О Пепле и Стали

ГЛАВА 14

МАДДИ

Я знаю, что он в ярости. Вижу, как он пытается ее контролировать, чувствую напряжение, волнами исходящее из его тела. Но мне нужен не его гнев.

Мне нужно понять, как защитить себя. Как стать достаточно сильной, чтобы никто не рискнул меня заклеймить или считать слабее, чем я есть.

Мне нужно, чтобы они меня напугали.

Проглатывая опасную мысль, я перевожу взгляд с Каина на злобного волка, перетаптывающегося на полу в палате. Его полный ярости, устрашающий валь-тивар — не просто компаньон, а продолжение его дикости и могущества. Он всегда рядом и наполняет его силой, скоростью и жаждой крови, когда бы они не понадобились.

— Как ты его контролируешь?

Каин шумно выдыхает. Его плечи опускаются, а челюсть перестает дергаться.

— Сколл.

— Что?

— Его зовут Сколл.

Мой взгляд взлетает от волка к Каину. Он что, только что сказал мне имя своего валь-тивар?

— Я думала, такими вещами не принято делиться?

— Принцесса, ты — полная противоположность всему нормальному. Зачем заставлять себя следовать правилам? — он смотрит на меня так пронзительно, что я не уверена, что мы все еще говорим про имя волка.

Наш разговор на поляне вспоминается мне во всех деталях:

«Почему я всегда должна быть другой? Было бы неплохо для разнообразия побыть нормальной».

«Нормальность — отстой. Сам этот термин — полное дерьмо. Ее не существует. Это лишь слово для обозначения рутины. И я сомневаюсь, что ты будешь ей следовать».

— Ты не считаешь ни меня, ни мою валь-тивар нормальными, так что нормальные правила на нас не распространяются, — говорю я.

— На любом уроке магии говорится, что ты должна сосредоточиться. Все остальные так и делают. Контролируют магию с помощью концентрации и жезла. Но ты никогда не пользовалась жезлом для этого. И я редко вижу, чтобы ты концентрировалась, — Каин касается пальцами подбородка и наклоняет голову. — Твоя магия памяти, — тихо говорит он.

Я напрягаюсь. Мне не хочется обсуждать с ним галерею.

— Что с ней?

— Тебе нужно сосредотачиваться, чтобы пользоваться ею?

— Нет, — шепотом отвечаю я. — Она просто работает. И магия льда работает, когда она мне нужна. Я не контролирую ее с помощью концентрации, скорее с помощью… — я подбираю слово.

— Инстинкта. Ты не похожа ни на одного фейри, что я встречал за очень долгое время. Твоя сила работает благодаря дарованному богами инстинкту.

Я смотрю на него во все глаза, и его слова откликаются чему-то глубоко во мне.

— Мадивия, — говорит он.

Он никогда меня так не называл.

— Ты и есть то, что блокирует твою силу. Ты можешь быть кем, блядь, пожелаешь. Ты никому ничего не должна. Эта охуенная медведица — часть тебя, и ты держишь ее в взаперти. Выпусти ее наружу.

Среди моего стыда и растерянности вспыхивает искорка негодования.

— Я хочу, чтобы она была здесь!

— Тогда позволь ей быть такой, какая она есть. Будь той, кто ты есть, — он делает шаг назад. — Перестань делать одну и ту же бесполезную херню снова и снова и сделай наконец то, что работает.

Слова впиваются в меня, будто стрелы.

Сделай то, что работает. Это то же самое, что Делай, что можешь, игнорируй остальное.

Я не могу заставить магию льда работать через концентрацию.

Но могу призвать восьмифутовую медведицу или наколдовать снежную бурю, когда в опасности. В чем разница?

Ответ кажется предельно ясным и как раз таким, как сказал Каин. Когда я в опасности, я отключаю контроль. В дело вступают страх и чистый инстинкт, и перестаю пытаться силой заставить магию быть тем, чем она не является.

— Торви говорит, что появляется, когда я чувствую себя сильной. Это ее слова, не мои.

Удивительно, но Каин улыбается. Не усмехается, а именно улыбается, и от этого меняется все его лицо.

— Медведицу создало твое сердце. Дух. Она — твое порождение, а ты провела всю свою жизнь, разрушая то, кто ты есть, прячась.

Прав ли он? Является ли Торви всем тем, кем я пыталась не быть? Или наоборот, является ли она той, кто я есть на самом деле, той, кем было мне предначертано стать? Прежде чем меня убедили, что эти части меня всего лишь ошибка.

Она импульсивная, жестокая и резкая. Все эти качества родители пытались подавить во мне.

Она сильная, справедливая и яростная. Все эти качества бесправной принцессе было запрещено проявлять.

Она беззаботная, игривая и амбициозная. Все эти качества не решалась проявлять та, что могла умереть в любой день, потому что завтра могло не наступить.

Когда осознание обрушивается на меня, слезы обжигают глаза.

Торви не просто моя валь-тивар, она — олицетворение моей истинной природы, моей души. И она не может быть той, кем ей нужно, потому что в ней есть все, что я пыталась подавить.

— Просто забудь, — говорит Каин, и теперь его голос гораздо мягче. — Забудь эту мысль о том, что ты должна быть такой, как остальные, которую в тебя вдалбливали всю жизнь. Забудь голоса, которые велят тебе делать то же, что они, и наказывают тебя, когда это не работает.

Слезы стекают по щекам. За всю мою жизнь никто не видел меня такой, не видел бушующей бури, скрытой за образом сломленной принцессы. Его слова оседают в самой глубине моей души, и высказанная им чистая правда почти причиняет боль.

— Как? — слово звучит коротким, будто испуганным.

— Просто будь собой. Ничего не стыдящейся собой.

Но куда деть годы, в течение которых тебе говорили одни и те вещи те, кто тебя не понимал? Как бороться, когда все на свете против тебя? Как я могу быть единственной из всех, кто не может делать то же самое, что остальные и при этом не испытывать стыда?

— Не знаю, как это сделать, — мой голос срывается, и я молчу, только слезы катятся по щекам.

Искры мягко кружатся в его глазах, и я больше не хочу продолжать этот разговор. Это самое интимное, что случалось между нами. Он будто заглядывает прямо в мою душу.

Я не разрешала ему этого делать, так ведь? Видеть меня так ясно, понимать те части меня, о которых сама едва догадываюсь.

В любом случае, уже поздно. Я хочу утонуть в этих глазах и остаться в благословенной тишине. Без мыслей, без стыда, без разочарований. Без боли и страха.

— Ты — это лучшее и в тебе, и в ней, — ласково говорит Каин. — Любопытная, умная, добрая, яростная, верная и сильная. Прими ее, — он замолкает, впиваясь в меня взглядом. — Полюби ее.

Такой он меня видит?

Боль вспыхивает в руке. Они заклеймили меня, как скотину, пытались пометить, как низшее в сравнении с ними существо. Но они — зло этого мира, и у меня есть силы, чтобы с ними бороться. Осталось только добраться до этих сил. Я была избрана богами точно так же, как и остальные новобранцы.

Каин прав. Я не мыслю, как они. Не выгляжу, как они. Не тренируюсь, как они. Всю мою жизнь, и не только после попадания в Фезерблейд, мне повторяли раз за разом, что я другая. И я всегда знала, что это правда. Что я — сломленная принцесса, фейри Двора Льда без магии, девушка, которая создавала в своей голове целые миры, потому что реальность была слишком ограничена.

Но что, если я всегда была в порядке? Что, если каждый провал был просто попыткой впихнуть себя в рамки, для которых я не предназначена? Мне говорили, что я не могу сосредоточиться, но я создала у себя в разуме целую галерею, где аккуратно собраны все мои воспоминания. Мне говорили, что у меня нет магии, но, когда мне нужно могу заморозить озеро и призвать снежную бурю. Мне говорили, что я слабая, но моя медведица состоит из чистой силы и она — олицетворение моей души.

Каждый раз, когда я не могла сделать того, что у других получалось с легкостью, я принимала их осуждение. Мне приходилось. Какой еще есть выбор у умирающей принцессы, кроме как верить в то, что ей говорят? Было легче думать, что со мной что-то не так, чем принять то, что я предназначена для чего-то совершенно иного.

Но теперь… теперь я знаю, что другая.

Мысли накрывают меня, будто лавина, надежда во мне подобна восхитительно-чистым волнам.

Что, если быть другой — хорошо?

Что, если так нужно, чтобы некоторые на Иггдрасиле были другими?

Прости меня, Торви.

Я произношу это не вслух, как делала это раньше, когда пыталась ее позвать, а мысленно. Говорю их так искренне, как только способна, пытаясь каким-то образом передать их в самую глубину себя, в то место, где думаю, находится моя душа.

У нас все будет лучше. Мы будем делать то, что правда сработает. Мы сделаем друг друга сильнее.

Лучшее во мне и лучшее в ней, как и сказал Каин.

От этой мысли меня охватывает восторг, и мое дыхание сбивается.

Стакан выскальзывает из моих пальцев и катится по кушетке, когда в маленькой комнатке появляется огромная медведица.

Кажется, я не дышу.

Торви смотрит прямо на меня.

— Ты не в опасности, — говорит она.

— Нет, — шепчу я.

Она наклоняет ко мне свою гигантскую голову.

— Что-то изменилось.

Она права. Я тоже это чувствую.

Широкая улыбка расплывается по моему лицу.

Теперь она останется. Знаю это так же точно, как и собственное имя.

И чувствую, что изменилось и еще кое-что. Сила струится по моим венам, наполняет мою грудь, пульсирует в каждой клеточке моего напряженного тела.

Вытянув руку, я вспоминаю прихотливые узоры, украшающие потолок бального зала в Ледяном Дворце. Лед появляется на моей ладони, завивается в сияющие спирали. Это получается не вымученно и не по принуждению, а естественно, как дыхание.

Я смеюсь. По-настоящему, радостно смеюсь.

— Ну, принцесса, — тихо говорит Каин, глядя то на лед у меня на ладони, то на Торви, которая нюхает разложенные на столе травы. — Думаю, ты только что приняла свою валь-тивар.

Но все гораздо больше.

Она останется, как и все те мои стороны, которые она олицетворяет. Торви здесь, и впервые за всю жизнь я чувствую себя целой.

Я стала ничего не стыдящейся собой.