Хозяйка расцветающего поместья

Глава 23

Утром Виктор, как всегда, отправился покататься верхом— он называл это моционом. Княгиня тоже решила подышать свежим воздухом.

— Не знаю, твои ли это травы, легкий ужин или вечерняя прогулка, но сегодня я спала как младенец, ни разу не проснувшись, — сказала она, держась за руку своей горничной. — Сегодня я хочу посмотреть на солнце своими глазами, а не через стекло.

— Проводить вас? — спросила я.

— Ты и без того много для меня сделала, — улыбнулась она. — Занимайся спокойно своими делами.

Однако дел-то у меня особых и не было. Прасковья, когда я предложила ей помощь, отказалась, на кухне уже священнодействовал Жан, и запахи там стояли такие, что у меня живот подвело. Напрашиваться ему в помощницы — только мешать, потому все, что мне оставалось, — переворошить почки и кору да удостовериться, что горшок с будущей мазью спокойно томится в одной из духовок.

Взяв корзинку с вязанием, я вернулась в гостиную. Мотя, как и положено коту, закрутился у меня под ногами.

— Не споткнулась хозяйка о кота — день зря прошел? — улыбнулась я, останавливаясь в дверях.

Наклонилась его погладить. Кот довольно потерся о мою ладонь, подставляя то подбородок, то уши по очереди. Наконец он счел мой хозяйский долг исполненным и зашагал в гостиную с таким важным видом, будто демонстрировал мне ее. Удивительно, что он совершенно не боялся чужого дома, не пытался спрятаться где-нибудь в тихом углу, чтобы оттуда начать осторожно обследовать пространство. Словно всегда тут жил.

По-весеннему яркое солнце заливало комнату, играя бликами на полироли тафель-клавира, занимавшего почетное место в центре гостиной, как и в городском доме Виктора. Но здесь на крышке не было нот, и на секунду мне показалось, что старый инструмент скучает без тепла человеческих рук, касающихся его клавиш.

Я мотнула головой, отгоняя наваждение. Двинулась к креслу, в котором провела за вязанием вчерашний вечер. Мотя с топотом вспрыгнул на тафель-клавир.

— Полагаешь, горничной мало возни с пылью, нужно добавить ей шерсти? — хихикнула я.

Мотя фыркнул. Спрыгнул на пол, подскакав ко мне, легонько тяпнул когтями лодыжку и снова взлетел на инструмент, топая, будто стадо слонов. Замер, внимательно на меня глядя.

— Думаешь? — засомневалась я.

В самом деле, когда-то давно я училась музыке. И, пусть в той жизни я не садилась за клавиши лет сорок, в этом мире моя предшественница слыла хорошей исполнительницей, даже в своем кругу, где музицировать учили всех с самого детства. Я ведь и за спицы не бралась лет десять, а в этом мире они легли мне в руки как родные. И письмо, и чтение… Может, и тут я зря боюсь?

Мотя мрякнул, перескочил с крышки клавиатуры, словно освобождая ее для меня, приглашая. Я подняла крышку. Пожелтевшая от времени кость, эбеновое дерево. Пальцы дрогнули от желания коснуться клавиш, и я не удержалась. До, ре, ми… Звуки оказались чистыми: несмотря на то, что на этом тафель-клавире не играли, за ним по-прежнему тщательно ухаживали.

Я выдвинула из-под инструмента табурет, уселась, расправив юбки. Руки сами легли на клавиши — и полились звуки. Я не узнавала мелодию, но пальцы словно жили собственной жизнью, порхая над клавиатурой. Должно быть, что-то из репертуара Настеньки — что-то воздушное, легкое, как весенний ветерок, играющий занавесками.

Сквозняк пробежал по лодыжкам, но я не стала оглядываться, боясь спугнуть момент. Музыка лилась, как вода из родника, и я уже не пыталась понять, откуда знаю ее. Просто отдалась ей — как недавно отдавалась рукам мужа.

Когда последний аккорд растаял в воздухе, за спиной раздались аплодисменты. Я обернулась. Виктор стоял, прислонившись к дверному косяку, и улыбался.

— Ты зря опасалась, что разучилась играть после болезни.

— Наверное. — Я растерянно улыбнулась ему в ответ. — Но я очень странно себя чувствую. Руки помнят, а голова… Я даже не знаю, что это было.

— «Элегия». — Муж подошел ближе, опустил ладони мне на плечи. Я не удержалась — потерлась затылком о его живот. — Сыграешь еще?

Я посмотрела на свои руки, все еще лежащие на клавишах.

— Чувствую себя той сороконожкой, которая запуталась в ногах, задумавшись, как она ходит.

— Ну так не думай. — Он ободряюще сжал мои плечи. — Просто сыграй. Хоть гамму. Мне не хватало твоей музыки.

Я снова заглянула ему в лицо, едва не вывернув шею.

— Ты выглядишь… счастливым.

Он скользнул пальцами по моей шее, пробуждая мурашки.

— Я действительно счастлив. И ты будто светишься. Глядя на тебя такую, я начинаю верить в чудеса.

— Я тоже, — шепнула я.

В конце концов, что, если не чудо, привело меня в этот мир?

— Сыграй, пожалуйста, — снова попросил муж.

Я закрыла глаза, позволяя рукам делать то, что они помнят. Новая мелодия полилась из-под пальцев — более светлая, живая. Я не знала ее названия, но чувствовала, как она отражает то, что происходит сейчас между нами: нежность, близость, то самое чудо, в которое мы оба начали верить. Виктор слушал, не убирая рук с моих плеч, и его тепло словно вплеталось в музыку, делая ее полнее, ярче. Когда я закончила играть, он наклонился и коснулся губами моей шеи — так легко, что я едва не приняла это за случайное прикосновение ветерка. Потянулась, взъерошила ему волосы.

— Егор Дмитриевич с самого утра отправил работников в твое имение. Не хочешь проверить, как там дела? — сказал он, выпрямляясь.

Я вопросительно посмотрела на него. Муж погладил меня по щеке.

— Погода чудесная. Солнышко и ни ветерка. Самое время для верховой прогулки.

— Но я не взяла штаны… — растерялась я.

— Какие штаны? — Виктор озадаченно посмотрел на меня. — Зачем? Только не говори, что ты снова собралась…

Он осекся, и я вслед за ним тоже услышала шаги. Похоже, свекровь шла в гостиную, и потому тему штанов стоило отложить, чтобы не шокировать ее, как с вальсом.

— Вряд ли у меня получится взобраться в седло вот в этом. — Я расправила на коленях юбку.

Помнится, портниха навязала мне пошив костюма для верховой езды, но я торопила сшить «неприличные» платья с шароварами для работы в саду, а все остальное — бальные платья, платья для прогулок и тот самый костюм попросила дошить после них и отправить ко мне в поместье с оказией. Кто ж знал, что мне придется ездить верхом? У Настеньки наверняка было что-то подходящее к случаю, но Марья, собирая меня в город, ничего не упомянула о конных прогулках и охоте. А те платья, что лежали у меня в сундуке, вряд ли годились. Разве что взять костюмчик с шароварами. Если надеть поверх теплый укороченный жакет… Впрочем, нет, юбка там хоть и коротковата по местным меркам, довольно узкая, чтобы не цеплялась за кусты. Даже если я решусь ужаснуть свекровь таким неприличным нарядом, взгромоздиться в нем в седло вряд ли выйдет.

Ох, да тут, наверное, и ездят в дамских седлах! Час от часу не легче!

В комнату вплыла свекровь.

— Погода сегодня действительно чудная. Ты ни разу не выезжала верхом после болезни?

Я покачала головой.

— Не уверена, что помню, как держаться в седле.

— Раз научившись, такое не забудешь, — улыбнулась она. — И амазонку мы тебе разыщем. Пойдем.

Сказано это было таким тоном, что мне ни на миг не захотелось спорить. Я подставила локоть свекрови, чтобы ей было удобнее.

— Груня! — окликнула княгиня, выйдя в коридор. — Кликни служанок Анастасии Павловны, и сама вместе с ними в гардеробную.

Свекровь все еще ходила не слишком быстро, так что, когда мы подошли к гардеробной, за нами гуськом шествовали Марья, Дуня и горничная княгини, у которой в руках была маленькая корзинка. Я придержала свекрови дверь, а зайдя вслед за ней, огляделась.

Выглядело помещение как кладовая, а не как гардеробная. Стены закрывали деревянные стеллажи, заставленные сундуками.

— Груня, моя серая амазонка, — приказала княгиня. — Та, в которой я в последний раз выезжала с Виктором Александровичем.

Горничная безошибочно выбрала сундук на высоте ее собственного роста, подставив табурет, открыла крышку. Вынула оттуда длинное платье серого сукна, встряхнула в руках. По комнате поплыл аромат лаванды.

Я помотала головой: показалось, что одна сторона платья намного длиннее другой. Нет, не показалось.

— Да, эта, — кивнула свекровь. — Еще спенсер и сапожки к нему. — Она повернулась к Марье: — Успеете пришить штрипки к панталонам Анастасии Павловны, пока седлают лошадей?

— Конечно, княгинюшка, — поклонилась Марья.

Я вопросительно посмотрела на нее, нянька изобразила лицом что-то вроде «после поговорим».

Свекровь взяла у служанки платье.

— Данелагское сукно, теперь оно стоит совершенно невозможных денег. Конечно, тебе бы к лицу больше пошел цвет индиго, или даже лазурный, но что есть, то есть.

Сукно действительно выглядело добротным — плотным, но мягким и не колючим. Завышенная талия, как носили здесь, никакой вышивки, единственное украшение — шелковая тесьма по краю рукава и подолу. Следом за платьем появился короткий, чуть ниже груди жакетик, чем-то напоминающий гусарскую курточку, с пуговицами в несколько рядов и петлями из той же тесьмы.

— Какая прелесть! — искренне восхитилась я.

— Немного старомодно, но, к счастью, одежда для верховой езды меняется не так быстро, как бальные платья, — улыбнулась княгиня. — В мое время надевали ток с вуалью, сейчас поверх него повязывают яркий платок, чтобы шляпка не слетела с головы даже на полном скаку, но это мелочи. Примерь.

В шесть рук меня запихнули в платье. Левая его сторона действительно оказалась длиннее, так что подол распростерся по полу. Я приподняла его и удивилась неожиданной тяжести. Встряхнула край юбки.

— Дробь, — пояснила княгиня. — Чтобы подол лежал ровно и красиво и ни при каких обстоятельствах не видны были ноги.

Я тихонько вздохнула. Может, зря я согласилась на эту авантюру? Судя по тому, что свекровь не удивилась моему недоумению, Настенька верхом ездила нечасто и не слишком охотно. Как бы мне не сверзиться с лошади. Ладно если просто народ насмешу, а если что-нибудь сломаю? Милейший Евгений Петрович для меня ни свинцового пластыря, ни медных опилок с мышьяком не пожалеет.

— Спину прямо, ты же княгиня. — Голос свекрови хлестнул, будто хлыст. — Подгоните, быстро.

Все три служанки завертелись вокруг меня, и прежде, чем я успела опомниться, платье село на мне как влитое, да и жакетик тоже. Повинуясь приказу княгини, Груня вытащила из другого сундука шляпную коробку, из третьего — бирюзовую шаль в «турецких огурцах». Меня усадили на один из сундуков, забрали волосы под цилиндрическую шляпку без полей, поверх нее накрутили платок, завязав узел под подбородком. Я опасливо заглянула в зеркало, но неожиданно оказалось, что выглядит этот импровизированный головной убор довольно симпатично.

— Бери сапожки, нога у нас одинаковая, — велела княгиня.

— Спасибо за подарок, маменька.

— Не стоит. — Она взяла у Груни и протянула мне перчатки с удлиненным запястьем. — И помни: лошади, как и мужчины, чувствуют слабость. Чем меньше ты уверена в себе, чем сильнее робеешь, тем больше они себе позволяют. Поэтому спина прямая, правая нога свободно лежит на верхней луке, опора на правое бедро, а не на левую ногу в стремени. Смотришь перед собой, а не в землю.

— И за науку спасибо, — кивнула я.