам откроет.

— Предлагаете сидеть тут и просто ждать? — смухортил рыжий зануда недовольную гримасу.

— Не просто ждать. Надо подтолкнуть нашего вельможного затворника к выходу в свет.

— И как же мы это сделаем? Обложим двери соломой и подожжём?

— Либо двери соломой, либо Бертольда хуями. И второй вариант видится предпочтительным. Мешки ворочать мне никогда не нравилось. Эй, Беня! — крикнул я в закрытые двери, набрав воздуха. — Не возражаешь, если буду звать тебя Беней?! А то с твоего имечка язык сломаешь! Сразу видно, что родители тебя не любили! И что это за погоняло такое — Длинноногий?! Бегаешь что ли быстро?! В комнатушку свою, небось, на всех парах летел, как только прознал про мой визит, да?! А мы идём и думаем: «Что за ерунда? Откуда столько говна в замке?». Не ты по пути обронил?!

За дверями послышались тихие шаги, и я понизил громкость, давая тем самым понять, что знаю о наличие благодарного слушателя по ту сторону:

— Эх, Беня-Беня… Не изобразят тебя верхом на племенном жеребце, как твоего героического деда. Как бы, по-твоему, он отреагировал, зная, что его единокровный внук в час опасности заперся у себя в комнате, словно плаксивая сученька?

За дверями раздалось тяжёлое сопение, переходящее в рык.

— Впрочем, я не настолько хорошо тебя знаю, чтобы судить. Быть может, тебе всё это нравится. Быть может, унижение для тебя — сладкое наслаждение. Ну что притих? Надрачиваешь там?

— Да как ты смеешь?! — прорычал мощный глубокий бас так, что по дверям пошла вибрация, а Волдо испуганно отпрянул. — Кем ты возомнил себя, ничтожество?!

Есть поклёвка!

— Я-то? Да никем. Я и есть никто. Так, что-то вроде ярморочного урода. С моей рожей даже афиши везде расклеивают. Мясником звать. Ну чисто балаганщина же, да? Представляешь, Беня, заявился к тебе урод из шапито и выебать норовит прямо в твоём фамильном замке. Каково?! А сам — ну, тьфу и растереть. Грязь подноготная. В Оше без году неделю. Сидит у тебя под дверью, головами твоих рыцарей играет, мразь, чернь поганая! И что ты будешь с этим делать? Ты, герцог Швацвальда и Вальцбурга Бертольд Длинноногий из рода Мартелл!

Двери сотряс рёв, напоминающий скорее медвежий, нежели человеческий. Шестерни запирающих механизмов заскрежетали, и изукрашенные барельефами створки тронулись с места.