Хозяйка расцветающего поместья

Глава 34

Чистить, потрошить и просаливать рыбу перед копчением мне помогали деревенские девчонки. Мотя важно наблюдал за работой, восседая на заборе, и довольно быстро всем работницам стало ясно, что не стоит пытаться припрятать для себя барскую рыбу. И это касалось не только двуногих. После того как Мотя выдрал у ринувшегося с небес коршуна пучок перьев, другие крылатые, да и четвероногие хищники научились обходить навес, под которым располагались работницы, стороной, какими аппетитными ни казались бы распространяющиеся оттуда запахи. Сколько я ни следила за чистотой, все же полностью избежать их не получалось — и я радовалась, что с самого начала организовала и коптильню, и место для разделки сырья на отшибе от усадьбы, подумав о розе ветров.

Довольно быстро появилась еще одна забота: куда девать отходы. Головы и потроха пока удавалось утилизовать: вываренными с отрубями, их с удовольствием поедали поросята. Чешую, в теории, стоило бы пустить в компост — в ней много кальция и фосфора, полезных для растений, — но как бы и компост не провонял, и крысы с мухами не расплодились. Я припомнила, что когда-то крымские монахи выращивали роскошные сады «на рыбе», по осени закапывая свежую морскую рыбу по периметру кроны, и велела закапывать чешую с растениями в грядки — заодно и кротов с медведками отпугнет. А когда с посадками закончим, тогда можно будет попытаться переработать отходы в рыбную муку. Будет чем скотину зимой кормить.

— Касаточка, поросятки-то какие стали гладкие, — заметила как-то Марья. — Может, еще парочку заведем?

Я спорить не стала, мясо всегда пригодится. Вслед за новыми поросятами появилась и годовалая телочка. Если все пойдет, как задумано природой, к следующей весне у нас будет теленок и молоко.

Купец Медведев не ответил на мое письмо. Вместо того, чтобы марать бумагу, приехал сам — дородный, с окладистой бородой и таким бесхитростным и одновременно одухотворенным лицом, что прямо хоть сейчас с него святого угодника пиши. Я мысленно хмыкнула: ой, наверняка непроста та простота. Купцы считались крестьянами, и потому полагалось принимать гостя на кухне, но я помнила, как Виктор встречал в доме купца Крашенинникова, и пригласила визитера в гостиную. Купчина вел себя степенно, и я так и не смогла понять, смущен ли он таким приемом, польщен ли или про себя считает молодую барыньку легкой добычей.

— Хороша рыбка, — сказал он, отведав. — Сговоримся, ваша светлость? Цену честную дам, не обижу. Скажем, по десять змеек за фунт, ежели окуньки али плотвичка. За щучку и леща пятнадцать змеек. А коли стерлядка или осетр попадется, то отдельно считать будем.

Я покачала головой.

— Говоришь, не обидишь, а сам обижаешь, ваше степенство. За такую цену в городе свежую отдают, потому что рыба — товар особый, долго лежать не будет. А моя будет, можно не торопясь за хорошие деньги продать. Двадцать пять за мелкую, тридцать пять за крупную — и то я в убыток пойду.

Купчина крякнул, почесал бороду.

— Трудно будет за хорошие деньги продать, если ее золой пересыпать. А не пересыпешь — черви заведутся. По двенадцать да восемнадцать — это еще куда ни шло.

Я разломила кусочек.

— Ты посмотри только на эту рыбу, как она радугой переливается. А как пахнет, это ж амброзия! Такую золой засыпать — только портить. С чего бы червям завестись, если ты в коробах ее повезешь и мухам обсидеть не позволишь? Двадцать две и тридцать.

— Черви, может, и не заведутся, да рыба протухнет. Восемнадцать и двадцать пять.

— Ягоду свежую скупаешь и возишь, не протухает, а копченая рыба протухнет? — делано удивилась я. — Наверняка у тебя есть кому и льда посреди лета наморозить. К тому же и я позабочусь. Каждую рыбку в просоленную ткань оберну, все вместе опилками пересыплю, чтобы ты ее спокойно до своего погреба довез.

— Есть-то есть, да ведь ему платить надо…

Торг продолжался к явному удовольствию купчины. Да и я поймала себя на своеобразном азарте — и собственную выгоду отстоять, и сделку своей жадностью не испортить.

— Больше дать не могу, чтоб у меня голова отсохла! — сказал наконец Медведев. — Чтоб мне больше в ваш дом никогда не войти! По рукам?

— По рукам, — согласилась я.

Цену я рассчитала, еще когда писала ему предложение, и та, на которой мы сошлись сейчас, меня вполне устраивала. К тому же и опасения купца я понимала: товар новый, а ну как не оценят и не пойдет?

Медведев протянул руку, кажется, по привычке, забыв, с кем имеет дело. На середине жеста сообразил. Я не стала добавлять неловкости, и протянула руку в ответ. На лице купца промелькнуло изумление, но он справился с ним. Ударили по рукам, будто я не была ни женщиной, ни княгиней.

— Непросты вы, ваша светлость, ой непросты, — покачал головой купец, когда Марья принесла еще чая с ватрушками.

— Так простота, она ж хуже воровства, — улыбнулась я в ответ.

Медведев рассмеялся.

Для начала мы сговорились на пуд копченой рыбы, а там — как пойдет. Все же у меня не промышленное рыболовство. На том и расстались.

Свекровь зазвала меня в гости. Как выяснилось — не без задней мысли, потому что кроме меня у нее в доме оказалась и Софья, моя золовка. Я едва не попала впросак, не узнав ее. Выручила свекровь. Когда они вышли встречать меня вдвоем и я склонилась, при посторонней приветствуя княгиню как подобает, та обняла меня со словами: «Настенька, какие церемонии между родными! Я соскучилась, и Соня тоже, ведь в последний раз вы виделись еще осенью».

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Виктор рассказал матери про мою «потерю памяти», но та не хотела, чтобы об этом узнали и другие члены семьи.

Княгиня была слишком сурова к старшей дочери. Возможно, та и казалась не слишком умна в том, что касалось отвлеченных материй, но, когда речь шла о делах земных и бытовых, ум ее был цепким, а суждения здравыми. Софья так интересно рассказывала о своем хозяйстве, что я только слушала да на ус мотала. Она очень гордилась своим делом, да ей и правда было чем гордиться: на пятьсот отрубов можно было целый год безбедно жить в Больших Комарах — и это снимая дом!

— А что, сестрица, можно ли сыр этак закоптить, как рыбу и мясо? — спросила она, и я поняла, что в Ольховку меня позвали не просто так. — Очень уж они хороши у тебя получаются. Ежели и сыр так хорош, его и получше продать можно будет. И лежать будет лучше.

— Можно, правда, сыры я еще не коптила. Нужно будет отработать технологию.

— «Технологию», — добродушно передразнила она. — Так и скажи: попробовать надо. Я полпуда сыров привезла, хватит тебе, чтобы попробовать? Угостись, сколько захочешь, остальное мне отдашь. Если и правда получится, три отруба с каждого проданного пуда тебе уступлю за знания твои и работу.

— Если получится, — согласилась я.

Даже если оставить в стороне, что торговаться с родственницей не слишком красиво, цена выглядела приемлемой. Да и не все одной рыбой жить. Пусть будет и сыр. На заработанное куплю банки, соль и сахар. Здесь знали пастилу и варенье, но никто не делал цукаты и зефир — вот еще один уникальный товар для Медведева. А ближе к зиме, когда будут резать скотину, переключусь на мясо и тушенку.

Срезая сирень — часть соцветиями, на настойку от суставов для Марьи, а часть с ветками, поставить себе в комнату, — я то и дело останавливалась, чтобы сунуть нос в душистые цветы, а может быть, спрятать слезы, норовившие навернуться на глаза. Виктор говорил, что любит сирень, и вот она цветет, а его где-то носит. По делам, но от этого было не легче. Конечно, я выберу самые красивые, самые душистые соцветия, поставлю ветки в кипяток и буду регулярно его менять — так сирень может простоять неделю, а если повезет — и больше, но кто знает, когда он приедет?

Никогда я не накручивала себя на ровном месте, а тут разнылась. Настроение скачет, словно у подростка. Я тряхнула головой, чтобы привести мысли в порядок: Виктор приедет, когда приедет, это не последняя сирень на нашем веку.

Голова закружилась, в глазах потемнело, я вцепилась в ветку. Да что это такое, я ж здорова как кобыла!

Вот именно. Здоровая. И со мной происходит то, что рано или поздно происходит с любой здоровой замужней женщиной. Да, если начистоту, я же давно подозревала, но отмахивалась от этой мысли. Утренняя тошнота и прочие прелести токсикоза меня миновали. Но запахи я воспринимала слишком остро, запасы соленых огурцов и квашеной капусты стремительно уменьшались — и вовсе не потому, что стояли с прошлого года. Да и к рыбке я регулярно норовила приложиться. На рыбу и соленья я и списывала то, что сшитые по весне платья стали тесноваты в груди.

Я медленно — чтобы снова не закружилась голова — положила срезанные ветки в корзину. Окликнула мальчишку на побегушках, велела отнести корзинку в мой кабинет. Настойку я поставлю сама, и о букете позабочусь, но сначала…

Я прошла в спальню, встала у зеркала. Руки дрожали, мешая разбираться с крючками на спине. Следовало бы позвать горничную, но я сейчас не хотела никого видеть. Нервно хихикнула, вспомнив, как лет в тринадцать, когда тело стало меняться, разглядывала себя перед зеркалом. Сейчас… Я смотрелась в него каждое утро, приводя себя в порядок, смотрелась — но не видела. Грудь набухла, ареолы потемнели. Я провела ладонью по пока еще плоскому животу, по темной полоске, устремившейся вниз от пупка. Одевшись, опустилась в кресло.

С одной стороны, мне хотелось прыгать от радости и визжать от счастья. С другой — в голос рыдать от страха. Мои знания, которые так спасали в этом мире, сейчас служили дурную службу: я слишком хорошо понимала, как много может пойти не так и чем это «не так» способно обернуться в итоге. А местная медицина ничем не могла мне помочь — хорошо, если удастся убедить врача вымыть руки перед тем, как принимать роды. Да и какого врача? Евгения Петровича?

Я медленно выдохнула. Спокойствие, только спокойствие. У меня еще много времени все продумать. Найти нормальную повитуху, а может, и самой обучить какую-нибудь молодую и смышленую девушку. Запасти травы.

Я взяла лист бумаги и начала записывать.

Ромашка, календула и мята уже растут на особых грядках в огороде. Хотя нет — ромашки нужно побольше, может понадобиться купать ребенка. Укропа тоже надо посадить побольше — заваривать малышу от колик. Когда зацветет липа, отправить кого-нибудь собирать и проследить, чтобы правильно высушили. Она пригодится и от простуды, и добавить в успокаивающий сбор для меня и младенца. Что еще… Крапиву, лист березы и брусники можно начать собирать прямо сейчас. Первая хороша как источник железа и поможет быстрее восстановиться от кровопотери после родов, береза и брусника пригодятся на случай отеков. Боярышник уже цветет, надо собрать — вдруг я сама не смогу справиться со своей тревогой. А осенью пойдут плоды, поддержать сосуды и сердце. И шиповник, витамины зимой мне тоже понадобятся.

Я отложила исписанный листок и начала второй, составляя подробную инструкцию для каждого растения — как собирать, как сушить. Вот и еще заботы. Улыбка сама по себе появилась на лице. Пусть заботы. Справлюсь. И все же как жаль, что я не могу сейчас ни с кем поделиться ни своей радостью, ни своими тревогами. Как ни крути, Виктор должен узнать эту новость первым.

Срезанная сирень не дождалась его. Муж вернулся в середине июня. Я выбежала его встречать — и замерла, наткнувшись на его взгляд, как на стену. Взгляд, полный боли и чего-то похожего на отчаяние.