Ош. Жатва. Том 1

Глава 39

Красавчик брёл по дороге, понурив голову, которая, впрочем, время от времени приподнималась, влекомая натягиваемой шкурой, в которую впились белые холодные пальцы. Хельгу так и не удалось отцепить, но общими усилиями мы смогли переместить её с груди несчастного создания на его спину. Теперь богомерзкое дитя восседало на Красавчике, аки пятый всадник Апокалипсиса, держась за складки шкуры на холке и щерясь во всю ширину своей беззубой пасти. Быть народным героем, имея под боком кровожадного псевдодемона, и так-то непросто, но, когда на нём верхом едет антихрист в юбке — задача полюбиться простому люду становится очень трудновыполнимой. Да поможет нам Господь.

— Вы это серьёзно, или для красного словца? — поинтересовался едущий рядом Волдо.

Кажется, углубившись в невесёлые размышления, я воззвал к Господу вслух.

— Абсолютно серьёзно. Сомневаешься в эффективности подобных запросов?

— Я не верю в вашего Бога. Забыли?

— Это неважно. Думаю, ему плевать на твоё признание и уважение. Но помощь нам точно нужна. Так почему бы не попросить вежливо?

— Вы ведь тоже не верили, пока не поглотили душу Кейна? Неужели его убеждения настолько заразительны? Веру просто так не обретают, насколько я знаю.

— Его убеждения тут ни при чём. Говорят, что чем ближе ты к переходу в мир иной, тем крепче твоя вера в Господа. А я не просто был близок, я в него перешёл. По мне так это веская причина обрести веру.

— Ну и как, по-вашему, должна выглядеть Его помощь? Может, он ниспошлёт нам армию колдунов, или научит убивать ещё эффективнее?

— Хорошо бы, но, думаю, Его помощь должна быть несколько менее конкретной. Это, скорее, проявится в удачном стечении обстоятельств, в счастливых якобы «случайностях». Подспудно, неявно. Понимаешь?

— Не особо.

— Говорят ведь, что «На всё воля Божья». Он незримо плетёт наши нити судеб, всегда рядом, всегда над схваткой.

— На всё-на всё?

— Воля-то? Разумеется. Господь всемогущ. Только не спрашивай способен ли он создать камень настолько тяжёлый, что сам не сможет его поднять — это манипуляция.

— Нет, я хотел спросить о другом. Я хотел узнать, чем же вы тогда недовольны.

— В смысле?

— С ваших же слов выходит, что любое свершение — воля Божья. И то, что вы оказались в Оше, и то, что Хельга стала занозой в заднице, и даже то, что сапоги жмут — всё это по его воле. Если так, получается, что христиане никогда и ни при каких обстоятельствах не должны ни на что роптать, ибо это есть самое настоящее прямое и неприкрытое богохульство. Ведь своим нытьём они ставят под сомнение мудрость Бога. А ноют они безостановочно. Проще перечислить, чем они довольны, чем тот сонм причин, что делает их несчастными. А ведь должно быть не так. Христиане должны пребывать в постоянном религиозном экстазе от того, что ежесекундно своими собственными глазами наблюдают свершение Его великой воли. Как-то не вяжется, правда?

— Только на первый взгляд.

— И где же я недоглядел?

— Видишь ли, то, что мои братья и сёстры вечно недовольны — тоже воля Господа.

— Ха! — не ожидал подобного контраргумента юный безбожник. — Но… Какой в этом смысл?

— Пути Господни неисповедимы, — пожал я плечами.

— Да, вас не переспорить.

— Так уж угодно Господу.

— Достаточно, я понял.

Мы держали путь на север, в провинцию Кальтештайне графства Хохбург, а если точнее — в крепость Хайм. Нет, мы не планировали её захватить, и цели обезглавить местное административно-территориальное образование перед нами не стояло. Наоборот — мы должны были освободить кое-кого. Кое-кого чрезвычайно полезного. Удивительно, но осознание этого прибавляло мне сил и решимости, буквально заряжало энергией. Я уже практически ощущал себя героем. Ну и что, если вызволить из застенков предстояло социально опасного типа со склонностью к деятельной мизантропии? Разве так уж важно, каково прошлое человека? Я считаю, что куда важнее — его будущее. А будущее я для него наметил… О-хо-хо! Да, хера Глюта ждало определённо яркое будущее. Яркое, жаркое и ревущее. Ведь он был пиромантом, а такими кадрами не разбрасываются.

Со слов баронессы я понял, что Глют был схвачен инквизицией уже месяца три как, но его стандартный для таких случаев приговор не спешили приводить в исполнение. Похоже, у церкви имелись другие, более практичные идеи на счёт этого мальчика со спичками. В послужном списке проказника значились дела, плохо вяжущиеся с официальным героизмом, такие как разбой, членовредительство, массовые убийства и, конечно же, государственная измена, проистекающая напрямую из обугленных трупиков королевских солдат. Но вот на героизм неофициальный, сермяжный, подобное вполне тянуло. Да и происхождения Глют был незнатного, чернь-чернью, что называется «от сохи». Достойный муж, короче. Думаю, мы без труда найдём общий язык. А он нам понадобится, ведь милаха Глют не только готовит отменное жаркое из всего, что дышит, но и обладает ценной информацией о таких же непризнанных талантах, как он сам. Арабель утверждала, что этот горячий деревенский парень сколотил небольшую шайку, да и в лапы закона попал, прикрывая её отход. На фоне этого можно сделать предположение о не слишком-то комфортном времяпрепровождении нашего повстанца в Хайме. Но если от Глюта осталось хоть что-то, в чём ещё теплится душа, я вдохну в это жизнь, надежду и цель. Мою цель.

— Видал когда-нибудь пиромантию? — поинтересовался я у Волдо.

— Нет, — ответил тот. — А если бы увидал, обязан был бы донести инквизиции.

— Ты так говоришь, будто я должен быть уверен, что подобное абсолютно невозможно. Может и доносил. Мне почём знать?

— Нет, — проскрежетал недотрога, — не доносил.

— Потому что не видал?

— Именно.

— А увидал бы — донёс?

— Зависит от обстоятельств, — нехотя дала ответ жертва режима.

— Ну, предположим, бухаешь ты в весёлой компании, а тут один из приятелей возьми, да и покажи фокус с огоньком. Сдал бы?

— Компания большая? Малознакомых много?

— Ну, как обычно — примерно половина из дюжины.

— Сдал бы. Слишком велик риск. Вся эта компания в такой же ситуации выбора, как и я. Если я колеблюсь, то и они тоже. Кто-то обязательно даст слабину. Кто-то принесёт в жертву всех ради себя. И только собственный своевременный донос станет спасением.

— Цинично.

— Реалистично. Мы ведь уже выяснили, что я беспринципная мразь. Вам в вашем мире, может, и было плевать на законы. Похоже, что так. Но здесь у простого человека выбор невелик. Либо жить по навязанным и зачастую подлым правилам, либо бежать в леса, в горы, подальше от длинной руки так называемого правосудия. И мало кто выбирает второй вариант.

— Угу… Классическое «А что я могу?».

— Звучит, как обвинение. Вам не приходилось предавать?

— Зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие.

— Мне казалось, оно довольно простое и общеупотребимое.

— Лишь на первый взгляд, как и много другое. Является ли предательством вероломное убийство компаньона, который доверял тебе, но ты изначально рассматривал его в качестве расходника? С его точки зрения — да. С твоей — пф, шутишь что ли? Но я знаю, к чему ты клонишь. Предал ли я свою ученицу, в конечном итоге вынесшую мне мозги?

— При вашем огромном опыте игры на струнах чужой души, я и не думал, что мои намерения останутся нераспознанными.

— Знаешь, иногда меня немного коробит от разговоров с тобой. Тебе же… Сколько, шестнадцать?

— Семнадцать.

— Во-во. А задвигаешь иной раз, как пятидесятилетний. Аж мороз по коже.

— Природный ум, простите. Так всё же, предали?

— Перед тем, как всё случилось, мне в череп угодила пуля. Нет, не такая большая, как в последний раз, гораздо мельче, но дел натворила. Приключилась частичная потеря памяти. Забавная штука, если подумать. Какая-то незначительная херня в мозгах остаётся нетронутой, а воспоминания о самом дорогом и близком — как корова языком слизала. Я её чуть не придушил, когда увидел, очнувшись.

— Ученицу?

— Ну не потерю памяти же. Да. Вообще не признал. Какая-то незнакомая баба надо мной нависла, и башка раскалывается — явно же дела плохи. А что надо делать в ситуациях, когда хуёвые предчувствия вступили в симбиоз с хуёвым самочувствием? Правильно, ебашить всех вокруг, а уж потом задавать вопросы. Но сучка отбилась, а потом втёрлась в доверие и вызнала всё, что ещё удержалось в моём решете. Жадная меркантильная тварь. Я ведь буквально лежал на смертном одре, а её волновала только нажива. Минуты не прошло между тем, как она узнала о потере памяти, и тем, как сообразила воспользоваться этим к собственной выгоде. Холодная, бездушная, расчётливая мразь.

— Она вам точно не родная?

— Ха. Смешно. Молодец, быстро учишься.

— Знаете, перенимать худшее гораздо легче, чем доброе и достойное.

— Нет ничего доброго и достойного, пацан. На поверку всё оказывается лицемерным говном.

— Согласен.

— То-то же. Погоди, ты сейчас…

Череду моих умозаключений относительно иронии своего оруженосца прервала показавшаяся из-за холма группа всадников в составе пяти человек.

— Красавчик, — обратился я к нашему слабейшему в плане маскировки звену, — потеряйся.

Тот без лишних вопросов срулил в лесополосу вместе со своей безумной наездницей.

— У нас проблемы? — насторожился Волдо.

— Сомневаюсь. Впереди пятеро солдат или наёмников. Попробуем разузнать что-то полезное.

— А потом?

— Не тупи. Это пять душ.

— Возможно, из народа.

— Пацан, тебе пора понять, что принадлежность к простому народу важна лишь тогда, когда вокруг полно свидетелей из него же.

— Важное уточнение.

— Чрезвычайно далёк ты ещё от просветления.

Всадники приближались, а я готовил речь, способную расположить к себе собеседников чтобы узнать что-то полезное перед неминуемым.

— Приветствую! — заблаговременно вскинул я руку.

Сей жест возымел искомый эффект и заставил квинтет притормозить.

— Слава Амиранте, наконец-то повстречали людей на этой пустынной дороге!

Остановившаяся пятёрка молча развернула лошадей и странно так к нам присматривалась.

— Не знаете, далеко ли ещё до крепости Хайм?

— А что за дела у вас там? — спросил всадник с роскошными закрученными усами — явный альфа-самец в этой стайке.

— Мы должны доставить письмо. Но, к большому сожалению, мы в этой местности впервые и нас снабдили лишь весьма приблизительными координатами. Думаю, мы просчитались с провиантом, а пополнить его тут негде. Не будете ли вы столь любезны поделиться с нами съестным за разумную плату?

— До Хайма около трёх дней, если скакать с привалами. Но у нас самих маловато съестного.

— Понимаю. Ну, ничего. Думаю, в крепости нас спасут от голодной смерти. Слышал, там сейчас целый гарнизон, копий в сто.

— Если бы, — усмехнулся усач. — Там человек тридцать, и те едва концы с концами сводят.

— Тридцать?! — изобразил я крайнюю степень изумления. — Но ведь эта крепость — узилище отъявленных злодеев, среди которых и колдуны!

— Казна не бездонна.

— Увы. Вот если бы средства шли на действительно важные цели, а не разбазаривались попусту.

— Золотые слова, друг мой.

Сказав это, усач натянул поводья и развернулся к своему не в меру бдительному компаньону, что-то заговорщически нашёптывающему ему в ухо.

— Напомните, откуда вы держите путь, — произнёс он после внепланового совещания.

— Мы не говорили откуда. Это дела государственные.

— Что-то твоё лицо кажется мне знакомым, — подал голос инициатор совещания.

— Правда? Какое совпадение. И я твоё, как будто, где-то видал.

— Вот как?

— Да. Только не припомню где.

— Интересно.

— Ещё бы. Мир велик, а тут такое совпадение.

— Есть догадки? — руки всех пятерых приблизились к рукоятям мечей.

— Погоди, дай подумать. Точно! Ну надо же! Вспомнил! На хую!

Лязг извлекаемых из ножен клинков слился с хрипом и предсмертными стонами.

— Ещё одна жизненная мудрость, пацан, — не пизди без толку.