Их губы встретились и тела задрожали в страстном танце. И небо грозило уже рухнуть на землю... и блаблабла... Знаете, что? А ничего такого не было. Это, разумеется, было бы безумно красиво, если бы было. Но — явность иногда несколько отличается от наших фантазий и желаний.
И — вот, как оно происходило на самом деле.
— Тебя всю колотит, — заявил Смотритель, ослабив объятие — Эллинора, тебе холодно? Странно... Камин пылает, будто мой зад в том портале! Эй! Лейда Трясучка! Приди в себя уже.
А Элли и вправду колотило, как лысого кота на морозе. Кончики пальцев похолодели так, будто девушка сунула их в прорубь, или в мороженое. По спине весело прыгали мерзкие, ледяные блохи, ладони щекотала испарина, а живот превратился в комок железных нитей. Зато между ног горело словно легры там скакали по углям, отщелкивая горячими ногами по горячей золе невероятные па сумасшедшего танца.
— Не... ппппонимаю, — клацнула зубами Эллинора, сильнее прижавшись к жениху и закатив глаза — Брррр! Сейчас, Дарион. Прошу прощения.
Это "прошу прощения" рассмешило Смотрителя. Прижав невесту к себе поплотнее, он сгреб с постели толстое покрывало и обернул им беспомощно трясущееся тело.
— Тебе надо выпить, дорогая, — прошептал в пушистую макушку, отцепляя от себя драгоценную пару — Выпей глоток, а потом я тебя... согрею, грхххх! Понятно же, отчего тебя трясёт.
Весело подмигнув, игнорируя отчаянные, протестующие вопли, Дарион наклонился и поднял с пола брошенный плащ. Сунув руку в карман, вынул оттуда плоский сосуд темного стекла.
Выдернув зубами мягкую пробку, жадно отхлебнул изрядный глоток и протянул почти опустевшую бутыль округлившей глаза Эллиноре:
— Пей давай. Ничего бормотуха, забористая! Даром, что дешевка и воняет кислятиной. Пей, проясни голову и.... и! Сознайся самой себе, что хочешь меня до... трясучки. Да ведь, лейда Целомудрие и Сама Скромность?
Задетая за живое невеста надула щеки и покраснела, отчаянно изображая оскорбленную добродетель.
— Это неправда! — взвизгнула, натягивая край покрывала до глаз — Ты пошляк, Дарион. Невоспитанный и неотесанный пошляк. У тебя всё сводится к одному... к низменной стороне... дел! Ой, жизни. Ой. Не так... Ничего такого я НЕ ХОЧУ!
— Пей, — кивнул Смотритель, вручая разящий прокисшими фруктами сосуд девушке — Но только глоток, Элли. Глык и всё. Не дай Боги, развезёт, как говно на жаре, а ты мне сейчас понадобишься живенькая.
Глоток, обжегший губы и горло леди Морней, неожиданно помог облегчить странное состояние. Ненамного, конечно, стало уютнее, но хотя бы дрожь прекратилась и мышцы перестали скручиваться комком.
Напиток оказался довольно приятным на вкус, но всё же излишне терпким и резким.
Ощутив во рту острое послевкусие, Элли закашлялась.
— Гадость! — прохрипела она, отдав бутылку Смотрителю и отирая рот ладонью — И сам много не пей. Хватит тебе, на мой взгляд.
Разоблачившись до конца и отшвырнув штаны куда — то в угол, Дарион рывком освободил от покрывала мятное, желанное тело.
— Боишься, не справлюсь? — шерохнул шепотом, легким щелчком пальцев погасив несколько свечей, только пара осталась вздрагивать вместе с Эллинорой — Не бойся... Раздвинь ножки... Хочу посмотреть на тебя.
Невеста судорожно вздохнула, борясь с пьяным шумом в голове и желанием утробно взвыть от жгучих как перец, прикосновений сильных, мужских пальцев.
— Не играй со мной долго, — сквозь зубы произнесла, нервно сдвинув колени и тут же послушно разведя их — Не мучай меня! ААААХ! С ума сошел!
Уперев локти в покрывало, она откинула голову назад и выдохнула так... непонимающе. Испуганно. Когда рука Дариона тяжело легла ей между ног, Элли едва сдержала крик, остро застрявший в горле.
— Ты сладкая здесь, — шепот жениха добавил крепости в опьянение — Ножки шире, моя хорошая. Попробую тебя на вкус...
Его язык бесновался, забавляясь с нежными складочками влажной плоти. Тревожил, мучил их, то касаясь слегка словно дразня, то — наоборот, прижимая сильно, будто желая причинить боль, измучить. Испепелить стонущее в муках и жаре тело невесты.
— Не сжимай ноги, Элли. Я хочу этого. Я. Хочу.
Это уже был приказ. Грубый приказ, хотя и отданный громким, но всё же шепотом.
Эллинора, отпустив спасительное покрывало зажала рот рукой. Прикусив ребро ладони, сжала зубы. Неосознанно хотелось ей, чтоб сильная боль покончила с тем, странным наслаждением, погасила жар — страшный, ужасный в своей неизведанности. Укус не помог... Ничего уже больше не помогало.
— Нравится? — резнул голосом Смотритель, удерживая разведенные бедра невесты — Нравится... Мне тоже, Элли. Ты здесь мягкая, как масло...
Движение руки, бегающие искры от прикосновений пальцев. Тяжелые, маревные, сладкие волны от пьяных, раскаленных губ и умелого языка. Алые и оранжевые круги, прыгающие под зажмуренными веками.
Ожог! Ещё ожог. И ещё — от мелко дрожащего, слившегося в карусель пламени свечей.
— Двигайся, драгоценная, двигайся!
Подсунув обе руки под ягодицы девушки, Раймер накрыл губами приоткрытые, сливочные, совсем уже мокрые губки. Поцелуй оказался тяжелым и обжигающим, язык взрезал ждущую плоть и выдрал — таки истошный, дикий вопль из зажатого маленькой ладонью рта.
Элли попыталась дернуться, но силы оставили её.
— Кончай, — прохрипел Смотритель, на мгновение оторвавшись от неё — Хочу, чтоб ты кончила. Мне в рот. Не дрыгайся, Эллинора. Я тебя заставлю сделать это.
Она была уже на грани того, чтоб или разрыдаться, или сойти с ума...
...однако, не сделав ни того, ни другого, вообще перестала сопротивляться натиску и тугим волнам желания.
Закинув ноги на крепкие плечи Смотрителя, Элли последовала за ним. Следуя за движениями его губ, языка и пальцев, вдруг распалась на части. Не сдерживая уже крик, заполнила им горло и, расплавившись совсем, медом потекла прямо в жадные, убивающие её губы жениха, приоткрытые в уверенном ожидании.
— Моя, — тут же оторвавшись от сладкой влаги, прижал он пальцами бьющийся под ними комочек — Сил больше нет терпеть.
Быстро и широко раскинув дрожащие бедра невесты, грубо и недолго помассировав клитор, раздвинул мокрые складки, всё ещё прикрывающие вожделенный вход в бьющееся от сумасшествия тело.
— Получи! — рявкнул, входя одним ударом в горячую, бурлящую кипятком, глубину.
Одновременно с этим накрывая губами кричащий рот Эллиноры, прижал её согнутую ногу к бедру и больно, сильно сдавил грудь другой, уже свободной рукой.
— Оооох, как сладко трахать тебя, моя девочка, — прохрипел в маленькое ухо невесты, замедляя ритм — ММММ... Ооох...
И, опять усилив напор, излился, подловив невесту на последних, жгучих конвульсиях.
Дождавшись, когда немного схлынет марь и, уже выйдя наружу, перевернул Элли спиной к себе. Перекинув ногу через бедро невесты, прижал её к себе, всё ещё вздрагивающую и тяжело дышащую.
— Я чуть не умерла, Дарион, — прошептала она полузадушенно, кутаясь в его объятия и жмуря глаза — Это было...
Раймер довольно хмыкнул и поцеловал теплый висок, сдув с него пушистые, золотисто — белые пряди волос.
— Спи, Элли, — негромко сказал Смотритель, не выпуская из рук измученную драгоценность — Эллинора...
— М? — мурлыкнула лейда Морней, уже засыпая — Что...
— Как же я хочу от тебя детей, родная... Жалко только, что...
...Сон слетел было с невесты, как перья с ощипанной птичницей курицы.
"Жаль только, что, — сощурила глаза в синие щёлки и зачем — то сжала кулаки — У нас их никогда не будет, так? Ну... Поживём — увидим, лейд Раймер. Вот так вот. Ясно вам?"
Выпростав руку из под покрывала, отчего — то погрозила пальцем потолку. Сдвинула брови. И, через минуту уже уснула, уронив голову на плечо Дариона, вдыхая аромат скисших фруктов, мёда и ещё чего — то... странного.
И невероятно желанного.