Ош. Жатва. Том 1

Глава 26

Силуэт углублялся во тьму, и я следовал за ним. Кошачье зрение не испытывало проблем с распознаванием интерьера, но силуэт... Он будто сливался со мраком, поглощая тот немногий свет, что падал из века немытых окон и лишь изредка обозначал свои очертания. Впечатляющий габаритами снаружи особняк внутри оказался ещё более масштабным. Мы шли и шли, а конца коридорам не было видно. В какой-то момент я почуял себя будто в героиновом трипе. Но бесконечный, казалось, путь, всё-таки завершился. Неприметная дверь распахнулась и едва не ослепила меня вырвавшимся светом, который залил собою и таинственный силуэт.

— Сюда, — сложились в улыбку сочные губы на противоестественно идеальном лице.

И я последовал за чёрной тенью, вильнувшей, как хвост чудовища, заплывая внутрь.

Комната была освещена не одной свечой, как мне показалось снаружи, а тремя. Они стояли в разных углах, озаряя своим слепящим после непроглядного мрака светом некогда пышное убранство. Упадок здесь сквозил не столь сильно, как в холле, но от этого его затхлый налёт был только ярче. Будто подняли крышку роскошного гроба с его атласными и кружевными внутренностями, но они не могли отвлечь внимание от гнилого трупа в самом центре.

— Вижу, мой кабинет вам не по душе, — блеснула Арабель проницательностью и...

Комната утонула в свете десятков свечей огромной хрустальной люстры, плесневелые драпировки на стенах засверкали золотым шитьём, растрескавшееся дерево мебели заблестело лаком, негодный паркет превратился в отполированное зеркало, а подёрнутые паутиной графины наполнились янтарными отсветами напитков.

— Налейте нам, — уловила баронесса направление моего взгляда.

— Разумеется, — постарался я сохранить самообладание, подошёл к бару и, вдыхая божественный аромат, наполнил два невероятно искусно выполненных бокала.

— Благодарю, — приняла баронесса один, села и жестом указала на кресло напротив.

— Что из этого иллюзия? — ощупал я кресло, прежде чем опустить туда зад. — Ах, простите. Просто, хочу удостовериться, что пружина из прогнившей подушки не вопьётся мне в задницу.

Баронесса весьма неаристократично хрюкнула и, не в силах сдерживаться, залилась звонким искренним смехом.

— А вы действительно забавный, — совладала она, наконец, с эмоциями. — Мне так показалось ещё на балу. Рада, что не ошиблась.

— Вы про ту нелепую сцену с девицей? Этого не было в пла...

— Нет, я про дуэль! Вы так замечательно шутили, убивая этого толстяка. Помню, даже вино на себя пролила! — снова залилась Арабель смехом, и тут даже я — отнюдь не моралист — почувствовал себя чуточку неловко.

— Что ж... Рад, если сумел вас развеселить.

— О да! А этот ваш финальный штрих в схватке с Зигфридом... — изобразила она руками ножницы. — Великолепно. У него осталось такое глупое выражение на лице! Ха-ха-ха-ха-ха!

— Так вы не в обиде за это?

— В обиде? Конечно нет! Пейте же, — сделала она приглашающий к возлиянию жест, и продолжила, видя мою нерешительность: — Доверяйте мне, Кол. Неужели вы полагаете, что я хочу вас отравить?

— Это было бы весьма в духе...

— Женщины?

— Да. Хотя здесь и мужчины подобным не брезгуют.

— Как мой дорогой безвременно почивший кузен, например? Кстати, ваша нога уже в порядке?

— Вы знаете про яд?

— Разумеется. Скажу по секрету, — наклонилась баронесса ко мне, приоткрыв и без того весьма откровенное декольте, — этот стервец готов был пустить в ход даже магию. Да-да. Но вы его опередили.

— Откуда вам это известно?

— О! — словно фокусник извлекла она невесть откуда душу цвета засохшей крови. — А кто это тут у нас? Зигфрид, ты? Какими судьбами, дорогой?

— Так его душа досталась вам.

— Душа, состояние, маленькие грязные тайны... Хотите? — Арабель положила тёмно-багровую сферу на столик и катнула в мою сторону. — Я уже достаточно над ней поизмывалась, теперь она совершенно безобидна. Можете вкусить прямо сейчас.

Меня аж в дрожь бросило от такого предложения.

— Пожалуй, повременю.

— Хм. Вы не пьёте, не едите... Как же ещё мне выказать вам своё радушие?

Сколько я ни пытался сопротивляться инстинктам, но взгляд всё равно упал на её белоснежную грудь, трепещущею под едва скрывающим соски платьем. Я пялился, как мальчишка, не знающий, каким должен быть его следующий шаг. Но баронесса помогла:

— Может, обсудим вашу проблему?

— Проблему, — едва не хохотнул я от радости, что смог выбраться из этой неловкой ситуации, — да, точно.

— И в чём же она заключается?

Я поднял бокал и сделал два внушительных глотка:

— Меня прокляли.

— Как вы пришли к такому выводу? — усмехнулась Арабель, всем своим видом выказывая сомнение в моих словах, будто автослесарь, которому сказали, что в моторе что-то стучит и, похоже, это проделки Лукавого.

— В моей голове кое-кто поселился, бывший владелец поглощённой мною души. Очищенной души. Прямо сейчас он требует избавить божий мир от очередной ведьмы. Да, это про вас. Не беспокойтесь, я могу ему сопротивляться. Пока могу. Но я чувствую, как день ото дня его влияние растёт.

— Уверены, что душа была очищена?

— Лично Брокком. При поглощении я ничего особенного не ощутил, это пришло чуть позже.

— Голоса? — ироничный тон баронессы сменился заинтересованным.

— Мысли. Даже не так. Я назвал бы это мировоззрением. Представьте, что вы — воинствующий безбожник — вдруг начинаете славить Господа и норовите по малейшему поводу карать грешников. Такое ведь нельзя назвать мыслями, верно? Это даже не переосмысление своих жизненных ценностей и приоритетов. Это убеждения, слепые, безапелляционные. Я могу размышлять над ними, но это будут мои мысли. А убеждения чужие. Вы меня понимаете?

— Кажется, да. Но кто вас проклял?

— Одна ведьма. Болотная нечисть, варящая суп из людей. Варившая, точнее.

— Она мертва?

— Да. Брокк изучил её душу, и выяснил, в чём суть проклятия — я не могу противостоять чужим сильным остаткам личности при поглощении. Он говорил много умных слов, но суть примерно такова.

— Эта ведьма... Расскажите о ней поподробнее.

— Чертовски богопротивная тварь, настоящие исчадие ада. Брокк назвал её кадавром какого-то грешника.

Арабель моментально изменилась в лице, будто её огорошили пугающей и одновременно дарящей надежду новостью:

— Грешник? Уверены?

— Кажется, это прозвище. А имя... Том? Нет. Томас! Точно!

— Мордекай, — выдохнула баронесса даже без вопросительной интонации, но я, освежив память, поспешил подтвердить догадку.

— Он самый! Умный мужик, судя по рассказам, но фамилия — язык сломаешь. Брокк говорил, этот Мордекай не только кадавра сшил из лоскутов, но и душу для него точно так же смастерил. И это хрен пойми что меня прокляло, перед тем как издохнуть. Вот такая грустная история. Сможете помочь?

Арабель подняла свой бокал и осушила его одним залпом:

— Охотно. Раздевайтесь.

Вот же срань. Ну надо так надо. Лишь бы только хер током не изжарила.

— Может, для начала ванну организуем? — встал я и скинул плащ. — Мы долго были в пути.

В ответ на это баронесса подошла и молча начала помогать мне с пуговицами куртки.

— Нет? Ладно, некоторым дамам такое даже нравится. А ведь это главное — чтобы вам нравилось. Знаете, была у меня одна, прям голову теряла от звериной вони. Однажды на ярмарку с ней пошли, а там медведь в клетке, громадный, смердит так, что аж глаза слезятся. И в мамзель ту будто бес вселился. Думал, прямо на месте меня оседлает, еле до проулка дотащил, а там уж...

— Встаньте туда, — распорядилась баронесса, освободив мой античный торс от куртки и рубахи. — Положите руки на стену и замрите. Будет немного больно.

— Хм, ну ладно. Только без царапин. Договорились? Ненавижу, когда зудит...

Не успел я договорить, как вдруг спину обожгло, и тело скрутило судорогой. Нежность никогда не была у меня в приоритете при амурных делах, но всё должно быть в меру. Трудно, знаете ли, привести агрегат в рабочее положение, когда от предварительных «ласк» инвалидность наклёвывается.

— Эй! — я резко развернулся и схватил баронессу за горло.

— Т-щ-щ, — сложила она сочные губки бантиком. — Не шевелитесь.

И только тогда я заметил лазурное свечение исходящие от её руки, приложенной теперь к моему солнечному сплетению. Жжение слабело, но одновременно проникало всё глубже, словно горячая гильза в снежный наст. Оно растекалось внутри, меж лёгкими, сердцем и диафрагмой, брало за душу. Буквально? На какие-то мгновения меня охватило чувство эйфории. Я будто парил, не чуя под собой пола, да и своего тела тоже. Пугающе прекрасное лицо передо мной распахнуло рот, но он не проронил ни звука, хотя моя рука всё так же крепко сжимала шею этого ни то ангельского, ни то демонического создания, окутанного аурой притягательного ужаса. И тут ощущение собственного тела вернулось ко мне. Да как вернулось! Массаж простаты и рядом не стоял по эффективности.

— Отыскала всё, что нужно? — едва не рыча, поинтересовался я.

— О да, — прошептало создание.

Я не был пьян, но события прошедшей ночи помню очень смутно. Рассвет застал меня на кушетке в виде далёком от приличного. Кабинет баронессы был почти уничтожен. Такого бардака не припомню даже в «Загнанной лошади» после дня рождения Бульдозериста. Я кое-как собрал свой раскиданный повсюду гардероб и начал спешно одеваться. Спина... Твою мать, я же просил! Чёртова ведьма, шлюха Сатаны. Рука сама потянулась к мечу, но я сумел её остановить, и очень вовремя, потому что чёртова ведьма вплыла в комнату и, как ни в чём ни бывало, уселась в кресло, обмахиваясь веером.

— Душновато сегодня. Неправда ли? Будьте так любезны открыть окно.

Угу. А дальше что? Подушки по местам разложить, носки не разбрасывать?

— Конечно, — покорно подошёл я к окну и распахнул портьеры.

Каково же было моё удивление, когда вместо одичавших зарослей перед глазами предстал роскошный ухоженный парк! Ровные газоны, стриженные кусты, белоснежные статуи, кристально чистые фонтаны.

— Как это...?

— О, — небрежно махнула рукой баронесса, — ночью многое видится иначе.

— Но только не вы, — заметил я лиловую отметину на её шее, и Арабель, будто нарочно, склонила голову, демонстрируя последствия бурной ночи. — Прекрасны в любое время суток, — подошёл я и, галантно склонившись, припал губами к её руке. Вот это манеры!

— Помнится, вы хотели принять ванну. Она в конце коридора. Там вы найдёте и чистое бельё. Возвращайтесь, как будете готовы.

— Премного благодарен.

Вернувшись после утреннего туалета, я обнаружил баронессу всё также сидящей в кресле с книгой в руках, но от беспорядка вокруг не осталось и следа. Всё было целёхонько и расставлено по своим местам. А ведь я провёл в ванной не больше двадцати минут.

— Как вы это делаете?

— Что? — оторвалась она от чтения, будто бы не понимая, о чём речь.

— Какая-то иллюзия, морок?

— Мы собирались кое-что обсудить, — отложила она книгу, явно желая сменить тему разговора. — Не будем терять время.

— Ладно, — сел я напротив, непроизвольно поглаживая накрахмаленную кружевную сорочку. — Желаете узнать побольше о моём демоне? Или минувшая ночь рассказала всё лучше слов?

Баронесса улыбнулась, но как-то странно, почти снисходительно:

— Он не демон. Хотя, признаю, создание безусловно занимательное. Вы никогда не призывали демонов или иных потусторонних сущностей, не знаете, как это делать и даже не пытались научиться. Вы лгали мне. Лгали об одних своих способностях и утаили другие.

Всё это Арабель говорила, не теряя снисходительной улыбки, и я ощутил себя голым посреди суда, где прокурор указывает на мой неприкрытый срам и объясняет присяжным, что вот этим недоразумением я никак не мог изнасиловать потерпевшую, но смертельно её оскорбил.

— Угу... Полагаю, оправдываться глупо. Какие подробности вам ещё обо мне известны, помимо того, что я лжец и выдающийся дамский угодник?

— Все, — пожала баронесса голенькими плечиками, так мило и беззащитно.

— Верится с трудом.

— Впервые вы познали женщину в возрасте одиннадцати лет. Она была гораздо старше, а вы — растеряны и напуганы. То соитие окончилось, едва успев начаться. Вам было так неловко. Вернувшись домой, вы плакали, боясь, что женщина всем расскажет о вашем позоре. Вы даже планировали убить её, но стыд не позволял вам показаться ей на глаза. Скоро это прошло — и стыд, и неопытность. Но память о том случае до сих пор свежа.

Ёб твою мать...

— В свою защиту должен сказать, что она была чертовски хороша. Я и сейчас с ней долго бы не продержался.

— А ещё вы питаете нездоровую страсть к насилию, — продолжила Арабель извлекать на свет Божий моё грязное бельё. — Чужие страдания и боль дарят вам успокоение, пусть и ненадолго. Однажды вы отрезали человеку губы только за то, что он кривил их, оценивая ваш внешний вид. А потом заставили съесть. Собственные губы. Вы смеялись, глядя, как бедняга давится. Это происходило на глазах его семьи — жены, матери и пятерых детей.

— Я был молод и горяч, а он был настоящим мудаком. К тому же жена его не любила.

— А дети...

— Их тёща на кой-то хер притащила, я вообще не собирался...

— Другие. Те, что сгорели заживо, запертые вами на скотном дворе. Я хорошо вижу их маленькие раздувающиеся от жара кричащие лица.

— Это не мои воспоминания.

— Правда? — нахмурилась Арабель. — Но они так органично вписаны, ваш разум их совершенно не отторгает. И это хорошо.

— Отчего же?

— Мне как раз нужен человек, наделённый вашими талантами и... широтой взглядов.

— Опять услуга за услугу? Я не стану намеренно сжигать детей. Не то чтобы мне было их сильно жаль, но у меня есть свои принципы. Я стараюсь не убивать без надобности животных, баб и малолеток.

— Вам и не придётся. Устраивайтесь поудобнее, я всё подробно объясню.