Ош. Жатва. Том 1

Глава 23

Спуск с горы был долгим и муторным, как я и предполагал. Порода осыпалась под ногами и копытами, норовя отправить наш маленький отряд в неуправляемое путешествие на жопе по острым камням. Волдо был чернее тучи и шагал как лунатик, почти не разбирая пути.

— Что за Люси? — решил я вернуть его в реальность.

— А?

— О чём говорил Грег? Какая-то девка из вашей деревни?

— Люси? Да... Нет! Она не девка. Почему всё, о чём идёт речь из ваших уст, звучит пошло и отвратительно?

— Ну, такой уж я охальник. Простите великодушно. Так что за девка?

Волдо покачал головой и сокрушённо вздохнул:

— Она приезжала к нам на лето из Швацвальда.

— О, столичная штучка?

— Да. В деревне у неё жил дед, а родители — в Швацвальде.

— Симпатичная?

— Да, — ответил Волдо после долгой паузы.

— Подрачивал на неё?

— Что?!

— В этом нет ничего зазорного. Всё лучше, чем находить утешение в компании Грега. Ой, прости. Опять не так говорю?

— Мы были детьми, нам было по двенадцать.

— Двенадцать... Я в те годы уже знал всех шлюх борделя по именам и степени изношенности. Любимую — как сейчас помню — звали Анютой. Такая, знаешь, ух! Кровь с молоком. Сочная, мясистая. Как статуя античная. Не Венера, конечно... Хотя, что-то венерическое в ней определённо было.

— Не надо судить меня по себе.

— Понял, пардоньте. А что за история с подолом? Ну, вот это «Люси, Люси, подыми подол». Похоже на грязные домогательства.

— Я не хочу об этом говорить. Ясно? С вами не хочу. Вы достаточно испоганили мне жизнь сейчас, так хотя бы не гадьте в мою память.

— Ого. Я же всего лишь хотел разговор поддержать. О чём поговорить двум мужикам, как не о бабах и пушках, а учитывая, что про пушки ты нихера не знаешь... Постой-ка.

— Что такое? — поднёс Волдо ладонь к бровям на манер козырька и попытался вглядеться своими человеческими недоглазами туда, где моё совершенное зрение заприметило движение.

— Пять всадников. Нет, шесть. Движутся в нашу сторону.

— Погоня? Но как?

— Видимо, кто-то бдительный слишком рано обнаружил трупы и сообщил.

Волдо так засопел, что у меня волосы на затылке шевельнулись от воздушного потока.

— Значит, я зря...?

— Это было твоё решение. И оно было верным. Но мы не можем учесть всего, никто не может. Ладно, подбери нюни и двигаем вниз. Не хочу стать здесь мишенью.

Мы достигли подножия горы, когда до несущихся в облаке пыли всадников оставалось метров триста. Устраивать с ними скачки не было ни сил, ни желания. Мы наскоро стреножили лошадей, спрятали Красавчика за подходящий по размеру камень и обнажили мечи.

— Дьявол, похоже, честного боя ждать не стоит, — присмотрелся я к приближающимся всадникам. — У них арбалеты.

— Как вы это отсюда разглядели?

— Морковки много ем. А ну-ка, дай мне по роже.

— Что?

— По роже вмажь, говорю.

— Зачем? — растерялся Волдо.

— Бей, тряпка! Или Грег тебе яйца откусил, пока вы кувыркались?!

Волдо покраснел и, перехватив меч левой рукой, отвесил мне с правой размашистого леща.

— Это что?! Меня угашенные шлюхи крепче прикладывали! Ещё!

На сей раз вышло пободрее. В ушах зазвенело, а по лицу разлилось тепло. Лёгкое покалывание пробежало по позвонкам.

— Тебе Люси таких пиздаков за срамные поткаты давала?!

Волдо залился багрянцем, сжал руку в кулак и что есть мочи зарядил мне в нос.

Кожу закололо будто электрическими разрядами, кровь над губой слетела облачком красной пыли, гонимая в разы участившимся дыханием. Мир торжественно замер, приветствую его величество Раж.

— Прячься, — прорычал я, едва слыша собственный голос из-за пульсации в ушах, выхватил у Волдо второй меч и развернулся к скачущей во весь опор кавалерии. — Господь — пастырь мой, — непроизвольно сорвалось с губ, и я побежал.

Они скакали плотно, не дальше двух метров один от другого. Взмыленные животные исходили паром в холодном утреннем воздухе. Встречный ветер нёс мне смрад конского пота, топот копыт и бравурные крики разгорячённых всадников, решивших, что преследуемая ими цель от безысходности решила свести счёты с жизнью. Длинные кавалерийские мечи колыхались в руках в такт галопу, жаждая испить крови. Всадники были облачены в неполные латы, укрывающие грудь, голени и предплечья. Остальные части тел защищала в лучшем случае плотная кожа. Кони же и вовсе не имели защиты, кроме матерчатых попон. Мне претит убивать четвероногих животных, даже если верхом на них двуногие, но здесь тактика напрашивалась сама-собой. Как заправский димахер я сходу влетел в бой и, прочертив жопой по земле, полоснул мечами ноги двух ближайших коней. Безвинные твари Божьи споткнулись и, рухнув, отправили седоков в полёт. Не желая ждать, пока промчавшаяся вперёд четвёрка вернётся за двумя вылетевшими из сёдел неудачниками, я подскочил к первому, пока тот поднимался, и одним движением отсёк ему голову. У него даже не успело появиться удивление на лице. Да, в длинных железках определённо есть своя прелесть. Второй безлошадный, явно дезориентированный падением, шарил вокруг глазами в поисках потерянного меча. Как я мог не помочь, имея два? Правый полоснул под коленями, а левый, когда тушка осела, зашёл сверху в горловину кирасы. Мёртвое тело повалилось навзничь, салютуя моему мастерству фонтаном из вскрытой шеи. Четвёрка тем временем только успела развернуть коней метрах в двадцати от меня и окинуть поле брани полными растерянности взглядами. Впрочем, растерянность продлилась недолго, и ребята потянулись к арбалетам. Я тоже не медлил. К тому моменту, как крайний левый положил болт на тетиву, мой клинок уже щекотал ему кишки, заскочив туда снизу, через пах. Стеганув коня по крупу, я метнулся к следующему любителю пострелять в честных дуэлянтов и, не мудрствуя лукаво, перерубил подпругу, после чего стащил с лошади вместе с седлом, но прикончить не успел. Плечи двух арбалетов гулко ухнули, и один из болтов застрял у меня в правом бедре. Опять! Надеюсь, теперь-то хоть без яда?!

Чуя неладное, негодяи отказались от идеи тут же перезарядиться и пришпорили лошадей, рассчитывая сделать это на безлопастном расстоянии. Ну уж нет.

— Красавчик! — проорал я, краем глаза наблюдая за спешенным мною всадником, осторожно поднимающимся на ноги, и махнул рукой вслед двум улепётывающим хитрецам: — Убей!

Дважды просить не пришлось. Четвероногие челюсти выскочили из-за камня и понеслись за своим лакомством так шустро, что гаснущего ража не хватило, чтобы низвести эту скорость до вялой, вровень окружающей реальности.

— Ну что, — отшвырнул я ногой выроненный при падении кавалериста меч и убрал в ножны свой, — с самого утра день не задался? Понимаю. Я и сам от всего этого не в восторге.

— Неужели? — усмехнулся крепкий усатый мужик лет сорока, утирая набежавшую из разбитой губы кровь, и вынул кинжал.

— О... А вот это уже кое-что. Это сможет сделать моё утро добрым, — достал я стилет.

— Тебя всё равно повяжут. Не мы, так другие, — двинулся он вокруг меня против часовой стрелки.

— На счёт не вас не поспоришь, — стоял я неподвижно, пока несостоявшийся охотник за головами обходил меня с фланга.

Затухающий раж всё ещё обострял слух, мне был слышен каждый шаг, каждое движение стопы. И когда опорная нога зафиксировалась, чтобы толкнуть тело вперёд, я был готов. Укол в горло, чуть ниже кадыка, стал для моего визави неприятным сюрпризом. Мужик разом распрощался с кровожадными планами, зажал рану свободной рукой и, хрипя, будто кабацкий шансонье, попятился.

— Не в то горло попало? — поинтересовался я из вежливости. — Брось. Ну же, брось, а то отрежу.

Кинжал покинул дрожащую руку и воткнулся в землю.

— Умничка. А теперь ляг на спину. Ложись, и останешься жив, обещаю.

Кавалерист, продолжая весьма немелодично хрипеть, опустился на колени, а затем осторожно лёг на спину.

— Дьявол! Ты лучший мой пленник! Серьёзно, мне ни с кем ещё не удавалось так быстро находить общий язык. Кстати, о языке... Волдо! Иди сюда, нужна твоя лингвистическая помощь.

Пацан боязливо вылез из-за камня и, озираясь, посеменил к нашей тёплой компании.

— Больше никого? — огляделся он на триста шестьдесят градусов. — Почему этого не убили?

— Хочу отправить послание.

— Что за послание?

Я вынул меч, а стилет передал Волдо:

— «Сосите хуй». Можешь написать? Я в вашей грамматике не силён.

— И кому это послание?

— Тем, кто рассчитывает нас поймать или уничтожить.

— Думаете, стоит писать именно в таком стиле? — состроил Волдо брезгливую рожу, явно не разделяя моих литературных вкусов. — Может, чуть менее вызывающе?

— Например?

— Ну, скажем, «Больше никого не посылайте, а то им несдобровать».

— Слишком длинно.

— Тогда... «Больше никого не посылайте», точка.

— Всё равно длинно. Сократим до «Больше никого».

— Больше никого... — повторил Волдо задумчиво. — Довольно ёмко и многозначительно.

— Мне тоже нравится.

— А где писать?

— Тут, — указал я остриём клинка на кавалерийский лоб.

— Это шутка? — нервно ощерился пацан.

Кавалерист тоже не понял, где смеяться, и заворочался, из-за чего пришлось приставить клинок меча к его и без того потрёпанному горлу.

— А разве кому-то смешно? Вроде нет. Обычно, когда я шучу, все за животики держатся и в штаны мочатся. Давай-ка не будем отвлекаться на глупости и напишем уже нашу дипломатическую ноту, — снова кивнул я на всё ещё чистый «лист».

— Не надо, — просипел кавалерист, пристально глядя Волдо в глаза.

— Пацан, хочу напомнить, что этот милый человек приехал схватить или убить тебя. И, поверь, он не стал бы церемониться с твоим конопатым личиком.

— Нам заплатили, — снова засвистел дыркой в горле кавалерист. — Это просто работа.

— Работа, — пожал я плечами. — Понимаешь? Ты для него кусок мяса. Так почему он для тебя должен быть чем-то большим?

— Нет-нет, — не унимался «лист». — Я другое хотел...

— Всё просто, пацан, — пришлось мне перебить не в меру косноязычного кавалериста, — каждый делает свою работу. Они пытаются поиметь, нас, мы — их. Я и Красавчик свою часть выполнили. Дело за тобой. Ты ведь не хочешь прослыть иждивенцем на моей шее? Нет? А раз так, делай — чёрт подери — свою работу.

Волдо сглотнул, сел на корточки рядом с головой кавалериста и, убрав налипшие на лоб волосы, поднял свой письменный инструмент.

О, вопли человека с проколотым горлом — это нечто. Чем-то похоже на лязг болгарки по бетону. Чарующе.

Бедняга Волдо едва не плакал, но старательно выводил букву за буквой. Признаться, наблюдая за процессом, я пожалел, что сократил текст. Но размер шрифта менять было поздно. К началу «никого» подтянулся отведший душу на бедных лошадках Красавчик и присоединился к медитативному созерцанию этого удивительного действа мясной каллиграфии.

— Всё, — выдохнул Волдо, словно после стакана самогона. — Закончил.

— Молодец. Пойди поблюй.

Пацан не преминул воспользоваться советом и опустошил желудок, сделав три неуверенных шага в сторону от «парты».

— А здорово получилось, правда? — обратился я к Красавчику за экспертным заключением.

Тот подошёл к мелко дрожащему кавалеристу и, неспешно облизав окровавленный лоб, одобрительно рыкнул.

— У меня для тебя отличные новости, — убрал я клинок от шеи носителя современного искусства, — переделывать не придётся. Рад? Вижу, что рад. Давай, поднимайся. Вооот, молодец. Идти сможешь? Славно. О, чуть не забыл, — вырвал я болт из своей ноги и вставил в ляжку кавалериста. — На добрую память. Пиздуй с Богом.

Расписной немного подёргался и захромал в сторону временной дислокации.

— Душу? — поинтересовался Волдо, глядя на бьющий из моего бедра алый родник и утирая остатки рвотных масс с подбородка.

— Да, только выбери поскромнее.

— Не похоже на вас, — полез он в кошель.

— Просто, не хочу переводить на себя наш капитал. И пожрать чего-нибудь найди.

— Что с вами? — протянул пацан мне самую крохотную и невзрачную душонку из имеющихся. — Я же вижу. Вы пользуетесь магией, но душ не касаетесь. Даже после отравления не притронулись. Не надо считать меня идиотом. Это проклятие, оно связано с поглощением, верно? Они вас меняют? После посещения Брокка вы стали говорить чуть иначе — вставляете эту христианскую ересь между делом. А уж в тот день и вовсе чуть с ума ею не свели. Это ведь не ваши мысли, они пришли вместе с поглощённой душой?

— А ты сообразительный, я не ошибся.

— Все души так действуют, даже очищенные?

— Так сказал Брокк, — пожал я плечами. — Сейчас проверим.

Я сжал душу в кулак, и материя, обратившись чистой энергией, потекла по моему телу. Рана на ноге принялась дико зудеть, затягиваясь. Но никаких проявлений остатков чужой личности заметно не было.

— Ну что? — протянул мне Волдо ломоть сыра и хлеб.

— М-м... — проглотил я едва пережёванный кусок. — Вроде, ничего. Кажется, я знаю рецепт отличного яблочного пирога и умею свежевать кроликов.

Волдо облегчённо усмехнулся:

— Надеюсь, вы мне не прожужжите все уши тем, сколько яиц нужно на фунт муки, или вроде того.

— Надо обшмонать этих додиков, — обвёл я поле брани командирской дланью и куснул ещё сыра. — Бери души и мелкие ценности. Нам надо двигаться налегке.

— Коронки рвать не будем?

— Времени нет. Давай-давай, пошевеливайся!

Пока я уминал остатки сыра, Волдо милосердно добил двух искалеченных коней и теперь рылся в седельных сумках.

— Кол! — замахал он руками. — Кажется, тут что-то интересное, но мне нужна помощь!

Подойдя, я обнаружил, что из-под одной из лошадиных туш торчит двуручная, или даже скорее полуторная рукоять, наполовину обмотанная кожей, ближе к гарде. Кое-как приподняв тушу, нам удалось выудить пристёгнутые к седлу ножны с — мать его! — фламбергом. Волнистый клинок длиной немногим больше метра, почти чёрный, был испещрён оспинами коррозии, но всё же выглядел крепким и ухоженным. Стальные волны, блестящие свежей заточкой и маслом, одним своим видом внушали мысли о жесточайшей резне с летящими в разные стороны головами и конечностями. Славные мысли... Я поднял меч и припал лбом к его холодному крестообразному эфесу:

— Милостью Божьей, и во славу его.