Ош. Жатва. Том 1

Глава 43

Я никогда не боялся конкуренции. Да, в моём ремесле она высока, но в моём искусстве — отнюдь. У меня всегда было одно неоспоримое преимущество — я по-настоящему любил то, чем занимаюсь. Ой, ладно, кого обманываю. Я обожал свою работу. Души в ней не чаял. Кончал, планируя во сне следующее убийство. Плакал, вспоминая свои шедевры за стаканчиком горячительного. Я жил этим, не только в материальном, но и в ментальном плане. И уход от любимого дела убивал меня в последние годы. Нехватка адреналина пожирала мою личность похлеще альцгеймера. И сожрала бы без остатка, не опереди её пуля. Благословенная пуля, как я считал до недавнего времени. Ведь она даровала мне поистине безграничные перспективы. Но, в то же время, переместила на новое игровое поле с совершенно иными правилами. И я думал, что адаптировался к ним. Я полагал, что «опыт не пропьёшь», и мне не будет равных, как и раньше. Но вот я шагаю по мрачной холодной степи, и все мои мысли вертятся вокруг одного: «Перекрой ему кровоток, пока он не спалил тебя заживо». И я с сожалением понимаю, что в схватке один-на-один, случись она, всё будет решать не опыт, талант или умение, а вульгарные доли секунды, отделяющие каждого из нас от высвобождения магической спусковой пружины. И от результатов этого спуска не увернуться, ибо у этой «пули» нет скорости, нет траектории, и нет нелетальных попаданий.

— Ты не представился, — произнёс Глют, не прекращая творить огненные заклинания, будто дёргал затвор, проверяя, верно ли собран автомат.

— Можешь звать меня Колом.

— Прямо вот так? Без «мейстер», «сэр» или на худой конец «мсье»?

— Да, без официоза. Но, если желаешь, можешь добавлять «милорд» в начале и в конце обращения. Лишь бы тебе было удобно.

— Спасибо, обойдусь, Кол. Куда мы направляемся?

— Заберём двоих наших товарищей тут неподалёку, а дальше — куда укажешь. Ты ведь укажешь, правда?

— Не волнуйся, я выполню условия сделки. Хочешь больше колдунов в свою банду — будь по-твоему.

— Колдунов? Как грубо. Меня интересуют персоны с нетривиальными способностями. Ну, знаешь, с такими, которые могут превращать плохих людей в хороших, а неприступные крепости в руины.

— Понимаю. Цель?

— Больше хороших людей, меньше неприступных крепостей.

— А ты не любитель растекаться мыслию по древу. Мне нравится. Кто дал на меня наводку?

— Один хороший человек.

— Он мёртв?

— Нет, он из того редкого исключения, что даже будучи живым неплох.

— Да, таких мало.

— Сколько непризнанных дарований твоими стараниями могут пополнить мою банду?

— Ну… Если считать прямо по головам — пять.

— А есть ещё варианты?

Глют молча помялся, сообразив, наверное, что сморозил чушь.

— Будут мысли, где их искать? — продолжил я.

— Разумеется.

— Они настолько предсказуемы?

— Для меня — да. Для остальных — нет. Иначе мы не обсуждали бы их присоединение. Ведь сложно присоединить пепел.

— С кого начнём?

— С Барни. Его берлога ближе всего.

— Что за Барни? Расскажи о нём.

— Хороший парень, тебе понравится.

— Я не так чтобы большой ценитель парней. Конечно, из любого правила есть исключения, но сейчас меня интересуют другие его таланты. Давай поподробнее.

— Ну, Барни — это Барни. Здоровенный детина, много жрёт, мало говорит. Тупой, как наковальня, но это ему только на пользу.

— Почему?

— Если бы не тупость, Барни давно бы направил свои таланты в более доходное русло, нежели земледелие. А это для неопытного юнца верная дорога на костёр. Но Малыш Барни не из таких. Лет до восемнадцати он исправно таскал плуг и валил деревья в своей деревне. Вероятно, так продолжалось бы и дальше, но однажды судьба занесла в его края важного церковника. Карета увязла на раскисшей дороге, и вся многочисленная свита не могла её вытащить. На помощь согнали деревенских, ну и Барни в числе прочих. Парень — святая простота — недолго думая, взял ту карету за оглобли, да и протащил с десяток метров по дороге вместе с перепуганными упирающимися лошадьми. Церковнику такой поворот событий показался подозрительным. Он велел своей свите обездвижить Барни, с тем чтобы забрать того с собой и по прибытии тщательно изучить на предмет порчи Тьмой. Барни подобный расклад не понравился, и он голыми руками буквально порвал в клочья с дюжину сраных святош. А потом дал дёру. Я нашёл его страшно отощавшим и перепуганным. Пришлось долго завоёвывать доверие этого большого ребёнка. Но оно того стоило. В руках Малыша Барни сосредоточена чудовищная сила. А энергия душ повышает её кратно. Ты можешь шинковать людей мечом, я прожариваю их до хрустящей корочки, но ни один из нас не справится с крепкой запертой дверью или банальными оковами. Барни справится.

— Что ж, звучит неплохо. Насколько он управляем?

— Он послушный мальчик, если не применять к нему физическую силу. Это его бесит. Кстати, извини за капитана. Не хочу, чтобы ты решил, будто я какой-то психопат, не контролирующий свои порывы. Жубер сдал бы нас при первом удобном случае. Он же прожжённый вояка, такие могут мухлевать, подворовывать, но предавать — никогда.

— Вообще-то мой любезный оруженосец, — небрежно указал я на понурого Волдо, — сторговался с ним на тридцать душ за твою свободу, но я сделал поспешные выводы, и события устремились по несколько иному руслу. Так что, думаю, ты переоценил капитана. Принципиальности в нём было меньше, чем сострадания в моём сердце.

— Что ж, — нарочито смущённо развёл Глют объятыми огнём руками, — промашка вышла, стало быть.

— Да. Очень надеюсь, что при встрече с остальной частью моего трудового коллектива подобных промашек с твоей стороны не будет.

— А эта часть… Она…?

— Своеобразная. Одного зовут Красавчиком, вторую Хельгой. Оба неразговорчивы и обладают крайне скверным характером. Не пытайся им понравиться.

— И в мыслях не было.

— Славно. Знаешь, старайся вообще держаться от них подальше, хотя бы первое время. Я вас представлю, этим и ограничимся. Захочешь поболтать — обращайся ко мне, я парень общительный, и душеизлияния выслушаю, и непрошенным советом поделюсь, и нахер пошлю, когда надоешь. Но всё по-доброму, всё по-дружески.

— Без проблем. Какие у них способности?

— У Красавчика выдающийся талант к максимально кровавому умерщвлению и чрезвычайно отвратительному пожиранию всего, что ему не нравится, или нравится, или на что укажу я. Ещё он умеет вылизывать яйца в самый неподходящий для этого момент. Ну а Ольга… Прости, Хельга — она наш талисман, и души не чает в Красавчике.

Глют весьма выразительно поджал губу и задрал бровь:

— Обычно бабу в банде держат лишь тогда, когда она незаменима. Талисман, говоришь?

Терпеть не могу болванов, но слишком умных ненавижу вдвойне. То ли Арабель решила надо мной подшутить, то ли сама была дезинформирована. Но на дремучего крестьянина старина Глют похож так же, как я на бабку-повитуху.

— А ты сам откуда будешь? — решил я сменить тему, не утруждая себя плавными переходами.

— Можно подумать, тебе это неизвестно, — делано удивился пиромант.

— Я знаю лишь то, что люди говорят. Хотелось бы услышать об этом из первых уст.

— И что же говорят люди?

— Судачат, будто ты из простых, чуть ли не за сохой всю жизнь ходил, мирился, терпел, а потом, мол, что-то в башке щёлкнуло, и пошёл угнетателей направо-налево жечь.

— В этой истории тебе что-то кажется недосказанным?

— Да не то, чтобы недосказанным. Просто, есть ощущение, что эта история — чистый воды пиздёж. А я привык доверяться ощущениям, они редко меня подводят.

— Сдаюсь, — насмешливо вскинул Глют руки. — Что меня выдало?

— Брось. Ты ведь и не старался сойти за другого.

— Было время, когда старался, но безуспешно. Хотя, люди по-прежнему говорят, что я из самых низов. Не могу их за это корить. Людям нужны герои из своих. Те, кто воплотит в жизнь их самые жуткие, кровожадные, напитанные ненавистью мечты. Я был нелучшим кандидатом, но единственным. И народная молва не прошла стороной.

— Что верно — то верно. Мало кто на дне будет счастлив возвышению своей ровни. Но вот попаданию оного в эпическую мясобойную заворуху, да чтобы непременно с трагическим финалом — это да, это завсегда пожалуйста, только успевай чернила подносить неутомимым летописцам. Так кто ты на самом деле?

— Я бастард одного северного барона. С детства жил при отце, обучался грамоте, фехтованию, танцам. Сытно ел, сладко спал, был обласкан вниманием юных прелестниц. Словом, всё у меня шло хорошо, грех жаловаться.

— Пока…

— Ох уж это «пока», — усмехнулся Глют. — Проклятый рубикон, возникающий прямо под ногами, когда шагаешь по жизни лёгкой походкой.

— Дай угадаю. Женщина?

— Если бы. Грязный мерзкий старик полусъеденный проказой. О, нет, не в том контексте, — Глют протяжно вздохнул и, цокнув языком, продолжил: — Тебе приходилось испытывать чувство непреодолимого отвращения? Настолько сильного, что желание уничтожить его источник затмевало бы… всё?

— Я с раннего детства повидал столько дерьма, что меня всегда было трудно удивить.

— Сочувствую. Должно быть, мне в жизни повезло больше. Хотя бы в её начале.

— Ты сжёг того старика?

— Я даже не понял, как это вышло. Он потянул ко мне свои гнилые пятерни и вспыхнул, будто промасленное чучело. О, как же он орал, носясь по двору и катаясь по земле. Корчился и трясся, пока не превратился в уголь. А я стоял столбом и таращился, не замечая огня на своих руках. Огня, который меня не обжигал. Но остальные, конечно, заметили. Мне пришлось бежать. Я прятался по лесам, пока не набрёл на заброшенную деревню, где и остановился, выбрав лачугу поцелее.

— Но тебя нашли.

— Само-собой. Позже я слышал, что отец пытался остановить охоту, но инквизиция уже почуяла кровь. Этих псов не прикормишь и не запугаешь. Можно их презирать, можно ненавидеть, но нельзя отрицать, что они — самая неподкупная и фанатичная структура в этом до костей прогнившем королевстве. Забавно да?

— Что именно?

— На совесть здесь свою работу делают лишь те, кто призван выслеживать, пытать и уничтожать.

— Ничего удивительного. В основном на подобную службу идут настоящие энтузиасты. И не потому, что их дед и отец занимались тем же самым, не потому, что работёнка непыльная и платят прилично, а потому, что ни вино, ни бабы, ни золото никогда не дадут им того упоения, какое они получают от власти над чужой жизнью. Это настоящий наркотик, с очень тяжёлой зависимостью.

— Ты будто бы знаешь, о чём говоришь.

— Так что было дальше?

— А дальше я проснулся одним морозным утром от того, что со всех сторон моей лачуги скрипел снег. Их было десятка два, не меньше. И знаешь, кто был у них во главе? Ни за что не догадаешься.

— Колдун.

— Шогун тебя раздери! — нарочито «удивился» Глют. — Ты, верно, в голову ко мне забрался! Ладно, шучу. Только дремучие идиоты уверены, что в инквизиции нет места магии. Святоши никогда не смогли бы обуздать подобные силы, не обладай ими сами. Нда… Этот инквизитор был хорош в иллюзиях. Многие полагают, что иллюзии — нечто безобидное, несерьёзное, вроде фокуса. Большое заблуждение. Иллюзионисты способны навязывать свою волю, ничем не выдавая себя окружающим. Мне тогда причудилось, что пришёл отец со своими людьми. Он звал меня, просил выйти, обещал защиту. Очень натурально, даже подозрений не возникло. Правда, к тому времени я голодал уже не первую неделю, мысли путались и без иллюзий. Я открыл дверь и тут же получил по голове. Не успел очухаться, как на шею накинули ухват.

Глют отогнул воротник и продемонстрировал глубокие отметины от шипов.

— Как же ты выкрутился? — спросил я с нескрываемым интересом, будто мальчишка, которому рассказывали холодящую кровь историю о злоключениях крутого полумифического героя.

— Святоши допусти ошибку — напялили мне на голову мешок. Ведь всем известно, что пиромант не сожжёт то, чего не видит. Да вот только мешок-то я видел очень хорошо, а он отлично горит. Не знаю, от страха или от отчаяния, но во мне пробудились силы, о которых я и не подозревал. Я сжёг всех, кто там был, а заодно и половину деревни. А потом, сломя голову, бросился в лес. Даже души не стал брать. Через сутки вышел к людям и отрубился на ближайшем пороге.

— Так тебя выходили сердобольные крестьяне? Небось, и красивую легенду они же сочинили.

— Именно. Не без моей помощи, конечно, но…

— Был запрос от населения.

Глют усмехнулся и шутливо погрозил мне пальцем: — Ты, друг мой, на удивление точно подбираешь формулировки. Обычно такие люди не в пример умнее остальных. Есть лишь одно «но» — самые умные это тщательно скрывают.