О Пепле и Стали

ГЛАВА 45

МАДДИ

— Я не думаю, что тебя сейчас заберут в клетку.

Торви встает, и я скатываюсь с нее. Все мое тело зажато после дня, проведенного без движения, и когда встаю на ноги, меня пронзает боль, а кожу покалывает от страха.

Торви скалит зубы, когда я слышу поворот замка.

Дверь бесшумно открывается, и в камеру входит Фрейдис.

Когда я смотрю на сестру, меня будто захлестывает лавина из тысячи разных чувств.

В одной руке у нее сумка, из которой выступают артефакты из Сокровищницы, а в другой поблескивает тиара, но их я едва замечаю.

Я вижу лишь ее глаза.

Она смотрит прямо на меня, и в ее взгляде нет ни намека на лед. Более того, ее глаза полны слез.

Это глаза моей сестры, по которым я болезненно скучала все эти полные сомнений и предательства недели.

— Фрейдис, — выдавливаю я, по моему лицу уже текут слезы. Она едва успевает закрыть дверь, прежде чем я на нее набрасываюсь.

Звякнув, артефакты приземляются на пол, когда она обнимает меня с той знакомой мне силой, по которой я так отчаянно скучала. Она всхлипывает, уткнувшись мне в шею, ее слезы обжигают мою кожу.

Горестные недели забываются, страх за то, что все наши отношения были ложью, покидает мое тело. Каждый момент, в который я сомневалась, правда ли она меня любит, и не оказались ли десятилетия, что мы провели вместе, тщательно спланированным обманом, ускользает и превращается в ничто.

Облегчение поглощает меня.

Все было по-настоящему. Сестра, которая стояла между мной и безразличием родителей, которая заботилась обо мне во время каждого обморока, которая давала мне единственную любовь в нашем застывшем дворце. Все это время она была настоящей. Каждый разделенный секрет, каждый разговор шепотом, каждый раз, когда думала, что умираю, а она меня успокаивала… Все это и вправду было.

— Я люблю тебя, — выдавливаю я сквозь слезы, вцепившись в нее так, будто она в любой момент исчезнет.

— И я тебя люблю, Мадди, — на моем имени ее голос ломается. — Не знаю, простишь ли ты меня когда-то за все то, что мне пришлось сделать.

Боль в ее голосе заставляет меня обнимать ее еще крепче. Что бы она ни натворила, что бы ни была вынуждена сделать, она моя сестра. Я всегда ее прощу.

Фрейдис держит меня за плечи, разглядывая с расстояния вытянутых рук. Ее красные глаза полны слез, которые скатываются по бледным щекам.

— Мадди, клянусь, я не сделала бы ничего из этого, если бы не думала, что это единственный способ спасти твою жизнь, — от чистой боли в ее голосе у меня сжимается сердце.

Я давлюсь рыданиями.

— Я ничего не понимаю.

— Я расскажу все с самого начала, но… — ее голос прерывается. — Знаешь, меня чуть не убило сидеть ночью около двери твоей камеры и слушать, как ты вот так кричишь. Мне нужно знать, простишь ли ты меня, Мадди. Мне так жаль.

— Ты спала возле моей тюрьмы? — при мысли, что она была так близко, пока я мучалась, в груди что-то болит.

— Да, мне пришлось ждать, пока все они уйдут, чтобы войти, но я не могла… — она тяжело сглатывает. — Я не могла быть далеко от тебя теперь, когда мы наконец рядом. Есть хоть какой-то шанс, что ты меня простишь?

— Конечно, прощу, — говорю ей, снова заливаясь слезами. — Но ты должна объяснить мне, что происходит.

Она смотрит поверх моего плеча, на Торви, и с ее губ срывается дрожащий, полный восхищения вздох.

— Мадди, это самое прекрасное создание, что я видела в своей жизни. Я чуть не выдала себя, когда увидела ее рядом с тобой. Мне было так тяжело не восхититься ею. Она просто великолепна.

На моем лице расползается искренняя, полная радости улыбка.

— И правда. Торви, это Фрейдис.

Торви самодовольно отряхивается и смотрит на мою сестру.

— Она видит мое величие, — одобрительно урчит она в моей голове, и я смеюсь, а Фрейдис моргает.

— Ты мысленно разговариваешь с ней? — спрашивает она, и тревога на ее лице сменяется удивлением.

— Да, — отвечаю и чувствуя гордость.

— И твоя магия, Мадди, — ее голос наполняется невероятной радостью. — Твоя магия… Я всегда это знала. Она всегда жила в тебе.

Я всегда хотела именно этого — услышать одобрение в ее голосе, увидеть гордость в ее глазах. И именно это боялась потерять навсегда.

— Фрейдис, ты знала… — мой голос надламывается, когда задаю вопрос, который пугает меня больше всего. — Ты знала, что мои обмороки не смертельны?

Ее глаза вновь наполняются слезами.

— Она мне рассказала, — шепотом отвечает она, — но, когда ты уже уехала, и только потому, что от меня было столько шума. На самом деле, с этого все и началось.

— Расскажи мне все.

Она кивает и тянется к сумке, доставая из нее три яблока.

— Вот. Это все, что смогла раздобыть, но тебе нужно что-то поесть.

Я жадно хватаю одно из них, сладкий сок растекается у меня на языке. От слез голова болит еще сильнее, но еда будто снова наполняет мое тело жизнью. Первое яблоко исчезает за секунду.

— После того, как тебя забрали, — начинает Фрейдис, — я почти все время не расставалась с зеркальцем, хотела поговорить с тобой, и в итоге меня поймали, — она тяжело сглатывает. — Мать спросила, что это, и я ей рассказала. Я не думала, что это так опасно.

Ее пальцы сплетаются, и она продолжает:

— Но в течение в следующих нескольких недель все начало меняться. Им не хватало твоей магии памяти. Они начали терять контроль над Двором. Начали паниковать. А потом, в какой-то из дней я шла мимо тронного зала и услышала, как она с кем-то разговаривает. Это была Снежная Великанша Исхильд, они говорили через огромное зеркало, которое, как я думаю, работает так же, как наши маленькие.

Она замолкает лишь на мгновение, а затем говорит дальше:

— Поначалу я с ними спорила. Не могла поверить, что они заодно со Снежными Великанами. В тот момент я и понятия не имела, что они связаны с Фезерблейдом или Валькириями. Они лишь твердили мне, что это все на благо Двора Льда.

По ее щекам вновь начинают течь слезы.

— Когда я отказалась помогать им с их делишками, они сказали, что ты все подстроила с Фезерблейдом, что это по твоей вине я туда не попала. Они собирались отравить тебя, довести до болезни, и забрать обратно. А если бы не вышло… они собирались заплатить кому-нибудь в Фезерблейде, чтобы тебя убили.

Она берет меня за руки.

— Я не знала, что делать, но, если бы у меня было больше доступа к их планам, это дало бы больше шансов тебе помочь. Они бы ничего не сказали мне, если бы мы были в ссоре. Так что, когда они солгали мне, что ты все это спланировала, я притворилась, что им верю.

— Мне пришлось притворяться, что я тебя ненавижу и готова на все ради Двора Льда. Я говорила им вранье про то, что мне суждено править, и что докажу, что достойна стать наследницей Двора, — она сильнее сжимает мои руки. — Но ничего из этого не было правдой, Мадди. Я делала это все, чтобы быть как можно ближе к тебе.

Сердце молотом стучит у меня в груди, слезы текут по щекам.

— Пока мы говорили через зеркальце, мать все время была рядом, прямо позади меня. Она не хотела, чтобы отец возвращался в Фезерблейд, но он настаивал на том, как важно для нас забрать тебя оттуда. Она хотела только заполучить информацию и проверить, доверяешь ты мне по-прежнему или нет.

Каждый ее холодный взгляд, каждое жестокое слово были лишь притворством, чтобы я осталась в живых. Все это время сестра боролась за меня, и ей было еще более одиноко в ледяном дворце, чем мне в Фезерблейде.

— Ох, Мадди, — сестра снова крепко обнимает меня. — Я продолжала сражаться лишь потому, что знала, что ты не умрешь от обмороков, и что у тебя самая невероятная сила во всем Фезерблейде.

— Но откуда вы все это знали? — спрашиваю, уткнувшись в ее плечо.

— Матери обо всем рассказывала Снежная Великанша, — ее руки на моей спине сжимаются. — Я поняла, что у нее есть шпион в Фезерблейде, но не знала, кто именно, иначе нашла бы способ тебе рассказать. Я и понятия не имела, что они собираются тебя похитить.

— Ты знаешь, почему мать так настаивала, чтобы именно ты отправилась в Фезерблейд?

Отстранившись, Фрейдис качает головой:

— Нет.

Мысль вспыхивает в моей голове.

— Торви… — начинаю я, прежде чем в животе нарастает знакомое чувство. — Погоди, — удается сказать мне перед тем, как я снова погружаюсь во тьму.