Хозяйка расцветающего поместья

Глава 38

Улыбка приклеилась к моему лицу намертво, и только в груди словно натянулась звенящая от злости струна.

— А сиятельный князь Северский наверняка не одобрит сплетни о своем имени. Глава дворянского совета очень вспыльчив, знаете ли. Помнится, одного сплетника он велел выпороть на конюшне, будто мужика. Хотя, конечно, недворянину не понять…

Чиновник снова взял копию дарственной — я мысленно поморщилась, увидев влажные отпечатки пальцев на бумаге.

— К прискорбному сожалению, сведения о том, что ваши земли два года находились не в ваших владениях, не дошли до казенной палаты. Вы позволите мне переписать документ?

— Пожалуйста. — Я снова во всю глотку окликнула Марью, велела принести бумагу и чернила. — А я, пожалуй, чтобы не терять времени, напишу в губернскую канцелярию прошение о розыске виновного в подобном небрежении.

— Не стоит утруждаться, ваша светлость. Разрешите откланяться. — Он вернул на стол копию дарственной. — Я сам опишу все вскрывшиеся обстоятельства. Надеюсь, в следующем году мне не понадобится испытывать ваше гостеприимство.

Он вылетел за дверь, и не прошло и пары минут, как по дороге застучали копыта.

Я сложила бумаги. Позвала обычным голосом:

— Марья, верни на место, пожалуйста.

— Унесло их? — проворчала нянька, забирая папку. — Что за напасть, шастают и шастают…

— Кто еще? — встревожилась я.

— Да бродил тут один, все расспрашивал, дескать, а не горит ли у барыни какой свет диковинный, такой что ночью как днем видно.

Вот только этого мне не хватало! Неужели то семейство, монополизировавшее электрическое освещение для дворца, про меня прознало? Предостережение Виктора я помнила, и потому в кабинете, где я устроила себе местечко и под рукоделие, сейчас висели три пары штор, как в городской Настенькиной гостиной, а на двери появился засов.

— И что?

— Да что… Ничего. Одет как мужик, а выражается как барин, да разговаривает этак свысока. Не иначе как ряженый. Наши-то с ним и разговаривать не стали, погнали восвояси: чужой да странный. Но кабы другой не приехал, поумнее.

— И пусть приезжает. Нету у меня никакого диковинного света.

Каретный фонарь на подставке сам по себе ничего не доказывает, к тому же на виду я его не бросаю. А увидеть, как он горит, некому: дни стали такими длинными, что можно уже спокойно вышивать перед сном, просто сидя у окна.

— Вот так я всем и велела говорить: никакого такого света нету. Но ты все же поостерегись, касаточка.

— Поостерегусь. Спасибо. — Я выбралась из кресла. — Пойдем работать, дела не ждут.

Дела действительно не ждали — как и всегда. Я нырнула в них с головой: так, чтобы вечером засыпать, едва донеся голову до подушки. Лучший способ отомстить бывшему — заняться собственной жизнью. Заодно не останется времени ждать, не приедет ли, костерить его, не оценившего, и жалеть себя, несчастную.

Тем более что я не собиралась считать себя несчастной и брошенной — я не вещь, в конце концов. И могу сама о себе позаботиться, в отличие от, скажем, вернувшихся ко мне земель.

Мне повезло, что пахоту и посев яровых успели закончить до нашей с Виктором ссоры. Еще сильнее повезло, что Егор Дмитриевич нашел в Ольховку управляющего и с явной радостью передал ему всю информацию по новым-старым землям вместе с заботой о них. На урожай в этом году я не рассчитывала, даже если все пойдет как надо. Семена и найм работников были на Викторе, значит, по справедливости, и зерно должно принадлежать ему. Я, правда, слабо представляла, как передать князю его урожай. «Держа слово», он прислал мне чек с содержанием. Я отправила его обратно тут же, но утром следующего дня чек снова вернулся ко мне. Продолжать этот детский сад я не стала, а увезла чек в банк, где открыла отдельный счет. Когда родится ребенок, переоформлю этот счет на него. Инфляции здесь почти не знали, а банковские проценты уже существовали, так что, когда малыш вырастет, у него будут собственные средства.

Заодно и завещание написала. Лишить мужа его седьмой доли недвижимого и четверти движимого имущества, оговоренных законом, я не могла, да и не собиралась. Все по тому же закону он не мог претендовать на мое приданое, а кроме него у меня по сути были только подаренные им же земли и деньги, заработанные с его помощью. Точно так же, по закону, все остальное имущество движимое и недвижимое отойдет моему ребенку — при условии, что он родится в законном браке, незаконнорожденные не имели права наследовать за родителями. Однако следовало подумать об опеке. Я хотела бы надеяться, что Виктор позаботится о малыше, если что-то случится, но быть в этом уверенной после всего не могла. Поэтому опека над ребенком перейдет свекрови с условием, что нянькой будет Марья, и оговоренной оплатой за ее труды. Небольшие — для меня, а для крестьян очень даже существенные — суммы оставались Дуне и Петру, не раз доказавшим свою преданность. Если же роды убьют и меня, и ребенка — думать об этом не хотелось, но предусмотреть было необходимо — Марья, Дуняша и Петр получат по равной доле денег, которые будут у меня к тому времени, а земля, которой крестьяне владеть не имели права, отойдет свекрови.

Впрочем, я надеялась, что завещание не пригодится. Просто успела наслушаться, сплетничая с соседями, о тяжбах из-за наследства, длящихся десятилетиями, и «взяткоемкости» этих процессов — и потому на всякий случай позаботилась обо всех, кто мне дорог.

Я пока не решила, как «утаить шило в мешке», но время терпело. К тому моменту, как мое положение станет заметно, придет зима. Может быть, уеду куда-нибудь «на воды» и вернусь с младенцем — а там можно будет и развестись спокойно. Рожденный в браке ребенок будет считаться законным, а я уж позабочусь о том, чтобы он ни в чем не нуждался.

Часть полей на моих новых-старых землях оставалась под паром, и я разрешила деревенским пустить на них скот: им — выпас, мне — дармовое удобрение. Ближе к осени я планировала засеять эти поля горчицей, чтобы ушла под снег, а по весне послужила удобрением. Там, где сейчас колосились рожь и пшеница, в следующую весну посею клевер, горох — заодно введу моду на зеленый горошек в банках — и вику вместе с рожью, которая станет ему опорой. И земле польза, и скошенную по осени траву можно будет запасти на сено и силос. Но это дело будущего, как и посадки кормовой свеклы. Я надеялась, что за этот сезон заработаю достаточно денег, чтобы следующей весной развести приличное стадо и не покупать мясо на стороне. Тем более что на доходы мне жаловаться не приходилось. Софья исправно присылала мне чеки на мою долю продаж от сыров, люди Медведева регулярно забирали рыбу, двум другим купцам я продавала копченое мясо и тушенку. Рабочих рук хватало — теперь уже и взрослых. Все вокруг знали, что барыня, хоть лениться и не дает, кормит «от пуза», даже с мясом. И с оплатой не обижает, расчет каждую неделю, а не задерживает до урожая, как делали многие. Конечно, кого-то неожиданно оказавшиеся на руках деньги соблазнили уйти в запой. С такими разговор был короткий. В относительно спокойное для деревенских время между севом и сенокосом желающих заработать было достаточно. Я смогла привести в порядок хлева и амбар, построить избу для управляющего на новых землях, выкопать погреба, чтобы было где хранить продукты на продажу.

Я не считала дни и не отметила, сколько их прошло между ссорой и первым письмом от Виктора. Я вернула его нераспечатанным, приложив записку: если его интересуют какие-то деловые вопросы, пусть Егор Дмитриевич переговорит с моим управляющим или экономкой, в зависимости от того, касается ли дело земель или дома. А личные вопросы я с ним обсуждать не желаю.

Я не стала добавлять, что личные вопросы на то и личные, чтобы решать их глаза в глаза, а письма — ничем не лучше ссоры в мессенджере или расставания по SMS. Может быть, я была не права. Наверное, следовало проявить пресловутую женскую мудрость и подумать о том, что ребенку нужен отец. Но я не чувствовала себя способной простить и начать все с чистого листа, а ребенку лучше любящая его мать и нянюшка, чем родители, которые только и ждут друг от друга подвоха. Виктор был прав в одном — без доверия нет любви, а я больше не могла ему доверять.

Впрочем, больше от него писем не было. Я не думала об этом. Хватало других забот.

Когда пошла клубника, купец Медведев не поленился приехать сам, желая поторговаться. Продавать ему свежую ягоду я отказалась. Наварю компотов и варенья, простерилизую в бутылках и достану в середине зимы, когда запасы у большинства горожан начнут подходить к концу. Зато угостила «сухим вареньем» — цукатами, на которые я пустила мелкие ягоды, — и тут же продала весь запас. Заодно пообещала ему новую диковинку — сухое варенье из кабачка и тыквы.

Само по себе варенье из овощей не было чем-то сверхъестественным: здесь его делали даже из огурцов с медом. Но цукатов пока не знали, возможно, из-за дороговизны сахара. Впрочем, учитывая, что, в отличие от варенья, сироп для цукатов можно было использовать много раз, не так уж дорого они мне обходились — а выручка получилась хорошая, и за сухое варенье, и за помадку, которую я сделала из оставшегося сиропа.

Медведев не стал дожидаться кабачков — вернулся, когда поспела черная смородина. Кусты едва ли не ломались от тяжести ягод. То ли хороший уход впервые за много лет дал о себе знать, то ли моя магия. Я склонялась ко второму: никогда не видела, чтобы с куста собирали по ведру смородины. И себе хватит — протертая с сахаром пригодится зимой как источник витаминов — и на продажу.

— Как знал я, ваша светлость, что чего-нибудь интересного у вас найдется, — улыбнулся в бороду купец, когда я поставила перед ним конфеты из ягод. По сути, те же цукаты, только собранные в шарики размером чуть меньше грецкого ореха. — Беру все, что есть.

Конечно, мы снова поторговались — скорее соблюдая ритуал и развлекаясь, чем всерьез.

— Побалуете ли помадными конфектами? — поинтересовался Медведев после того, как мы ударили по рукам.

— В этот раз — нет, ваше степенство. Разве что сироп от кашля могу подарить, по осени пригодится. Хотя лучше бы не пригодился, конечно.

В самом деле, в смородине — и в сиропе, оставшемся после приготовления цукатов, — витамина С больше, чем в цитрусовых, а еще природные антисептики, противовоспалительные и вещества, поддерживающие иммунитет. Добавить туда алтейный корень и шалфей — получится неплохое средство от сухого кашля, а с анисом, мятой и подорожником выйдет отхаркивающее. Конечно, если пустить на него весь оставшийся после варки смородины сироп, можно больницу открывать, поэтому я написала Ивану Михайловичу, приглашая в гости побеседовать о матушкиных методах лечения. Заодно расспрошу у него, как лучше предложить готовые сиропы аптекарю. Если доктор не сможет или не захочет приехать — сама скатаюсь в город. Тошнить меня перестало, головокружение прошло. Малыш вовсе не причинял мне никаких хлопот. Больше того — у меня словно раскрылись крылья за плечами: я чувствовала себя как никогда здоровой и энергичной, и я надеялась, что так будет продолжаться и дальше — по крайней мере пока живот не станет слишком большим, чтобы начать мешать.