Хозяйка расцветающего поместья

Глава 9

Прежде чем собираться, я попросила Дуню принести в будуар горячий чай с медом. Сама не заметила, как подкралось уже знакомое головокружение. Не такое сильное, как ночью, но все равно приятного мало.

Чай с медом и конфеты сделали свое дело — одевалась и причесывалась я уже в прекрасном настроении.

Как я ни старалась, все равно не поняла, почему муж опасался, что мы опоздаем. Прическу я сделала в три свободных пучка, на трех хвостах — просто и эффектно. Концы убирать не стала, оставив локоны падать на шею, и вытянула несколько невесомых прядей у виска, которые придали лицу нежное и невинное выражение. Прокрашенная вчера сорочка, высохнув, приобрела телесный цвет. Чуть темнее, чем белоснежная кожа, которая мне досталась, но под верхним платьем этого совершенно не было заметно. Как и самой сорочки, и еще одной нижней юбки под ней. На плечи я накинула разглаженный палантин: хоть белье и прикрыло большую часть тела, декольте платья было таким глубоким, что впору пупок отморозить. Жаль, броши нет, сколоть шарф, но раз я демонстративно явлюсь в театр без украшений, то придется обойтись булавками. Припудрив лицо, я покрутилась перед зеркалом так и этак под восторженные ахи Дуняши. Все прилично и не просвечивает.

Когда я появилась в гостиной, Виктор с неописуемым выражением лица изучал какой-то список.

— Хотел бы я знать… — начал было он, но осекся на полуслове. — Ты невероятна. Скромно и в то же время так соблазнительно, что я подумываю никуда не ехать.

И столько нежности и одновременно страсти прозвучало в его голосе, что я смутилась, будто девчонка, опустила ресницы. Щеки запылали так, что никакая пудра бы не спасла. Муж склонился к моей руке, с улыбкой выпрямился, но от меня не ускользнуло, как он задержал дыхание. Похоже, «неплохо» — явное преувеличение.

— Может быть, действительно никуда не поедем? — спросила я. — Посидим, попьем чая, почитаем, как вчера.

— Я не позволю какому-то хлыщу испортить нам вечер. — Виктор снова улыбнулся.

В гостиную вошел Алексей, неся на подносе сложенный лист бумаги. Муж, извинившись передо мной, взял его. Заглянул внутрь. Брови его взлетели на лоб.

— Гвозди, пакля, банки, а теперь еще лекарства? Ты меня удивляешь. Я ждал счетов от модистки и ювелира. — Он вернул лист на поднос. — Отнеси в кабинет.

— От модистки тоже будет, — утешила я Виктора. — И, кажется, немаленький.

— Вот теперь я узнаю свою жену, — рассмеялся он. Подал мне руку. — Пойдем, пора ехать.

Дорога до театра оказалась недолгой. Василий — который ехал рядом с кучером — открыл дверцу, выпуская Виктора, тот помог выбраться мне. Жалеть, что я не подумала о сменной обуви, не пришлось: между нами и зданием театра оставалось лишь несколько шагов по брусчатке, а за нашей каретой уже выстроилась очередь других, точь-в-точь как машины перед школой в начале учебного дня.

В фойе Виктор скинул на руки Василию теплый плащ с пелериной, помог мне снять тулуп и пуховую шаль, их тоже отдал лакею.

— Можешь погреться в карете, чтобы по трактирам не шастать. Если разносчик с чаем придет, купи себе и Герасиму чая и калачей. — Он извлек из кармана и вручил лакею несколько медных монет.

Я хотела оглядеться, но света не хватало, зеркала в глубине фойе выглядели тусклыми, стены терялись во мраке, а прибывающие вовсе не стремились общаться. Так же, как и мы, скидывали на руки слугам верхнюю одежду, давая наставления.

Виктор подал мне руку и повел вглубь здания, к лестнице. Ее освещали куда лучше, как и коридор, в который мы вышли. Я ожидала увидеть толпу и заранее напряглась в предвкушении встречи со знакомыми, которых я не знала но коридор оказался пуст, хотя из-за дверей доносился приглушенный гул зрительного зала. Только в самом конце промелькнула какая-то пара.

Молодой человек в униформе, стоявший у одной из дверей, поклонился нам, протянув Виктору что-то похожее на программку, и открыл дверь.

В ложе стояло всего два кресла, ложи справа и слева от нашей пока пустовали.

— Держи программу. — Виктор вручил мне листок, полученный от парня в униформе. — Чего ты хочешь? Мороженого? Фруктов? Вина?

— Ничего, спасибо, — улыбнулась я. — Только если ты сам что-то хочешь.

Я мельком глянула в программку, имена персонажей и актеров ничего мне не сказали, так что я начала разглядывать зрительный зал.

Партер внизу выглядел однородно черно-белым, похоже, в нем не было ни одной женщины. Зато ложи пестрели шелками, переливались бриллиантами. Множество платьев откровенно просвечивали, но хватало и тех, кто не пошел на поводу у моды. Некоторые были в шелковых чалмах, кокетливо прикрывавших лишь макушку, чтобы показать локоны. Дамы постарше носили токи и чепцы. Много нашлось и непокрытых головок, и моя прическа выглядела подчеркнуто скромной рядом с каскадами локонов.

Виктор, склонившись к моему уху, называл мне имена. Некоторых я узнавала по его прежним рассказам, о ком-то слышала в первый раз. И все эти дамы, да и мужчины тоже, таращились на меня, кто холодно, кто с откровенным любопытством. Все, что мне оставалось, — натянуть улыбку и распрямить плечи.

Но я не смогла удержать вежливую улыбку, когда в соседнюю ложу вошла молодая пара. Кавалер был одет как и прочие, прелести дамы прикрывала лишь тонкая дымка платья — точнее, не прикрывала вовсе. Посмотреть действительно было на что — будь я мужчиной, наверное, приклеилась бы взглядом.

А на голове у дамы красовалась коническая шляпа, точь-в точь что я рисовала сегодня модистке, но сделанная из шелка.

— Ольга Николаевна, — шепнул мне Виктор. — Считается одной из первых красавиц в округе. Ее муж, Денис Владимирович.

Мужчина поклонился мне. Его спутница широко улыбнулась, но глаза остались ледяными, презрительными. Может, Настеньку и смутил бы этот взгляд, но я лишь изо всех сил старалась не засмеяться.

— Настенька, рада тебя видеть. — Ольга поправила сверкающий браслет на запястье. — Здорова ли ты? Так похудела! Я слышала, ты тяжело болела, и очень переживала за твое здоровье.

Я широко улыбнулась: наконец-то можно не пытаться сохранять невозмутимость.

— Твоими молитвами, Оленька. Я прекрасно себя чувствую. И твое беспокойство я оценила, ты так переживала, бедняжка, что и двух строк написать не смогла.

Виктор за моей спиной закашлялся. Ольга вернула мне улыбку, поправила жемчужные нити, уходящие между грудей.

— Мне показалось, ты все еще нездорова… Ах нет, это платье. Я еще осенью говорила тебе, что оно придает лицу болезненный оттенок.

— А у тебя новая шляпка?

— Да, мне специально привезли ее из Лангедойля. — Она кокетливо поправила локон.

Не знаю, чего мне стоило не расхохотаться.

— Какая прелесть! Пожалуй, зря я надела платье, которое меня бледнит. Не хотелось выглядеть розовощекой, как крестьянка на морозе. Но если в Лангедойле вошли в моду такие шапки, значит, образ мужички становится популярен?

— Не понимаю, о чем ты.

— Ну как же. Это крестьянская шапка. Такие на востоке носят женщины и мужчины, работающие на рисовых полях.

Спутник Ольги нахмурился, и я готова была поспорить, что он размышляет о размере счета. Сама Ольга пошла красными пятнами, но сумела изобразить улыбку.

— Должно быть, ты что-то не так поняла.

— Князь показывал мне рисунки в журнале о путешествиях. — Я с улыбкой оглянулась на Виктора. — Правда, возлюбленный супруг мой?

— Не припомню, моя дражайшая жена. — Во взгляде мужа прыгали смешинки. — Но, если ты так говоришь, значит, так оно и было.

В ложе по другую сторону от нас рассмеялись. Я оглянулась. Пышнотелую даму в старомодном платье с узкими рукавами, расширяющимися от локтя, и талией на причитающемся ей месте я не помнила, но не узнать по описанию не могла. За глаза ее называли «генеральшей» — и, как я поняла, вовсе не по чину одного из покойных мужей.

— Рад вас видеть, Мария Алексеевна, — опередил меня Виктор.

Я тоже улыбнулась женщине. Хотя по лицу ей можно было дать не меньше шестидесяти, назвать ее старухой не поворачивался язык — столько жизнелюбия и энергии в ней было.

— А я тебя нет, князь. — Она погрозила Виктору пальцем. — Почто жену свою в деревне заточил почти на весь сезон?

Мне стало интересно, как выкрутится муж, но женщина не стала ждать его ответа.

— Говорила я тебе, видели глазки, что покупали. Не нравится, что жена резва не в меру, так взял бы какую старую деву. А то женился на жар-птице и удивляется, что она не ведет себя как курица. — Она обернулась ко мне. — А ты, княгинюшка, тоже хороша. Муж у тебя всем на зависть: красивый, богатый, верный…

— Вы ему свечку, что ли, держали? — не выдержала я. Но почему-то обижаться на такое бесцеремонное вмешательство в личную жизнь не хотелось.

— Уж поверь мне, я трех мужей схоронила, а уж сколько… — Она хмыкнула, не договорив.

— Шутиха старая, — прошипели из ложи Ольги.

— Не любо — не слушай, а врать не мешай! — отрезала Мария Алексеевна. — Я, может, и шутиха, да в крестьянские шапки не ряжусь. — Она снова обратилась ко мне.

— Так вот, ежели ты хотела мужа ревностью подразнить, чтобы он больше тебя ценил, то только хуже сделала. Князь твой из тех, что, раз кого разглядев, в сторону и не посмотрит, но и себе цену знает. Ну да, я вижу, ты сама это поняла. Больше уж так не глупи.

Может быть, она хотела сказать что-то еще, но тут начал открываться занавес и все захлопали, а на балконе, где толпилась публика попроще, затопали ногами и засвистели. К моему удивлению, свет не погас. Я огляделась и в который раз обругала себя за привычки своего времени. Это электрические лампы можно притушить, лишь повернув выключатель, а в здоровенных люстрах на десятки свечей каждую свечку нужно гасить специальным колпаком на длинной палке. А в антракте как-то снова зажигать.

Я обратила внимание на сцену, однако происходящее быстро мне надоело. Пьеса сама по себе была хороша, но исполнение навевало мысли об утреннике в детском саду. Или, если быть чуть более справедливой, о театре кабуки, где смысл не в мастерстве перевоплощения актеров, а в символах, каждое слово и каждый жест выверены — и абсолютно ненатуральны. Актеры заламывали руки, громко восклицали, герой и героиня, признаваясь друг другу в любви, рухнули на колени, приведя зал в полный восторг.

— Ты, кажется, скучаешь, — шепнул мне на ухо Виктор.

Я смущенно улыбнулась.

— Ты не мог бы достать мне текст этой пьесы? Мой внутренний голос бесится, когда читает не он.

Что ответил муж, я не услышала: все захлопали, кто-то закричал, и актриса тут же начала повторять трогательный монолог. От скуки я опять стала разглядывать людей и вздрогнула, обнаружив в ложе напротив Стрельцова, который сверлил взглядом не то меня, не то Виктора.

Заметив, что я его увидела, граф с улыбкой поклонился мне и вышел из ложи. Все снова захлопали, начался антракт.

— Я все же схожу за мороженым, — заговорил было Виктор, но, прежде чем он успел встать, в ложу зашел исправник.

— Княгиня, вы очаровательны.

Они с Виктором обменялись парой ничего не значащих фраз, потом Стрельцов сказал:

— Я послал вам записку, но, увидев здесь, не удержался и решил лично попросить вас завтра заглянуть ко мне в присутствие. Ваша затея удалась.

— Поймали! — ахнула я. — Кто он?