Хозяйка расцветающего поместья

Глава 30

Однажды меня разбудил осторожный стук в дверь спальни. Я приоткрыла один глаз, обнаружила, что солнце еще и не собиралось вставать, и снова уронила голову на подушку. Если бы случилось что-то по-настоящему серьезное, стучали бы не так.

— Вставай, касаточка, — донеслось из-за двери. — До света управиться надо.

— Что такое? — сонно заворочался рядом Виктор.

— Скотину в первый раз выгонять будем. Хорошо бы, чтобы и сама хозяйка была.

Я поцеловала мужа в колючую с утра щеку.

— Спи, про хозяина ничего не сказывали.

Он улыбнулся, притянул меня к губам и только после этого снова закрыл глаза.

На кухне уже пахло свежевыпеченным хлебом. Под чистым полотенцем остывали маленькие круглые караваи, каждый с налепленным сверху символом трехъязыкого пламени. Кухарка опасливо поглядывала на Марью, явно не решаясь возразить против того, что та заняла ее территорию.

— В этот раз я сама все сделала, но ты, барыня, запомни, чтобы, когда помру, ничего не упустить, — начала поучать меня нянька. — Хлеб в печь сажать надо до света. И соль на загнеток положить. Как хлеб готов будет, так и соль снимаем, пусть остывает. Этим скотинку кормить станем.

В дверях появилась Дуня с разноцветными лентами в руках.

— Вот, умница, — поприветствовала ее Марья. — А теперь, сделай милость, принеси мой праздничный передник. И барынин тоже.

— А зачем это все? — спросил Виктор. Как я и думала, он все же не выдержал любопытства и вышел из спальни.

— Ленты в хвосты да в гривы вплетем, от дурного глаза. А через передник скотинку прогнать надо. Чтобы, как я от дома не отхожу, так и скотинка не отбивалась.

Я заварила мужу чай на спиртовке: печь после того, как вынули хлебы, заново еще не растапливали.

— Теперь, барыня, полезай на крышу да кричи в печную трубу: «Дома ли скотинушка?»

— Зачем? — удивилась я.

— Чтобы скотина домой возвращалась.

— Так она в хлеву. Там кричать? — продолжала недоумевать я.

— В черных сенях и лошадки, и поросятки, а Петя за ними приглядывает.

— А мне, похоже, нужно за тобой приглядеть. — Виктор встал из-за стола.

К кухне уже была приставлена лестница. Виктор взобрался по ней, помог подняться мне и, поддерживая под локоть, подвел к печной трубе.

— Погоди. — Меня окутал сияющий кокон. Муж удовлетворенно кивнул. — Вот теперь можешь хоть голову в трубу засунуть. Только ненадолго.

— Дома ли скотинушка? — крикнула я, чувствуя себя ужасно глупо под веселым взглядом мужа.

— Дома, дома! — гулко донеслось снизу.

Когда я спустилась, во дворе уже собрались работники, и в устремленных на нас с князем взглядах мне почудилось одобрение.

Когда я вернулась в дом, кухарка уже закидывала в печь дрова, а Марья нарезала караваи, натирая каждый ломоть солью с загнетка.

— Сперва хлебушком покормим, потом через передники проведем, — приговаривала она. — Касаточка, не забудь свой рядом с моим постелить.

Когда мы вышли во двор, небо едва начало светлеть. Дуня несла блюдо с хлебом и ленты, я — оба передника, Марья — крынку с золой. Собравшиеся во дворе приложили ладонь к груди, потом ко рту и ко лбу. Я повторила священный жест.

Марья посыпала золой дорожку от черных сеней, постелила передники.

— Выпускайте лошадок, барыня.

Я открыла дверь. Звездочка вышла первой, настороженно повела ушами. За ней прошествовал Серко, а следом и Сивка. Марья взглядом указала мне на хлеб, я взяла ломоть, а потом и она. Протянула Сивке.

— Как хлеб без печи не живет, так и вы без дома не живите.

Я отдала хлеб Звездочке, повторяя за нянькой слова. Краем глаза заметила, как переглянулись собравшиеся во дворе. Виктор наблюдал за нами, прислонившись к стене дома. Когда наши взгляды встретились, он улыбнулся — и я увидела в его глазах восхищение.

Лошади переступили через передники. Женщины принялись вплетать ленты им в гривы. Я помогала, как умела. Марья вручила мне вербу:

— Хлещите да приговаривайте — как верба гибка да жива, так и скотинка чтоб здорова была.

После лошадей выпустили поросят. Им тоже полагался и хлеб, и привязанные на хвостики ленты. К моему удивлению, юркие поросята не сопротивлялись и стояли смирно, пока их не отпустили.

Нянька сотворила священный жест.

— Ну, ступайте.

Хлестнула, подгоняя, прутиком вербы каждую лошадку по очереди — совсем легонько, даже Серко только недовольно глянул на нее, но брыкаться не стал.

Мы провели животных на луг за дорогой. Травы там пока явно не хватало для полноценного выпаса, так что сегодняшний выгон был чисто символическим. Ничего, скоро все вокруг будет покрыто густой зеленью: весной природа меняется стремительно, каждый день приносит что-то новое.

— Вот и слава богам, — сказала Марья, прикладывая ладонь к груди, рту и лбу.

— Скоро вернутся, — заметил подошедший к нам Виктор. — Не хватит им пока корма.

— Ничего, главное — зиму пережили. — Марья забрала у меня передники. — Надо их выстирать, да запомни, касаточка: золу перед стиркой не выбивай, так и стирай как есть. И, когда с поля скотина придет, ленты сними да не выбрасывай, сохрани до следующего года.

Она оправилась в дом, работники разошлись со двора — кто в девичью, кто в людскую избу.

— Мою матушку люди не звали выгонять скот, — сказал Виктор, когда мы остались во дворе одни. — Как и меня.

В его голосе мне почудилось что-то вроде ревности.

— У вас с матушкой управляющий да экономка, — мягко улыбнулась ему я. — Оба, поди, городские да ученые. А у меня ключница, бабка деревенская.

Ветер пробежал по двору, заставив меня поежиться. Виктор обнял меня, согревая.

— Ты действительно во все это веришь?

— Не имеет значения, во что верю я. Главное, что люди верят и что для них это важно.

— Пожалуй, надо подумать, как сделать, чтобы в следующий раз… — Он расхохотался, не договорив. Пояснил: — Представил, как матушка взбирается на крышу и кричит в трубу.

— Может, не надо? — встревожилась я, хотя тоже не удержалась от смеха.

— Значит, в следующем году тебе отдуваться в обоих имениях, — улыбнулся муж, крепче обнимая меня за талию.

Постепенно перемены становились все заметнее. Появился новый колодец: я решила последовать совету Егора Дмитриевича и выкопать еще один, на всякий случай. Первое предложенное лозоходцем место пришлось отвергнуть. Может быть, там вода действительно стояла ближе всего, но от этого места до выгребной ямы для работников получалось от силы метров пять, да к тому же под уклон — а СанПиНы не просто так придумали. Пришлось прочесть лекцию про «бесов говенных», которые с дождевой и талой водой проникают в землю и вселяются в колодцы, отчего может случиться дизентерия и холера.

Не знаю, что подействовало больше — лекция или неподобающее барыне словцо, но ворчать мужик не стал, по крайней мере вслух. Новое место нашлось по другую сторону дома. Носить воду от него к черному ходу получалось дальше, но, поскольку он был задуман как резервный, я из-за этого не переживала. А Марья так только порадовалась, что сад поливать будет проще.

Посыльный с «кладом» беспрепятственно доехал до города, а потом камни и шкатулка так же спокойно вернулись к княгине. То ли мы переоценили наглость доктора, то ли он потерял к найденному не им сокровищу интерес. Я решила, что именно в этом и дело — доктор Зарецкий запросил у уезда отпуск для лечения лихорадки, подхваченной им во время военной службы, и отправился в Большие Комары, а оттуда, по слухам, в столицу. Я мысленно пожелала ему скатертью дорожку и выкинула из головы. Других забот хватало.

Когда я начала распоряжаться посадками, Марья заворчала:

— Где это видано, касаточка, чтобы все вперемешку? Цветы на клумбе должны быть, а не под смородиной да посреди картошки. А чеснок зачем рядом с земляникой?

Пришлось объяснять, что грядки расположены так, чтобы растения помогали друг другу. Календула отпугивает клопов, клещей и проволочника, привлекая божьих коровок и других полезных насекомых. Чеснок защищает от вредителей землянику, а лук — морковь. Укроп и салат между рядами капусты отпугнет блошку и тлю. К слову, салат сделает здоровее и крепче огурцы, когда придет пора высаживать их из теплицы. Марья с сомнением покачала головой — но потом я услышала, как она говорит работнице:

— Ты барыню слушай. Она ученые книжки читала, знает, как одна травка другой помогает расти. Даст бог, урожай будет, какого еще не видывали.

Кирпич и известь из города доставили в обещанный срок. Как и предсказывал Виктор, для этого потребовался целый обоз. Выяснилось, что он заказал еще и камень, о котором я не подумала: рассудил, что такая массивная конструкция, которую я планировала, непременно потребует фундамента. Он оказался прав. Нанятый печник внимательно меня выслушал, почесал бороду. «Этакого мне строить не доводилось, помолюсь, чтобы господь разума дал». Похоже, молитва его была услышана, потому что коптильня получилась именно такой, как я и хотела, — с двумя камерами, для горячего и холодного копчения. Выглядела она аккуратной, удобной, и с тягой все было в порядке — дым проходил через камеру не слишком быстро, но и не чересчур медленно. Впрочем, для регулировки тяги были задвижки, и они свою функцию выполняли исправно.

Работники уже, кажется, привыкли ко всему, потому что даже не стали задавать вопросов, когда я отправила их за дровами, непременно ольховыми. И, если попадется клен или яблоня-дичок, тоже можно привезти. Вот когда я пожалела, что отправила на растопку да в компост срезанные ранней весной яблоневые и вишневые ветки! Ничего, впредь умнее буду.

Но, хотя работники ничего не спрашивали, муж не преминул полюбопытствовать:

— Неужели и правда есть разница?

— Попробуешь — узнаешь, — ответила я.

Дождавшись, пока печь просохнет, для первого эксперимента я закоптила плотву, окуньков и лещей из реки и, убедившись, что все в порядке, повесила коптиться окорока, которые к этому времени как раз просолели. Холодное копчение таких больших кусков — дело небыстрое, и я не торопилась, давая мясу время и набраться ароматного дыма, и равномерно распределить внутри себя нужные вещества.

Запахи над коптильней витали непередаваемые. А может, мне это просто казалось, потому что я стала как-то чересчур остро их воспринимать. То меня чуть не стошнило от настоянной на водке гвоздики — скоро придет пора комаров, а потом слепней, и я собиралась промазывать этой настойкой оконные рамы и двери, да и работникам выдать для наружного применения. То в одиночку чуть не уговорила полкаравая черного хлеба, так одуряюще он пах.

— Касаточка, да неужто скоро порадуешь? — спросила Марья, увидев, как я уплетаю квашеную капусту, которую следовало промыть, прежде чем отправить в бигос.

Я замерла с вилкой наперевес. Со всеми этими хлопотами совсем забыла заглядывать в календарь. Впрочем, он мало чем мне поможет — слишком недавно я здесь, не успела понять, насколько регулярно все было у моей предшественницы.

— Не знаю, — ответила я. — Пока не знаю.

— Вот так всем и говори, — кивнула нянька. — Никто не знает — никто и не сглазит. А не обрадуешься раньше времени — не придется потом разочаровываться.

Но, похоже, запахи от коптильни казались аппетитными не мне одной.

— Я уже готов признать, что проиграл в том нашем пари, — заметил как-то Виктор. — Долго еще?

— Нет, — улыбнулась я. — Последняя закладка прогорит, и все. Потом дать остыть и неделю вывеситься в погребе, чтобы дозрело. Тогда можно пробовать и мясо, и рыбу. Только мы ведь с тобой не заключили пари. А жаль.

Муж рассмеялся.

— Неделю! Я не удержусь и стащу из погреба хотя бы рыбу, попробовать.

Он, может, и удержался бы, но Мотя, вернувшийся из княжеской усадьбы вместе со мной, принял его слова за руководство к действию, и на следующее утро муж обнаружил поверх одеяла копченую плотвичку со следами кошачьих зубов.