Хозяйка расцветающего поместья

Глава 2.

— Не буду даже думать о магии, — согласилась я. В конце концов, муж наверняка понимает в этом больше меня. Хоть я и прожила почти всю жизнь без магии, лишиться ее не хотелось бы. Снова откусила конфету. — Очень вкусно. Из чего это?

— Рецепт спросишь у Дарьи или у Жана. Все, что я знаю: мед, клюква, лимон, масло на орехах и немного имбиря и корицы.

— Спрошу. — Я поколебалась, стоит ли возвращаться к исчерпанной вроде теме, но все же сказала: — Ты меня защитил от этого паразита, а вместо благодарности я на тебя наорала. Прости меня.

— Не за что. — Виктор помолчал. — Даже если раньше я и сомневался, после того, что увидел сегодня, я совершенно убежден в твоей верности. И телесной, и духовной. В конце концов ты закрывала щитом меня, хотя одному Господу ведомо, где ты могла этому научиться.

— Ну это же логично, — пожала плечами я. — Моя магия — электричество…

Я осеклась. Моя магия — электричество, значит, может создать электромагнитное поле, которое способно оттолкнуть свинцовую пулю или хотя бы замедлить ее. По крайней мере, в теории. Но я даже самой себе не смогу объяснить, почему я была в этом уверена, и уж тем более не смогла бы рассчитать такое взаимодействие: институтский курс физики давно выветрился у меня из головы. А уж если я попытаюсь объяснить это вслух, путаясь в терминах своего мира, не только Евгений Петрович, но и милейший Иван Михайлович решит, что я брежу.

— Молния, — сказал Виктор. — Твоя магия — молния. Хотя это действительно электричество, в магии все же пользуются названиями стихий, а не физических явлений.

— Да какая разница. Главное, что она могла бы задержать пулю. Или расплавить. Неважно. Я очень испугалась, в таком состоянии в голову может прийти что угодно. Хорошо, что получилось.

— Хорошо, — согласился он. — Замедлить пулю, — он улыбнулся, взъерошил мне волосы, — не расплавив при этом меня. И хорошо, что ты не безвозвратно навредила себе. Бери еще конфет. Сколько можешь съесть и чуть больше.

Виктор замолчал, с умилением наблюдая, как я уминаю сласти.

— Как ты узнал, что мне нужна помощь? — спросила я.

— Я не знал. Увидел яркий свет во дворе. Слишком яркий. Выглянул в окно, увидел тебя с фонарем, понял, что нужно это остановить, пока не поздно.

— Почему? — изумилась я. — Разве запрещено освещать электричеством… магией молнии?

— Электричеством… — задумчиво повторил Виктор. — Теперь понятно.

Мне-то совершенно ничего было не понятно.

— Магические световые шары разрешено использовать только для освещения дворца, садов и путей коронованных особ. Как их создать — тайна одной семьи, члены которой уже несколько веков — бессменные дворцовые фонарщики. Они берегут эту тайну, потому что, если она станет известна всем…

— Они потеряют свое влияние на корону, — закончила за него я. — Что ж, цари на то и цари, что владеют тем, что недоступно простым смертным.

Виктор кивнул.

— Именно. Поэтому, даже если кто-то и догадался, как ты, свои догадки предпочитает держать при себе. Может быть, использует дома — мне бы пригодился такой свет, писать при нем гораздо проще. Но не при гостях. И тем более не на улице.

— Поняла.

Значит, с идеей магических фар на каретах придется попрощаться. Может, оно и к лучшему. Но все же какая жалость, что я не универсальный гений, как все порядочные попаданцы, и не могу объяснить мужу ни принцип батареи, ни как сделать лампочку. Утер бы нос этим типам с коммерческой тайной, и, главное, не придерешься — никакой магии.

— Надеюсь, что действительно поняла, — не унимался муж. — Это опасно. По-настоящему опасно. Был такой профессор Петров, который сделал, как он это называл, электрический свет и описал это в книге пару лет назад. Исполинская батарея…

Батарея? Только сейчас до меня дошло, что Виктор спокойно отнесся к упоминанию электричества, воистину, это магическое истощение плохо влияет на голову. Но, раз есть батарея и электричество…

— Два угольных стержня, между которыми прямо в воздухе возникал ослепительный свет, — продолжал муж. — Еще он описал, что такой свет может расплавить тонкие пластинки металла, и много чего еще, в общей сложности страниц на двести. Через несколько месяцев после выхода книги его нашли мертвым рядом с его устройством. На ладони осталось обугленное пятно.

Я охнула, поняв, к чему он клонит.

— Решили, что его убило собственное изобретение, опыты объявили опасными, книгу запретили, непроданные экземпляры уничтожили. Но теперь, после того как ты упомянула электрическую природу молнии, я задумался.

— Ясно, — медленно произнесла я. Вспомнила еще кое-что. — Но Аглая видела. И Петр. Слуги пойдут болтать…

— Слуги будут болтать об очередной ссоре господ и о том, как в барина стреляли, а стрелявший сбежал. Так что, по сравнению с переполохом сегодняшнего вечера, любой странный свет — сущие мелочи.

— Сбежал!

— Ты упала, мы с Петром бросились к тебе, и Зайков этим воспользовался.

Я тихонько выдохнула — пока Виктор рассказывал, как было дело, я успела испугаться, что он убил горе-любовника. Это только в романах красиво звучит — «отомстил за честь жены», а в реальности убийство все равно остается убийством, и ничего хорошего в этом нет.

— Ты рада? — сдвинул брови Виктор.

— Я рада, что ты не взял греха на душу. — Я погладила его по руке. — Зайков допрыгается рано или поздно, с его-то замашками.

Муж вздохнул.

— Когда я увидел свет, надо было бежать как был, в халате, но я решил одеться…

Вот почему он в рубахе, и вот откуда пуговица, остановившая пулю.

— И хорошо, что ты оделся, на халате нет пуговиц, и синяком бы ты не отделался! — воскликнула я.

— Если бы я не потерял время, ничего бы не случилось. Зайков бы не посмел приблизиться к тебе, если бы увидел, что я рядом.

— О чем ты! Он посмел в тебя выстрелить, не то что подойти!

Муж покачал головой.

— Этот выстрел явно был не обдуманным действием, а душевным порывом. Он бы не сделал этого, если бы не был зол и напуган.

Может, он и прав. Покушение на убийство при свидетелях — для этого нужно быть типом, которому сам черт не брат, Зайков, при всех его недостатках, на полного отморозка не походил.

— Поэтому я и думаю, что, если бы выбежал как есть, все было бы по-другому. — Виктор помолчал. — Пока я одевался, свет погас, но я решил все же выйти, встретить тебя, чтобы ты не переломала ноги в темноте. Услышал голоса в глубине сада и понял, что надо поторопиться. Дальше ты все видела.

— Много ты услышал? — полюбопытствовала я.

Виктор улыбнулся.

— Про павлина с хроническим воспалением самолюбия. Твоя речь стала удивительно образной. Похоже, ты и в самом деле коротала время выздоровления за научными журналами. Кстати, что такое атрофия, и при чем тут кора?

— Нарушение питания. От которого у него мозги окорели. — Я поспешно сменила тему: — Это же додуматься надо — влезть в чужой сад, чтобы подкараулить женщину, которая его знать не желает. Когда мы наведаемся к исправнику?

— Мы не пойдем к исправнику.

На пару мгновений я лишилась дара речи.

— Но почему? Он стрелял в тебя и только чудом не убил! Это же самое настоящее преступление!

— Мы не пойдем к исправнику, — с нажимом повторил Виктор. — Я не хочу, чтобы тебе снова перемывали кости в каждой гостиной.

— Но я-то знаю, что ни в чем не виновата! И ты знаешь!

— Это неважно. Твоя репутация и так подмочена, а еще один скандал ее добьет. Тебя не примут ни в одном доме, и…

— И это похоронит и твою карьеру? — уточнила я.

Мне-то на сплетни… Нет, пожалуй, что не плевать. Если я хочу вести дела с соседями. Если у нас с мужем будут дети, им нужно будет обеспечивать будущее. Так что я не могу себе позволить наплевать на репутацию. Виктор тем более не может.

И Зайков наверняка это знал. Пропади оно все пропадом!

— Я не служу и не собираюсь служить, поэтому о карьере могу не думать, — сказал Виктор. — И все же исправнику заявлять незачем.

— Но он стрелял в тебя! Нельзя же так это и оставить! К тому же, слуги все равно будут болтать…

— Обращать внимание на болтовню слуг считается дурным тоном. Не беспокойся, я со всем разберусь. — Виктор улыбнулся.

Не понравилась мне эта улыбка. А он забрал у меня из рук опустевший стакан и мисочку с остатками конфет и, точно специально — да что там, наверняка специально! — отвернулся, чтобы отнести их на чайный столик.

— Что ты задумал? — встревожилась я.

— Неважно, — снова улыбнулся он. — Не забивай себе голову всякой ерундой.

— Ты только что говорил…

— Что я со всем разберусь. И я разберусь.

Сердце пропустило удар, а чай, кажется, только что разливавшийся теплом в желудке, словно разом заледенел.

— Ты его вызвал, — прошептала я.

— Еще нет. Был занят тобой, а посреди ночи такие письма не отправляют.

— Не надо! — только и смогла сказать я.

Виктор присел на край кровати, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.

— Настя. Иногда приходится просто делать то, что должен, и смиренно принимать последствия. Какими бы они ни были. — Он погладил мои пальцы. — Все мы в руках Божьих, и на все воля Его.

Я вцепилась в его пальцы так, будто он прямо сейчас собирался идти стреляться и я могла его удержать.

— Не успокаивает.

Он едва заметно улыбнулся.

— Знаешь, я даже рад, что все так обернулось. Теперь я совершенно точно уверен, что небезразличен тебе.

Я задрала голову, уставилась в потолок, глупо, по-детски пытаясь удержать слезы.

— И я никак не смогу это остановить?

— Ты можешь молиться за меня.

— Вот спасибо, утешил! — Я все же не удержалась, шмыгнула носом. Муж, вздохнув, притянул меня к себе на колени.

— Еще ничего не случилось. Может, и не случится. — Он коснулся губами моих волос. — Может, Зайков в темноте свалится в канаву и свернет себе шею. Или от волнения упьется до смерти. Или подавится. — Виктор тихонько хмыкнул. — Или я споткнусь о порог.

— Не смей! — Я вскинула голову. — Не смей так говорить!

Виктор молча прижал меня к плечу, качнулся, баюкая, точно маленькую. А я плакала и плакала, пока слезы совершенно не изнурили меня, погрузив в беспокойный сон.

Подскочила я резко, будто от толчка. Но нет, меня никто не беспокоил.

Вторая подушка рядом с моей была примята — то ли я металась во сне, то ли Виктор спал рядом. Из-за закрытых штор в спальне было темно, не поймешь, который час. Я ругнулась. Почти на ощупь пробралась к окну, отодвинула тяжелый бархат занавесей. Сквозь шелк засияло солнце. Я выругалась снова, уже вслух — проспала! — и, как была, в ночной сорочке и босиком, помчалась в покои мужа. Василий вырос на пороге гостиной, промямлил что-то, дескать, барин не велел беспокоить. Я снесла его, даже не замедлившись. Сперва удостоверюсь, что муж еще дома. Потом буду расспрашивать, давно ли барин велел не беспокоить и где он сам.