Рана Аллека оказалась неглубокой, Слава Богам!
Поразить мага насмерть обычным кинжалом можно. Но! Это надо, по крайней мере, голову ему (магу, то есть, не кинжалу!), отпилить. Такого Дарион не хотел, вот поэтому и не сделал. Так, попугать! На место поставить старшего братца, большого охотника до чужих, смазливых баб. Попугать вышло отлично, особенно Эллинору и служанок. Вот теперь всё перепуганное женское население дома и носилось вокруг болящего с тряпками, ахами — охами и болеутоляющими отварами.
По настоянию Элли и Секретаря был вызван также и местный, приграничный целитель. По прибытию скорчив недовольную мину, однако же тот сразу подобрел, пошептавшись о чем — то с раненым.
Выходя из кабинета нижнего этажа, превратившегося теперь в лазарет, звякнул в кармане мягким, туго набитым кошельком и заявил ожидающим вердикта присутствующим:
— Больного не трогать с места! Очень серьезная рана, очень! Видимо, растерян был, когда получил удар — Потенциал не справляется. Ослаблен! Лейд Дарион Раймер! Надеюсь, вы всё понимаете? Ваша вина — ваш и ответ... В случае чего.
Завершив сию обличающую речь, целитель пафосно развел руками, а Секретарь покивал головой и грозно свел брови.
Дариона весь этот театр вообще не устраивал. Больше всего Смотрителю сейчас хотелось войти в кабинет, вытащить за шкирку симулянта и, наладив пинка хорошего под зад, выкинуть на улицу. Или, еще лучше, затолкнуть в ближайший портал — пусть там подыхает, если так ему хочется. Смотри — ка, ножичком плащ порезали! Какое горе невероятное. Ну... если и задел чуть чуть кинжал кожу, ничего страшного. Бабы оближут. У братца дома их две: местная торговка полотном и какая — то пришлая из Аталана, вроде... Обе влюблены, как кошки. Если же и этих мало, подберет других, Аллеку только свистнуть!
Эллиноры старший Раймер зря коснулся... Зря. Дариону эта смазливая пустышка, может, и не нужна совсем... но зря.
Вот что — то в таком роде лейд Смотритель и хотел ответить целителю, но, уже было открыв рот, изрек совсем другое:
— Понятно. Как будет угодно. Пусть здесь валяется. А там посмотрим, чей ответ и... всё прочее.
Никакого раскаяния не чувствовал Дарион, а с какой стати? Никто не звал сюда эту надменную задницу и, по мнению Раймера — младшего, Раймер — старший еще мало огребся.
Причиной такой сдержанности было другое...
Дело в том, что с того момента, когда Элли обозвала жениха своего навозным червяком, больше с ним она не произнесла ни слова. Нет. Слова конечно же, были. Редкие. Цедящиеся сквозь зубы холодом "да", "нет", "не знаю" и, как ягодка на торте — "ваше право" или "ваше дело".
Спали они всё также в спальне Раймера, но теперь постель их была поделена. На свою половину — ванильную, теплую, цветочную, Элли не пускала жениха, предоставляя ему в полное пользование, сухую и ледяную — его сторону.
Уже пары вот таких вот ночей оказалось достаточным, чтобы измученный желаниями и изгрызенный червем то ли стыда, то ли еще чего, Смотритель полез к пассии с примирительными ласками.
Однако же наглючка, грубо отпихнув горячие руки, объявила следующий ультиматум:
— Так вот, лейд Раймер. Уберите свои распрекрасные клешни, вот что я вам скажу! Если опять заколду... или как там? Ну короче, если задурите мне голову, как в прошлый раз, я устрою скандал, понятно вам? Как раз лейд Зекрисс, Секретарь Штаба здесь, рядом. Подниму такой крик, что леграм в Темной Яме тошно станет. А Секретарь только и ждет, чтоб на вас компромат нарыть! Стукнет в Коллегию и поминай вас, как звали. Ясно вам, условно опальный лейд? Падающего — толкни. Вот... я вас и толкну. Прямо на магические рудники. Или на плаху. Куда вам больше охота?
— Кто натрепал про условный срок? — взъярился было Дарион — Аллек?
— Что значит "натрепал"? — спокойно ответила Элли, взбивая подушку — Не "натрепал", а поставил в известность. И да, лейд Аллек. А что?
— А ничего, — зло зашипел собеседник — Он тебе что, нравится? Ну и иди к нему. Будешь там третьей... подстилкой! Он еще и побьет тебя, как надо, Элли. Это я — кисель, а Аллек, говорят, такое любит...
В ответ Эллинора громко фыркнула, и замолчала.
Вскоре вдруг, когда спальня погрузилась в блаженную тишину, и стали слышны даже тихие шаги слуг внизу, девушка осторожно спросила:
— Лейд Раймер...
— Что? — А меня, ну... с той стороны... из Эстоллана никто не искал? Просто интересно.
Помрачнел. Про тайные визиты его поверенных и прочее не надо бы нареченной пока знать! Равно как и про то, что дом Морней более заинтересован теперь в поисках пропавших драгоценностей и одежды, чем в возвращении самой Элли.
— Нет, Эллинора. Никто. Если б что — то было, я бы знал. Видимо, твоя семья просто не имеет понятия, где тебя искать... Понимаешь, "сорняк"... ну, тот ход, в котором ты оказалась... Он как появился, так и исчез. Лопнул! Откуда Морнеям могут быть известны эти подробности? Они же не маги, люди. А что? Ты хочешь, чтоб от Приграничья заявили, что ты у нас? Послать гонца в твой дом? Это нежелательно бы... Сама знаешь (если знаешь, конечно!), наших там не очень любят... Элли! Что молчишь? Послать?
— Нет, — ответила отчего — то сдавленно, будто поперхнулась глотком воды или сухарем — Не надо, лейд. Не на... не надо.
У Эллиноры Морней никогда не было достаточно выдержки. Сдержанности не дали ей ни Боги, ни обучение в бесплатной, средней школе для девочек, в Нордаксе. Изрядное воспитание и стальной характер имеют воспитанницы элитных, закрытых пансионов. Вроде того, в котором провела всё своё детство Алесса, да и сама вдова Морней. Вот если бы Элли воспитывали так, как их, девушка сейчас не повела бы себя настолько глупо. Однако же, у дома Морней не было ни средств, ни желания оплачивать обучение незаконнорожденной. И поэтому...
И поэтому теперь Эллинора внезапно разрыдалась, лежа на боку и прижав колени к груди. Разрыдалась, некрасиво растянув губы, кашляя и пытаясь зажать рот ладонью. Непрошенные, злые слезы щипали глаза, не давая их открыть.
Непонятная обида жгла девушке сердце. Элли и уверилась бы в том, что кроме этого острого жжения она больше никогда уже ничего не почувствует, и смирилась навсегда.
Если бы не сильные руки, грубо и резко перевернувшие дрожащее рыданиями тело на спину и притянувшие его к горячей, обнаженной коже широкой, почти каменной груди Смотрителя...