Ош. Жатва. Том 1

Глава 27

В моём сумрачном прошлом есть факты, которыми я не горжусь, как бы невероятно это ни звучало. Да, я неидеален. И даже те немногие принципы, с которыми мне не удалось распрощаться, бывали нарушены. От моих рук гибли и дети, и женщины, и даже невинные твари Божьи, помилуй Господь душу грешную. Я часто бывал неаккуратен, и это влекло за собой лишние жертвы. Чертовски трудно положить с пулемёта конный отряд и не задеть лошадей. Ещё сложнее подорвать блядушник и не похоронить вместе с целью кучу шлюх. Укокошить шайку педофилов, не трогая детей... Мог бы. Положа руку на сердце — мог, да. Но, внедряясь в их гнусное сообщество, я так обдолбался, что не сумел обуздать раж и остановился только когда здание полностью обезлюдело. Как уже сказал — не горжусь. Но и врать, что по ночам кошмарами мучаюсь, не стану. Дело житейское, все ошибаются, не упав, не поднимешься, ну и вот это всё. Люди давно придумали оправдания для всего на свете, знай себе — выбирай приглянувшееся. В общем, к чему я это... А к тому, что мы мило поболтали с Арабель, и она предельно доходчиво разъяснила, что для починки моей покоцанной души нужна новая и максимально невинная, нулёвая, только из коробки, блестящая консервационной смазкой. Волдо баронесса отмела тут же и без объяснений. Да я и не планировал использовать рыжего в качестве ремкомплекта. Ведь всем известно, что у рыжих с душой проблемки похлеще моих. Короче, на том и порешили. Я откланялся, ещё раз облобызав вельможные ручки, и спустился вниз по залитым утренним светом мраморным ступеням прямиком в роскошный холл.

— Давно собрались? — удивило меня расположение верных соратников на тех же местах, где я их оставил.

— В смысле? — подозрительно прищурился Волдо.

— Вас что, не разместили на ночлег? Вы тут всю ночь маялись?

— Да о чём вы?

Оба уставились на меня как на душевнобольного. Что, в общем-то, недалеко от истины, если рассматривать этот термин буквально.

— Как долго меня не было? — закрались в голову ядовитые подозрения.

— Около получаса. А что?

— Дьявол...

Льющийся из окон свет моментально померк, блистательное убранство холла пришло в тотальный упадок. Я стоял посреди ровно того самого заброшенного особняка, в который вошёл ночью. Полчаса назад.

— Вы в порядке?

— Нет. Определённо нет. Нужно идти, сейчас.

Будто услышав меня, двери распахнулись. Упрашивать Волдо с Красавчиком не пришлось. Покидая особняк последним, я на миг оглянулся и заметил фигуру, стоящую на лестнице. Не знаю почему конкретно, я видел лишь нечёткий силуэт, но готов поклясться, что она не была человеческой.

— Может уже расскажите, что случилось? — вернулся Волдо к прерванному разговору, едва мы отъехали от поместья на расстояние, с которого перестал ощущаться его зловещий ореол. — Чем закончился ваш разговор с баронессой?

— Мы решили, что нам нужен ребёнок.

— Что ж... Весьма неожиданно, учитывая ваше краткое знакомство.

— За полчаса и жизнь прожить можно при определённых обстоятельствах.

— Похоже, вы смогли впечатлить даму. У неё наверняка есть нужные связи чтобы снять с нас обвинения. Ну, не от разыскиваемого же колдуна-убийцы она будет рожать, — Волдо глупо усмехнулся своей ещё более глупой инсинуации.

— Рожать?

— Да. Вы же сами сказали, что решили завести ребёнка.

— Ты умом тронулся? Он нужен для устранения проблемы с моей душой.

— Что?

— Не что, а кто. Мы, всё-таки, говорим про одушевлённый предмет, прояви уважение.

— Вы... Вы хотите похитить и убить ребёнка?!

— Хватит орать, и так башка раскалывается. Не собираюсь я его убивать. Возьму и отдам Арабель. Она женщина, она лучше знает, как с детьми обращаться.

— Пожалуйста, скажите, что это шутка. Вы смеётесь надо мной, да?

— Я сейчас не в том настроении.

— Пресвятая Амиранта, только не это. Как низко вы готовы пасть и утянуть меня следом? Детоубийство! А что дальше? Будете... Не знаю... Да у меня даже идей хуже нет!

— Чего ты разошёлся? Это всего лишь ребёнок, обычный, человеческий. Их как грязи кругом. Думаю, если украсть одного в какой-нибудь деревне, родители только порадуются — голодным ртом меньше. Эти мелкие говнюки постоянно дохнут — то хворь какую подцепят, то в пруду утонут, то волки сожрут. Хватит делать трагедию на пустом месте.

— Вы сами-то себя слышите?!

— Не глухой.

— Мы говорим о детях! О де-тях! — проартикулировал Волдо для пущей убедительности.

— Ну ладно, моралист сраный, давай, расскажи мне, чем же таким дети лучше остальных. Вот если без этих тупых шаблонов про цветы жизни и прочее. Режь правду-матку, устыди меня, раскатай аргументами. Ну?

Волдо собрался духом и, как картёжник за игральным столом выложил своего козыря:

— Они невинны!

— Ты либо дурак, либо лицемер. Очень надеюсь на последнее. Дети — чудовища. Это чистое незамутнённое зло, первобытное, не обузданное моралью и законами. Я сам был таким.

— Вы и сейчас такой.

— Не перебивай! Хер знает, может, ты мало общался со сверстниками в детстве. Может, твоим единственным примером ребёнка был малохольный Грег, царствие ему небесное. Но ты нихуя не разбираешься в настоящих детях! Эти уёбки зарежут тебя лишь из любопытства, и их не будет мучать совесть. У них нет тормозов, нет авторитетов, нет принципов. Есть только желание удовлетворить сиюминутные потребности. И вообще похую, что за этим последует. Пиздюкам даже понятие смерти неведомо. Любой, самый отмороженный маньяк, конченый параноидальный шизофреник адекватнее ребёнка. Он хотя бы осторожен. Он осознаёт последствия, отдаёт себе отчёт о содеянном. Ребёнок просто делает, вообще не рефлексируя. Это натуральная биомашина Сатаны. Животные не убивают из интереса. Дети — легко. Боль ближнего, страдания, ответственность, грех — абсолютно поебать. Знаешь, почему я не убиваю их пачками? Потому что в этом нет азарта. Несмотря на свою безбашенность, дети слабы, глупы и беззащитны. Они во всём хуже взрослых особей, и поэтому их трофейная ценность крайне низка.

— Я не верю своим ушам.

— Это потому, что ты долбоёб, Волдо Кёлер. Умный, но долбоёб. Так бывает. И с чего ты вообще взял, что этот конкретный ребёнок должен умереть? Арабель ничего такого не говорила.

— Напрямую не говорила, возможно. А вы и не допытывались. Зачем? Ведь проще не иметь чётких ответов на подобные вопросы, — Волдо принял надменную позу и попытался спародировать мой голос и манеру речи: — Украду ребёнка, отдам его чокнутой ведьме для экспериментов над душой. Что может пойти не так? Где тут хоть намёк на смерть?

— Браво-браво.

— И вы ещё меня при этом называете лицемером!

— Просто напомню, что речь, вообще-то, идёт о моей жизни. А моя жизнь — залог твоего дальнейшего существования. Можешь сколько угодно упражняться в схоластике, но практика наглядно продемонстрировала, что твоя склонность к самопожертвованию ради собственных идеалов стремится к нулю.

— О, вы опять пустили в ход Грега! Теперь это ваш аргумент на все случаи жизни, да? Вы хоть понимаете, насколько это низко — заставить меня поверить в исходящую от него угрозу, принудить к убийству, и попрекать этим при каждом удобном случае?!

— Ах, — всплеснул я руками, — только посмотрите, Святой Волдо совращён нечестивым змием! А отчима укокошить тоже я тебя подговорил? Или всё было с точностью до наоборот? А помогать мне с резнёй в деревушке тебя что заставило? Принципы, идеалы? Чем твои добрые соседи провинились?

— Вы... — прорычал Волдо, задыхаясь от ненависти.

— Что, не хочется принимать правду о себе? Ведь проще не иметь чётких ответов на подобные вопросы. А у меня, кстати, есть ещё один. Ты мамку свою уконтрапупил точно из жалости, а не потому, что дерьмо за ней убирать заебало?

Рыжий моралист фыркнул так, что аж слюни мне в рожу полетели, дёрнул поводья, пришпорил лошадь и, презрев риск свернуть себе шею, галопом умчался в темноту.

— Эй! Ты куда?! А ну вернись! Вернись, идиот, ты не выживешь без меня! Волдо!!!

Глядящий вслед уязвлённому моралисту, довольно быстро потерявшемуся в складках местности, Красавчик обернулся и спросил:

— Догнать?

— Нет, — помотал я головой без особой уверенности. — Чёрт с ним, пусть валит. От него всё равно один геморрой. Дьявол... — дошло вдруг до меня, что почти весь наш душевный бюджет ускакал вместе с Волдо. — Дьявол!!! Да! Останови его! Только не искалечь!

Последнее я прокричал уже вслед припустившему со всех ног Красавчику, и не поручился бы, что он меня расслышал. А если и расслышал, вполне мог прикинуться туговатым на ухо и дать выход своей ревности. Он так уже делал. Однажды в Арзамасе, крепко перебрав, я сглупил и приволок в свою берлогу кабацкую шалаву. Мы славно покувыркались и уснули. А утром я проснулся от запаха, и ещё от того, что подо мной было мокро. И нет, я не напрудонил под себя. Ревнивый ублюдок перекусил спящей потаскушке шею, из-за чего половина кровати была залита кровью, оттащил тело в угол и объел чуть не до костей. Едва прикрытый мясом скелет сидел там в красной луже, положив ногу на ногу и глядя на меня круглыми глазами с обглоданного лица. Уверен, сраный некрохудожник работал над своим шедевром всю ночь, чтобы впечатлить меня. И сейчас я опасался, что Красавчик вернётся, неся в зубах фрагмент Волдо. Но через некоторое время, двигаясь вслед за погоней, я обнаружил незадачливого преследователя, вразвалочку ковыляющего в обратном направлении. На мой невысказанный вопрос он лишь буркнул: «Ушёл». После чего сел и демонстративно принялся вылизывать яйца. Крови на морде не было, как и разорванных трупов поблизости.

— Ушёл, значит? Не догнал, стало быть?

— Не догнал, — на секунду оторвался Красавчик от своих важных дел.

— Нда... Резвая, видать, у него кобыла. На такой бы призы в скачках брать, точно?

— Угу.

— Да и жокей под стать. Настоящий чемпион. Ты меня за идиота блядь держишь?!!!

Должно быть, моя реакция оказалась через чур экспрессивной. Во всяком случае, прежде я ни разу не видел Красавчика настолько испуганным. Стокилограммовый сгусток мускулов и злобы сжался, будто нашкодивший щенок. Задранная нога обмякла и затряслась, а запрятанные в складках шкуры наглые глазёнки непостижимым образом округлились. Я всерьёз забеспокоился, что он обоссыться — такого позора забыть не выйдет. Но — хвала Господу — до этого не дошло.

— Ладно, что сделано — то сделано, — попытался я немного сгладить ситуацию. — Нужно найти его. Так, что по карте... Этот мудак ускакал туда. Северо-восток, вроде. Ближайшее поселение... Значок мелкий, деревня или форт. Он слишком ссыклив, чтобы ночью шароёбиться по лесам. Сейчас обидки улягутся, и сразу захочется к мамке под юбку. Если поторопимся — к утру возьмём тёпленьким. Этот сучёнок ещё на груди у меня рыдать будет горючими слезами, — убрал я карту и пришпорил лошадь.

До той самой деревни мы добрались уже к утру, когда небо над лесом зарделось от восходящего Рутезона. Деревенька была домов на сорок, не больше, без заборов и вышек, без патрулей, даже в стогах за околицей никто не ебался. Я оставил Красавчика бдить снаружи и никем не замеченный вошёл в это сонное царство. Несмотря на скромный размер сельской идиллии, здесь имелся постоялый двор — прямо у дороги. И — о чудо — взоры местных селюков услаждала размещённая на его стене картинная галерея в количестве двух великолепно исполненных портретов. Чтобы приобщиться к высокому искусству нужно было проследовать мимо входа, чуть дальше в сторону центра, как я и сделал. Но, проникнувшись, не смог побороть желание лично засвидетельствовать свою признательность здешнему галеристу. Входная дверь оказалась заперта, что вынудило меня постучать, рискуя нарушить покой достойного человека, и чрез некоторое время мне это, наконец-то, удалось. Скрипя половицами и бубня что-то бранное в мой адрес, человек подошёл к двери и отворил смотровое оконце.

— Чего — Шогун вас дери — надо?! — проревел он, зыркая из-под кустистых бровищ, и хотел добавить что-то ещё, но я его опередил:

— Инквизиция, открывай.

Эффект оказался настолько мощным, что я сам несколько растерялся, но быстро взял себя в руки и по-хозяйски вошёл вслед за пятящимся и отбивающим поклоны трактирщиком. Внутри было темно, свет шёл только от лампы в руках радушного хозяина, а моё лицо наполовину скрывал капюшон.

— Догадываешься из-за чего я здесь?

Трактирщик — пузатый лысеющий мужичок — вытаращил глаза и задохнулся от распирающих его оправданий:

— Я... Пресвятая Амиранта... Клянусь, я не прикоснулся к его душам. Ну, разве что к одной. Только для вида! Исключительно! Мне пришлось подыграть, чтобы спровадить его в комнату, а самому тут же побежать за стражей. Я сделал всё, как велит мой долг законопослушного гражданина. Я чист... Чист перед церковью и законом.

— Это мне решать. Где мальчишка?

— А он в караулке! Я, как уже говорил, первым делом побежал за стражей. Они пришли и по моей указке арестовали душегуба! Да-да. Всё по закону.

— Очень хорошо. Где караулка?

— В центре деревни. Такое кирпичное здание с колоколом на перекладине. Вы его наверняка проходили по дороге сюда. Вы же из Шафбурга к нам?

— Душу, — протянул я руку ладонью вверх. — Сейчас же.

Трактирщик замялся, но не посмел перечить:

— Да, разумеется. Я только... Я схожу принесу.

Вернувшись, он сжимал в кулачке своё сокровище, и при этом как-то странно на меня таращился. Неужто столь краткий перерыв в моральном прессинге дал этому скудному мозгу время поработать?

— Так вы из Шафбурга? — остановился он в трёх шагах от меня, не спеша расставаться с душой. — Я прав?

— Из самого Швацвальда. Дело серьёзное, на контроле лично герцога.

— О! Стало быть, с вами гвардейцы? Буду рад разместить всех крайне недорого.

— Я один.

— Высокопоставленный Инквизитор Её церкви путешествует без охраны в такое неспокойное время?

— Многовато вопросов для законопослушного гражданина, — попытался я вернуть себе тотальное доминирование, но на сей раз трактирщик не стушевался:

— Не сочтите за дерзость, но... Могу я взглянуть на вашу грамоту? Простая формальность. Хочу лишний раз убедиться, что всё в порядке и наш покой в надёжных руках, — расплылся он в заискивающей улыбке.

— Хм... Похвальная бдительность, — сделал я шаг вперёд, откидывая полу плаща, но вместо грамоты из-под неё появился меч.

Поднятая трактирщиком лампа на секунду осветила моё лицо. Он коротко вскрикнул и даже успел выставить вперёд руку, защищаясь, но это не помешало фламбергу опуститься на лысеющую голову и, прочертив алую полосу от морщинистого лба до седых мудей, воткнуться в пол. Из разрубленного, но все ещё стоящего на ногах тела полилось. Потроха быстро нашли выход, шмякнулись в разрастающуюся лужу и поползли в стороны. А потом и сама туша осела сверху. Лампа, упав, разбилась, горящее масло побежало к накрытому скатертью столу.

Я забрал обе души и продолжил свою экскурсию по этой гостеприимной деревушке. Следующий объект культурного наследия нашёлся без труда. Кирпичная караулка с колоколом — настоящая жемчужина местной архитектуры. Внутри были четверо, не считая торчащего в клетке виновника торжества. Ребята сидели за столом и праздновали весьма довольные уловом. Отношусь с пониманием.

— Не двигайтесь и останетесь целы, — с порога предложил я взаимовыгодный вариант, но недальновидные партнёры даже не стали его рассматривать. — Да и хуй с вами.

Первый лишился ноги, едва выставив её в мою сторону. Второй получил мечом по лицу и отправился визжать под стол. Третьего пришлось банально заколоть, а четвёртому удалось эффектно отрубить руки.

— Ты, — указал я на одноногого, — выпусти мальчишку. Живо!

На сей раз партнёр оказался более договороспособен — быстро учатся — и, сняв связку ключей с пояса заколотого, поскакал к клетке.

— Где души? — обратился я к безрукому.

— Что?! — пропищал тот сквозь слюни и сопли, таращась на свои культи.

— Души верни, инвалид.

— Они их под полом спрятали, — отвесил Волдо одноногому пинка и, вооружившись трофейным топором, приподнял половицу. — Есть!

— Хватай свои шмотки и валим.

— С радостью.

К моменту нашего отъезда багрянец предрассветному небу придавал уже не только Рутезон, но и основательно занявшаяся пожаром деревушка. И это было красиво.