О Пепле и Стали

ГЛАВА 6

МАДДИ

Моя стрела вонзается в мишень едва ли в дюйме от предыдущей.

— Ты прогрессируешь.

Я вздрагиваю, услышав голос Вальдис и поворачиваюсь к ней.

— Благодарю, эрсир, — отвечаю я.

— Чтобы достичь большего, тебе нужно оружие получше.

Я поднимаю брови, глядя на нее. Вокруг нас новобранцы стреляют по целям, которые теперь двигаются и вращаются вокруг своей оси.

— Оружие получше?

— Да, то, что ты создашь сама. Как тот щит, над которым ты работала.

Получается, Вальдис тоже следила за тем, чем я занималась в свободное время.

— Я не знаю, как делают луки, — признаюсь я.

Это уже не ковка, а деревообработка, и я никогда не делала ничего подобного. И как натягивать тетиву, тоже не знаю.

— Научишься, — говорит Вальдис.

Она права. Это я могу. Я быстро учусь.

— Сила, заключенная в луке, должна подходить к твоему телосложению, стать единым целым с твоим телом. Когда ты поймешь, как это работает, ты сможешь вложить в выстрел всю свою веру.

Киваю. Мне очень нравится, как это звучит.

— Начни работать, и, если понадобится, я помогу тебе.

Прежде чем я успеваю ее поблагодарить, она отходит к другому новобранцу и поправляет его стойку.

Прицелившись, я жду, пока мишень снова повернется ко мне. Чтобы закончить щит, мне понадобится еще пара дней в кузнице. Вальдис права: создать себе лук — хорошая идея. Стрельба остается моим самым сильным атакующим навыком.

Я выпускаю стрелу, смотрю, как она попадает точно в цель и оглядываюсь на других новобранцев. Оргид злобно разглядывает меня, а Инга смотрит в другую сторону. Стоя рядом с ним, она снова и снова стреляет по мишеням. Ульрики нет. Как только ее отвязали от столба, она раньше всех ушла с тренировочной площадки и с тех пор не показывалась. По крайней мере, она раскаивается.

Димек и Тира выглядят смущенными, что неудивительно, учитывая, что они подверглись такому публичному унижению. Но я бы не осмелилась сказала, что им стыдно.

В полдень, на тренировке в отрядах, мне придется напрямую с ними взаимодействовать. Меня раздражает то, как в животе что-то сворачивается от страха при этой мысли, и я расправляю плечи, заставляя себя успокоиться. Мне нечего стыдиться и бояться. И я встречу их во всеоружии.

Мне стоило волноваться о совсем других вещах.

Кажется, все вокруг стараются избегать как меня, так и Инги. Думаю, такое внезапное появление медведя Инги утром жестко напомнило остальным, что у нас обеих есть огромные, злобные валь-тивар, и не так хорошо развиты контроль и магия, чтобы управлять ими.

Честно говоря, на их месте я бы тоже себя побаивалась, учитывая, что случилось с Бранкой.

Мы пытаемся выполнить задание, в котором два отряда должны с разных сторон толкать деревянный ящик на колесах на определенные расстояния, не видя при этом друг друга. Но никто не хочет приближаться к нам ближе, чем на фут, и от этого задача становится сложнее. Из-за промежутков между нами ящик крутится, а не движется по ровной линии.

— Вы должны общаться друг с другом! — кричит Эрик, но одна из фейри Двора Земли по имени Сельма, коротко вскрикивает и отшатывается в сторону, разрывая цепочку новобранцев.

Я слышу еще несколько приглушенных вскриков, наконец смотрю туда, куда все показывают пальцами, и вижу птицу. Это сокол с оперением цвета бронзы такого же оттенка, как листва осенью. Он облетает вокруг Сельмы со смертоносной элегантностью, а она смотрит на него, раскрыв рот. Потом она поднимает руку, и он осторожно садится на вытянутые пальцы, стараясь не повредить ее кожу когтями. Дважды моргнув, он исчезает.

На секунду повисает абсолютная тишина. Потом над тренировочной площадкой раздается крик Харальда, идущего к нам:

— Новобранцы! Почему остановились?

Эрик, который видел, что произошло, с полной понимания улыбкой на губах, подходит к пораженной фейри Двора Земли. Она выдыхает:

— Мой валь-тивар.

Харальд замирает на полпути и смотрит на Эрика.

— Птица, — подтверждает Эрик, и его улыбка становится шире.

— И все ее видели? — спрашивает Харальд, в его обычно грубоватом голосе слышен интерес.

Мы дружно киваем, и все вокруг начинают переговариваться, охваченные одновременно предвкушением и завистью.

Это была птица, ты тоже ее видел?

Думаешь, она сможет предсказывать будущее?

Она станет быстрой!

Нет, она будет мудрой!

Я тоже хочу птицу.

Птицу? Ну уж нет. Я всегда буду хотеть медведя.

Я перестаю прислушиваться и смотрю на Харальда с Эриком, единственных присутствующих здесь Стражей Одина. Выражения на их лицах выверенные, контролируемые, но в них есть нечто сокрытое. Не могу понять, вижу ли на них страх или восхищение, но они явно думают о том же, о чем и я.

Когда появилась Торви и все могли ее видеть, можно было предположить, что только у меня есть животное силы, проявившееся таким образом. Когда утром появился валь-тивар Инги, можно было предположить, что так проявляются все медведи. Но что теперь, когда на несколько секунд появилась птица Сельмы, а потом исчезла?

Предсказание Брунгильды о моем будущем звенит в памяти.

«Я вижу, что ты изменишь Фезерблейд, но не знаю, как именно и будет ли это к лучшему или худшему. Мне неизвестно, приведет ли к этому будущему твой новый вид валь-тивар или то, что ты водишь дружбу с самым опасным фейри Двора Огня на Иггдрасиле. Уверенна лишь в том, что ты повлияешь на это место, а возможно и на всех Валькирий, что будут здесь обучаться».

Наша группа новобранцев-Валькирий явно благословлена новым видом валь-тивар. Что-то меняется в Фезерблейде и во всех нас.

Я с предвкушением думаю о Фезерблейде, полном волшебных животных, могущественных, видимых для всех и сражающихся в одной команде. Каждое из них — отражение связанной с ним Валькирии. Они изменят то, как мы сражаемся и приведут нас к победе.

Не знаю, права ли Брунгильда насчет того, что я повлияла на это, не считая того, что я стала первой. Это не значит, что на мне лежит ответственность за происходящее.

— Новобранцы, работаем! — крик Харальда прерывает мои мысли.

Все неохотно возвращаются к ящику, только теперь не боятся подходить ко мне ближе. Удивительно, как быстро можно о чем-то забыть, когда думаешь о чем-то новом и интересном.

Отвлечешься на нечто другое и сразу забудешь о предыдущем.

После того, как мы заканчиваем тренировку в отрядах и покидаем площадку, я замечаю идущего в одиночестве Стаффана и догоняю его.

— Мне жаль, что пришлось пропустить поминальную службу по Мерит, — говорю я.

Он смотрит на меня сверху вниз, будучи как минимум на фут выше меня. Его ярко-зеленые волосы собраны высоко на макушке и завязаны в тугой пучок.

— Ты не виновата. Это тем придуркам должно быть жаль, — он говорит напряженно, а его тело выглядит зажатым.

Мне хочется спросить у него, что случилось, но я не хочу показаться грубой или бесчувственной.

— Надеюсь, это хотя бы было быстро, — говорю я. — И что никто из вас не страдал.

Он снова смотрит на меня и останавливается.

— Ее разорвал на куски Крикун, а меня укусила змея, и я был парализован и не мог ничего сделать, пока она умирала, — отвечает он. — Это не было быстро, и мы оба страдали.

Я сглатываю.

— Дерьмо. Прости.

Он тяжело вздыхает.

— Я даже толком ее не знал.

— Но как ты вернулся?

Знаю, что мне не стоит спрашивать. Ему явно не хочется заново переживать это. Но, как обычно, слова вылетают, подстегиваемые неуместным любопытством, до того, как я успеваю их удержать.

— Прикинулся мертвым, — говорит он так тихо, что я едва слышу. И я понимаю, что ему стыдно.

— Это не трусость, — шепотом говорю я. — Это здравый смысл. Инстинкт самосохранения.

Про себя отмечаю, что Крикунов интересует только живая добыча, но вслух не говорю.

Взгляд Стаффана сталкивается с моим, и я вижу в нем борьбу.

— Я получил награду. За то что выжил. Мерит умирала, а я просто смотрел.

— Это не твоя вина, — убеждаю его я, хотя так и горю от желания спросить, как его наградили. — Оскорелла создана не только как проверка для нас, но и чтобы мы привыкли к смерти.

Он хмурится.

— Правда?

— Думаю, да. Никто из нас не видел войны. Думаю, это самое лучший способ, чтобы нас подготовить.

И стоит мне это произнести, как возвращается страх, от которого я только начала избавляться.

Смерть. Просто находясь здесь, я уже рискую умереть.

И все же, это не то же самое, что обмороки. В этом случае я могу сражаться, учиться, находить союзников. Могу пережить тренировки Валькирий благодаря своим решениям и поступкам.

Стаффан оглядывается вокруг. На тренировочной площадке никого не осталось. Думаю, все новобранцы уже спешат на обед.

Высокий фейри Двора Земли смотрит на меня.

— Я… Я все думаю о том, что рад, что чудовище забрало ее, а не меня. Это ведь уже трусость, да?

— Нет. Ты имеешь право радоваться, что выжил.

Он тяжело сглатывает.

— Не знаю, почему я тебе это говорю, — говорит он, с силой потирая лицо ладонями.

— Думаю, большинство ребят избегали тебя сегодня.

Он кивает.

— Тебе просто нужно выговориться. Ты ведь дружишь с Хенриком, да?

— Не смогу рассказать ему, что притворился мертвым, — говорит он, снова так тихо, что едва его слышу.

— Ты должен. Это может помочь выжить остальным.

Он бросает на меня долгий взгляд.

— Не обсуждай это ни с кем. Прости, мне не стоило это все на тебя вываливать. Просто… Просто давай сделаем вид, что этого разговора не было.

Прежде чем я успеваю ответить, он разворачивается и медленно идет к туннелю, ведущему в Великий Чертог. Его плечи поникли, будто на них лежит тяжелая ноша.

Я смотрю ему вслед, и мои мысли кипят.

Это и есть то, как становятся Валькирией? Тут есть не только магия, могущество или способность летать, но и жестокие решения, что нам предстоит принять, и груз того, что остался в живых. Осознание того, что чтобы выжить, нужно смотреть, как умирают другие.

Даже наши валь-тивар, какими бы они ни были прекрасными и сильными, даются нам, чтобы мы лучше убивали и лучше выживали.

Я думаю о Каине и долгой жизни, что он прожил, прежде чем его приговорили. Должно быть, она была полна моментов, как тот, о котором сейчас рассказывал Стаффан. Чувствовал ли он вину, когда рядом с ним кто-то погибал? Или шел по трупам, лишь бы спастись самому, и ни о чем другом не задумывался?

Всегда ли Каин был хладнокровным и жестоким, как сейчас? Ведь он тоже когда-то был новобранцем. Он проходил через те же самые уроки, будучи полным отваги и чести воином, избранным богами.

Думаю, когда-то он был способен проявлять сострадание. Принимать тяжелые решения и страдать от последствий.

А что теперь?

Теперь он осужден за убийство. Реальность вмешивается в мои полные надежд мысли.

Могу ли я действительно думать, что вина выжившего или раскаяние за совершенные убийства не дают Каину спать по ночам?

Нет, наверное, нет. Но я верю, что когда-то так и было.