Ош. Жатва. Том 1

Глава 10

Катание на лошадях не проходит бесследно. И если маркиз удостоился ассоциации с племенным жеребцом, то моя нынешняя дама в сравнении с ворвавшейся в залу рыжей бестией выглядела маленькой милой пони рядом с чистокровной скаковой кобылицей. Сезар был неточен в своих целеуказаниях, драматично неточен. Обычно экстерьер женщины легко описать словами, но не в случае с баронессой де Монжу. Было в её наружности что-то неуловимое, неизъяснимое, одновременно целомудренное и блядское, отталкивающее и безумно притягательное. Черты её лица — идеальные по отдельности — вместе создавали картину почти пугающую некой противоестественностью, неочевидной поначалу, но тем более заметной, чем дольше взгляд был прикован к этому восхитительному и странному созданию.

— Барон, — напомнила о себе моя «возлюбленная». — Что с вами?

— Со мной? — насилу перевёл я взгляд с исключительного шедевра на жалкую посредственность. — Э-э... Вам не кажется, что мы слишком торопимся?

— Простите?

— Возможно, вы были правы, говоря, что всё это чересчур неожиданно, и...

— И? — в голоске моей милой пони появились тревожные и слегка раздражённые нотки.

— Думаю, нам стоит быть сдержаннее.

— Что вы такое говорите? Вы же сами...

— Знаю-знаю, и прошу за это прощения. Но нам в самом деле лучше поумерить пыл.

— Ха! Поумерить пыл?! — отшатнулась от меня возмущённая поняшка. — Это что, какая-то глупая шутка, нелепый розыгрыш?!

— Мадам, возьмите себя в руки. Обойдёмся без сцен.

— Подлец!!! — рыжуля попыталась влепить мне оплеуху, но рефлексы не пропьёшь, я вовремя увернулся, и навязчивая нимфоманка нелепо махнула рукой в пустоту, что не осталось незамеченным.

— Прекратите, — прошипел я, озираясь. — Вы хотите быть осмеянной?

Наверное, владелец души, которую я поглотил утром, был честным малым, и не имел большого опыта в отшивании надоевших сучек. По крайней мере, моей такой аргумент не показался достаточно убедительным, и она решила позориться дальше:

— Да как вы смеете?! Наглый выскочка! Решили посмеяться надо мной?! И думаете, я вам это позволю?!

Тем временем вокруг нашей потасовки собиралась внушительная группа любопытствующих зрителей.

— Ну всё, достаточно! Вы неинтересны мне! Найдите другой объект вожделения!

О-хо-хо, это было сильно. От такой словесной пиздюлины сучка отправилась в нокдаун, хоть и недолгий.

— Вы горько пожалеете об этом, — проскрежетала она, и, гордо вильнув хвостом, покинула ринг.

— Истеричка, — развёл я руками в ответ на вперившиеся в меня вопросительные взгляды.

Вот же срань. Как можно было так облажаться. Рыжая баба лет двадцати рядом с маркизом... У старого хрыча, наверное, жопа бы отвалилась, дай он больше деталей. Да и сам хорош. Мог бы дождаться, пока её представят, а не махать своим помелом почём зря. Ладно, пора браться за истинную цель. Сразу после скандала? Да. А чего тянуть? С одной не срослось — попытаем счастья со следующей. На то я и Драгош — матьегоети — Вулпе.

— Разрешите, — бесцеремонно растолкал я ротозеев и уже лёг на нужный курс, как вдруг чья-то рука грубо схватила меня за локоть.

— Куда-то собрались?!

Передо мной стоял невысокий лысоватый мужичок лет сорока пяти, полноватый и наверняка обаятельный, если бы не перекосившая его физиономию гримаса ярости, отчего тот стал похож на раскрасневшегося зарёванного младенца, страдающего жесточайшим запором.

— Что за фамильярность? — вырвался я из пухлых пальцев и брезгливо отряхнул рукав. — Не имею удовольствия быть с вами знаком, да и не ищу его, честно говоря.

— Зато, насколько мне известно, вы знакомы с моей дочерью! — указал пухляш на стоящую у него за спиной и смахивающую платочком слёзки оскорблённую даму. — Я требую объяснений вашего беспардонного поведения и немедленных извинений!

— Какого...? Слушайте, милейший, ваша дочурка сама вешалась мне на шею, и я совершенно не намерен приносить какие бы то ни было извинения за отстаивание собственных чести и достоинства!

Получив такую отповедь, «отец невесты» замер с открытым ртом секунд на пять, как и окружившие нас вельможные зеваки, а по бальной зале пронеслось хоровое «ох».

— Вешалась на шею?! — вышептал, наконец, возмущённый родитель. — Вам?!

— Удивлены? А о скольких подобных эпизодах вы ещё не знаете, — я нахмурился, стараясь принять вид чопорного поборника морали и порицателя добрачного секса. — Уверен, в отсутствии родительского присмотра эта... барышня ославила вас так, что здесь едва ли найдётся хоть дюжина мужчин, не познавших её внутреннего мира.

— Грязная ложь!!! — выскочила вперёд обалдевшего папашки новообращённая блудница, готовая впиться мне в рожу внушительной длины когтями. — Вы негодяй и клеветник!!!

— Неужели? А кто же нашёптывал мне во время танца такие непристойности, на описание которых не у каждой шлюхи язык повернётся? Может, желаете, чтобы я процитировал для любопытствующей публики?

Публика вокруг зашушукалась, демонстрируя неподдельный интерес, а героиня бала залилась краской, понимая, что тут её слово против моего слова, и моё-то будет поцветастее.

— Всё, что вы скажете, — насилу взяла она себя в руки, — является лишь плодом вашей мерзкой извращённой фантазии. Никто не поверит вам. Ибо, как можно верить тому, кто не имеет чести? Тому, кто клевещет на честную невинную девушку?

— Невинную? — изобразил я самую грязную ухмылку из своего богатого арсенала. — Значит, вы утверждаете, что девственны? Я правильно понимаю? Это ведь была не просто фигура речи?

Гамма эмоций, отразившаяся на блестящем слезами личике, послужила лучшим индикатором точного попадания. Девка взболтнула лишнего в запале, и я двумя руками взял её за не в меру раздутые жабры. Для чего? В тот момент я об этом не думал. Кровь бурлила от алкоголя и азарта словесной перепалки. Нет, не с этой дурёхой. Моя перепалка уже вышла за рамки самообороны и перешла в атаку, в кавалерийский натиск, в танковую лавину на сами устои общества, на святое!

— Да, — произнесла моя случайная жертва единственно возможный ответ. — Я утверждаю.

— Чудесно. Ну а я утверждаю обратное. И раз уж вы, сударыня, решили вынести этот скандал на публику, раз уж вы обвинили меня в клевете на вас, раз поставили под сомнение мою честь, чем бросили тень на весь мой род, я требую... Нет, не так. Я требую!!! А требование моё просто — справедливости через неоспоримые доказательства. И сегодня вам повезло, господа отдыхающие, такие доказательства есть.

— Что вы имеете в виду? — прошипел на меня покрытый испариной папка.

— Пусть продемонстрирует свою девственность. Здесь и сейчас.

— Вы с ума сошли...

— Отчего же? Я был подвергнут необоснованным обвинениям прямо здесь и сейчас. Ровно так же я хочу их опровергнуть. А единственное неоспоримое доказательство лжи одного из нас находится прямо перед вами, — указал я на область ниже талии моей неловкой обвинительницы. — Нужно лишь взглянуть.

— Отец! — отшатнулась от меня «непорочная дева», ища защиты в объятиях опозоренного родителя.

— Этому не бывать, — заверил тот, сверля меня наливающимися кровью глазами, сорвал с руки перчатку и швырнул мне в лицо, но, конечно же, промазал, что, впрочем, не помешало ему закончить начатое: — Вы нанесли моей дочери и мне лично смертельное оскорбление, и я требую немедленной сатисфакции, — выговорил он тихо и медленно, отдав, кажется, последние силы, дабы не сорваться на фальцет или не разрыдаться от ужаса.

Вот дерьмо. За этого милого пухляша мне точно не заплатят, а я не так богат, чтобы убивать аристократов потехи ради.

— Хм... — смерил я дуэлянта снисходительно-надменным взглядом. — Полагаю, вы погорячились. Наверное, хватили лишнего, вот вино в голову и ударило. Я прощаю вам эту выходку, на сей раз. Однако впредь будьте осмотрительнее.

Но, похоже, моя доброта не растрогала мстительного родителя, и вместо счастливого примирения он предпочёл обострить ситуацию, очевидно, приняв милосердие за слабость:

— Вы просто... Трус! — выплюнул он мне в спину. — Жалкий болтун!

И это стало последней каплей, переполнившей чашу моего ангельского терпения. Назвать меня жалким болтуном... Жалким, серьёзно? Да я переболтаю кого угодно, чучело ты косноязычное. Моя болтовня войны останавливала и города разрушала. Не будь у меня меча, я отсёк бы твою тупую башку собственным языком — до того он остёр. Но по счастью меч у меня есть:

— Приведите моего оруженосца, — проговорил я негромко, продолжая стоять спиной к неблагодарному наглецу. — Вызов принят.

Даже затылком я почувствовал, как кровь отхлынула от раскрасневшихся папашкиных щёк, а не в меру развязавшийся язык присох к нёбу. Вокруг нас собрались уже все присутствующие на балу, и даже они не смели нарушить воцарившуюся тишину, в которой были слышны лишь торопливые шаги лакея, кинувшегося на поиски Волдо. Десятки пар глаз смотрели на меня, вероятно, пытаясь припомнить, не встречали ли они раньше этого благородного и милосердного рыцаря, вынужденного теперь с оружием в руках защищать свою честь от грязных наветов. Смотрела и она — огненная богиня с лицом не знающего пощады ребёнка. Она улыбалась. И от этой улыбки мошонка сжималась потуже, чем в ледяной проруби. Баронесса де Монжу стояла возле маркиза, её рука лежала на его плече, но глазами она пожирала только меня. Маркиз же смотрел оценивающе. Уж не знаю, что ему было известно о ратных талантах моего не состоявшегося тестя, но взгляд Зигфрида Ройтера отчего-то не выражал скуку, обусловленную предрешённым исходом поединка. Напротив, маркиз был явно заинтригован предстоящей схваткой. Хм, даже немного обидно.

— Чудесно, — наконец-то отлепил папашка язык от нёба. — Каков ваш выбор оружия?

— Меч, — бросил я небрежно.

— Одноручный?

Да он ещё и шутник.

— Желаете разнести тут всё цвайхендерами?

— Нет. Конечно нет. Маркиз, не найдётся ли у вас подходящего меча? Боюсь, сегодня я не при оружии.

Голос горе-дуэлянта звучал так, будто шёл уже из могилы.

— Разумеется, — Ройтер подозвал человека, что-то шепнул ему, и тот немедля скрылся за дверью. — Кто будет вашим секундантом?

— О... — растерялся мститель. — По правде говоря... Буду счастлив, если вы окажите мне такую честь.

— Отчего бы и нет, — Ройтер переглянулся с баронессой и одарил её довольной ухмылкой, вся эта история его явно развлекала.

Тем временем лакей разыскал Волдо, и мой оруженосец — красный от волнения и спешки — торжественно вручил своему господину его «фамильный» меч.

— Благодарю, мой мальчик, — принял я орудие предстоящего смертоубийства, обнажил его и вернул пустые ножны.

Ох, как же славно звучит извлекаемый клинок посреди бальной залы. Вжи-и-их! Это тебе не сухие щелчки взводимых курков, не лязг затвора. Тут куда больше торжественности и пафоса. Это, своего рода, приветствие. Полоса кованой отточенной стали салютует кровожадной публике, собравшейся посмотреть, как сталь распорет свою добычу. В этом определённо что-то есть.

Посыльный Ройтера тоже вернулся с мечом — не таким изящным, как мой, чуть более широким и пригодным скорее для рубящих ударов, нежели для уколов. Взяв его в руки, ищущий сатисфакции пухляш немного приободрился. Было видно, что держать подобное оружие ему не впервой.

— Вы позволите? — подошёл ко мне маркиз и развёл руки, демонстрируя нездоровое желание ощупать моё достойное античных скульпторов тело.

— Разумеется, — осчастливил я его.

— Ваш клинок, — смочил Ройтер платок жидкостью из бокала и осторожно прошёлся им по все длине. — Всё в порядке.

Волдо, вспомнив о своих обязанностях секунданта, повторил обряд на моём визави.

— Господа, — поднял маркиз руку, требуя внимания зрителей, — прошу всех сделать десять шагов назад во избежание лишних жертв. Благодарю. Итак, если у второго секунданта нет нареканий к оружию и экипировке, предлагаю начать поединок.

Волдо кивнул, и мы подняли мечи.

— Даже не узнаете моё имя? — спросил папашка, сделав робкий шаг навстречу.

— Не питаю интереса к чтению надгробий, — пошёл я вперёд с короткой серией ударов и, насладившись звоном стали, вернулся на исходную.

А пухляш кое-что умеет. По крайней мере, с первой атаки не стушевался, но явно предпочитает работать от обороны. Что ж, дадим ему такую возможность.

Следующая моя атака была продолжительнее и агрессивнее. Разведка прямым боем, без финтов и уловок, заставила папашку пятиться, даже не помышляя о контрвыпадах. Звон клинков окончился вскриком. Острие моего меча нащупало брешь в обороне противника и пронзило его чуть ниже левой ключицы. Папашка засеменил назад, корчась от боли и беспорядочно размахивая перед собой мечом. Толпа зевак начала стремительно расступаться, чуя, что академическое фехтование покинуло этот гостеприимный дом. А меня обуял азарт схватки. Одно дело — бить мечом по воздуху, и совсем иное — кроить им отчаянно борющегося за жизнь соперника. Это не было похоже на поножовщину, когда направление удара читается скорее по ногам и плечам, нежели по оружию. Здесь длина клинка позволяла видеть всё происходящее абсолютно ясно и полно, не уповая на периферийное зрение. Папашка запаниковал, меч в его руке трясся и совершал широкие взмахи, открывающие не менее широкие окна для контратак. Всё, что оставалось мне — наслаждаться приобретёнными рефлексами, помноженными на собственный опыт и уничтожать свою жертву хирургически выверенными ударами. Это было настолько приятно и увлекательно, что заканчивать поединок смертельным туше совершенно не хотелось. В результате незадачливый защитник девичей чести получил не менее дюжины ран и едва держался на ногах, обильно орошая всё вокруг кровью, когда мой клинок, наконец, застрял у него в шее.

— Довольно!

Кто это спизданул? Я ногой отшвырнул в сторону выпавший из руки противника меч и, поискал глазами источник сего омерзительного выкрика, не вынимая собственного клинка из проколотой насквозь шеи.

— Я сказал довольно!

Это был маркиз. Уж не знаю, входит ли в обязанности секунданта спасать жизнь своего подопечного, но Зигфрид Ройтер попытался, и в довольно грубой манере, что меня, безусловно, глубоко оскорбило:

— Вы это мне?

— Именно. Полагаю, исход поединка остался целиком и полностью за вами. Ваш соперник обезоружен и обескровлен, он не имеет возможности продолжать. Дуэльный кодекс требует прекратить бой. Довольно.

— Дуэльный кодекс — свод рекомендаций, а не законов. Вам ли не знать. Кроме того... Не многовато ли вы себе позволяете, маркиз, прерывая мой приятный досуг своими неуместными воплями?

Толпа вокруг охнула и шарахнулась в стороны резвее, чем от взмахов мечом.

Лицо Ройтера, и без того не слишком мягкое, приобрело каменное выражение:

— Немедленно уберите руку с эфеса и сделайте пять шагов назад, — процедил он, положив ладонь на левое бедро, будто искал там что-то.

— Приказываете мне?

— Вы в моём доме, и я не потерплю здесь бесчестного убийства.

— Вот как? И что же предпримите, если не подчинюсь?

Папашка тем временем совсем поник, опустился на колени и обильно пускал багровые пузыри изо рта и прорехи вокруг клинка.

— Мне придётся призвать вас к ответу. И, уверяю, это не станет для вас приятным досугом.

— Что ж... — причмокнул я, картинно размышляя над только что полученной угрозой. — Должен признать, что ваши доводы весьма убедительны. Но...

Я всем телом вложился в рывок меча, и голова папашки свалилась за спину.