Хозяйка расцветающего поместья

Глава 45

Их действительно было много — человек шестьдесят. Но все же не так много, чтобы в момент смести боевого мага, просто мага, кое-что умеющего, и заготовленные заклинания — и у меня слегка отлегло от сердца. Слегка, потому что устраивать бойню по-прежнему не хотелось. Взгляд выхватил в мельтешении лиц знакомые: вон той бабе я помогала разродиться, когда ни баня, ни перешагивание через порог, ни жевание волос не спасли. Честно говоря, я и сама не надеялась на благополучный исход, когда меня позвали, но едва положила руки на живот — слишком уж широкий — чтобы проверить положение плода, как тот тут же перевернулся, как полагается. Дальше оставалось только дать природе и измученной женщине завершить свое дело. Хорошо, что в этом мире случаются чудеса. Плохо, что недавно родившая, вместо того чтобы возиться с малышом, схватилась за вилы. Но, возможно, именно страх за ребенка и привел ее сюда. А вон тому мужику я вправила вывих. Мужчина встретился со мной взглядом и отвел глаза. Может, все-таки получится решить дело миром?

— Здравствуйте, гости дорогие! — Мой голос не дрожал, и усмешку удалось спрятать. — С чем пожаловали?

Мужик, которого я узнала, попятился, будто желал затеряться за спинами остальных — при его богатырском росте задача невыполнимая. Кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то опустил вилы. Но тут из толпы раздался то ли высокий мужской, то ли низкий женский голос:

— Разве ж дорогих гостей пистолями привечают?

Люди снова загудели, заволновались. Марья, до сих пор стоявшая за моей спиной, решительно сдвинула меня в сторону.

— Это кто там такой шустрый? — Она вгляделась в людей. — Яшка-косой? Выходи, не боись, барин убогих не забижает. — Она покачала головой и добавила вроде бы тише, но так, что наверняка прекрасно услышали все: — Вот ведь, нашли за кем следом бузить. Он же с тех пор, как с полатей мальцом еще свалился, дурит. Ладно бы юродствовал, юродивые — люди особые, их устами господь с народом говорит. Так ведь дурень дурнем, только что ложку в ухо не тащит…

Она высмотрела в толпе еще одно лицо.

— Ванька, а ты ж умный мужик, тебя-то чего сюда принесло?

«Ванька» с седыми нитями на висках, но еще крепкий, почесал бороду.

— А я чё, я со всеми…

Вокруг захихикали, и он развел руками:

— Затмение какое-то нашло, баб Марья.

Нянька едва заметно пихнула меня в бок. Я поняла ее. Толпа страшна своей безликостью — и в этой безликости может творить величайшие преступления. Но порой способна и на удивительную мудрость, если найдется подходящий вожак.

— Иван… — Я указала на мужика. — Нянька моя говорит, ты человек умный, а она в людях не ошибается. Выйдешь, скажешь за всех, что вас так растревожило, отчего за топоры да вилы взялись?

Мужик заозирался, явно колеблясь. Толпа загудела. Кто-то понукал «парламентера», кто-то пытался отговорить.

— Да чё с ней балакать, она же барыня, народу не знает, — воскликнул все тот же визгливый голос.

— Ты, Яшка, помолчи, — оборвала его какая-то баба. — Наговорил уже. Иди, Ванюша, скажи за все обчество.

— А староста где? — выкрикнул кто-то еще.

Из толпы начал проталкиваться еще один мужик, постарше, но не старик. Его появление, кажется, подбодрило Ивана.

— Один я, барыня, не пойду. Ежели ты всерьез поговорить хочешь, то дозволь вон старосте да еще мужикам, которых мир уважает, выйти. Да пообещай, что невредимыми со своего двора уйти дозволишь.

Я сняла с шеи «образок» — пламя с тремя языками, который Марья упросила меня носить с тех пор, как узнала о моей беременности. Показала его людям, поцеловала.

— Клянусь, что ни я, ни мои люди не задержат и не обидят переговорщиков, если и вы не обидите меня деянием или пусть покарает меня и моего нерожденного ребенка.

Люди переглянулись. Федор Игнатьевич перевел:

— Если в запале кто барыню ругательски обругает, ничего не будет. Но кто попробует руки распустить — самолично шею сверну, и слова барыни это не нарушит.

Виктор едва заметно усмехнулся. Я поняла его: ни он сам, ни Федор Игнатьевич не могли считаться «моими» людьми. Но я надеялась, у мужа хватит здравого смысла и выдержки не испортить мне игру. Не за красивые же глаза его выбрали председателем дворянского собрания!

Староста вышел первым, за ним Иван. Люди в толпе зашептались, выбирая остальных. Кто-то подтолкнул вперед высокого мужика с седеющей бородой:

— Михей пусть идет, он грамотный.

— И Степан, — добавил кто-то, — у него семеро по лавкам, он за всех отцов постоит.

Пятым неожиданно вытолкнули того самого Яшку-косого. Тот заозирался, но люди сомкнулись и юркнуть в толпу не вышло. Я сделала вид, будто не заметила его метаний.

— Что ж, пожалуйте во двор.

Виктор и Федор Игнатьевич напряглись, но толпа не попыталась прорваться за переговорщиками. Кованые ворота закрылись снова.

— Барыня, дозволь, мы нашу претензию тут выскажем, — начал староста. — Дабы мир весь слышал.

— Говори, — кивнула я.

Староста прокашлялся, то ли собираясь с мыслями, то ли чтобы придать своим словам большей важности. Его опередил Яшка:

— Отравить народ хочешь! В колодцы приманку для птицы с железными крыльями сыпешь!

Марья шагнула, собираясь отвесить ему подзатыльник, но, вовремя вспомнив об уговоре, охнула. Вместо нее провокатору отвесил знатного леща Иван.

— Куда вперед батьки в пекло лезешь? Пущай староста говорит.

Тот укоризненно посмотрел на потирающего затылок Яшку, повернулся ко мне.

— Вот какое дело, барыня. Говорят, будто мор пошел оттого, что вы в колодцы велели что-то сыпать. И что велели вы мужиков по домам запирать, чтобы работать они не могли. Может, конечно, и брешут, да только в Ольховке, по слухам, все перемерли, а у вас в усадьбе больных нет.

— Ты грамотен? — спросила я.

— Да, барыня. — Он огладил бороду.

Я оглянулась.

— Марья, пожалуйста, принеси последнее письмо от Ивана Михайловича.

Марья, поклонившись, неторопливо двинулась к дому.

— Подождем, — сказала я. — Моим словам вы вряд ли поверите, а доктора Ивана Михайловича многие в уезде знают.

— Знаем, хоть он и городской, — согласился староста. — Он простых мужиков не чурается. Говорят, больницу собрался строить.

Виктор подтвердил:

— Собрался. Я его из города зазвал, обещал больницу построить на свои да княгини деньги.

Мужики переглянулись.

— Благодарствую, коли так, — поклонился староста. — Но больница больницей, а ежели мор пойдет, так и лечить некого станет.

Виктор кивнул.

— Потому мы и пытаемся его остановить. Если мор разгуляется, он никого не пощадит: ни господ, ни простых людей.

— Евгений Петрович тоже доктор, а он говорит… — вякнул Яшка и тут же заткнулся, будто поняв, что сболтнул лишнего.

— Евгений Петрович? — приподняла бровь я, изо всех сил стараясь казаться спокойной.

— А и впрямь, — задумчиво проговорил староста. — Наш-то барин тоже доктор. Только не припомню я, чтобы ему до наших хвороб было дело. Знай оброк вовремя плати да барщину отрабатывай.

Тут вернулась Марья, с поклоном протянула мне письмо. Я отдала его старосте.

— Вот, прочти. Вслух, чтобы весь мир слыхал.

Староста развернул письмо, прищурился, разбирая почерк доктора. «Грамотный» Михей заглянул ему через плечо. Остальные мужики сгрудились вокруг, даже Яшка, хоть и держался чуть поодаль. Толпа за воротами качнулась, прильнув к ограде, и даже, кажется, дышать перестала.

— «Милостивая государыня Анастасия Павловна…» — читал староста медленно, по слогам, водя пальцем по строчкам. Я не торопила его.

— «Не перестаю удивляться мудрости господней, внушившей вам столь чудесные методы излечения. Даст бог, нам удастся избежать дальнейших смертей, и я тешу себя надеждой, что так и случится…»

Народ зашумел, загудел.

— Не все, вишь, померли, — веско произнес Иван. — А раз в одном молва приврала, так и в главном, поди, обман. Не от барыни черная птица прилетела.

— Это у господ обман сплошной, — снова вмешался Яшка, и я поняла, кого он мне напоминает. Шакала-подхалима при хищнике, что предпочитает пока держаться в тени. — Ежели никто болеть не будет, так и больница незачем! За что с народа деньгу-то брать?

— А за ту больницу с тебя, пустозвон, хоть четвертинку змейки потребовали? — взвился Виктор. Я взяла его за руку, успокаивая.

Староста огладил бороду.

— Ваша правда, барин, новых податей в уезде не объявили. Пока, — многозначительно добавил он.

— И не объявят, пока я председатель дворянского собрания. Если только императрица не решит, тут уж я спорить бессилен.

— За то благодарствую, особенно ежели слово свое сдержите.

Виктор рассмеялся.

— Вот ведь наглец! Княжеское слово крепкое.

Староста поклонился, опять обратился к бумаге.

— «Надеюсь, и карантин…»

Мужик поднял на меня недоумевающий взгляд, и я пояснила:

— То, чем вы недовольны, когда говорите, что людей по домам заперли. Запирают больных — их в отдельную избу. В другую избу собирают тех, кто с больными из одного котла ел или из одного колодца пил. Болезнь не сразу силы набирает, а бесы, которые страданием людским тешатся, только и ждут, чтобы на кого перескочить. Поэтому и запирают, чтобы некуда им деваться было, да гонят особым порошком, я его потом вам покажу.

— Так-то оно так, бесов, конечно, без присмотру отпускать негоже, — вмешался Степан, у которого «семеро по лавкам». — Однако ведь и работать надо, сейчас, почитай, каждый день год кормит.

Я кивнула.

— Понимаю. А что делать, ежели бесы не успокоятся, пока всех не уморят?

— Молиться. Молитва святая любого беса выгонит.

— Любого, да не любого. Господь наш свят и всеблаг, однако люди-то грешны, и потому их молитва той силы не имеет, что изначально господом дадена. Или есть кто из вас без греха?

Мужики снова переглянулись. Желающих объявить себя праведником не нашлось.

— Потому кроме молитвы приходится и человеческими силами действовать. Если отец умрет, кто жену да детей его кормить станет? Родня своих не всегда прокормить может, а чужие и вовсе никому не нужны.

— А говоришь, не понимает барыня нашей жизни, — подал голос «грамотный» Михей.

— Понимает, и помогает, чем может, — не удержалась Марья. — И дай бог, чтобы все господа такие были. Спроси вон у Дуняши нашей, сколько добра ее сестренкам барыня сделала. Или у вашей Аленки. — Она повернулась к толпе. — Как разродиться не выходит, так «барыня, помоги», а как добром отплатить — за вилы?

— Хватит, — оборвала ее я. Повернулась к мужикам.

— До зимы всех по избам держать не собираются. Чем быстрее заразу изведем, тем быстрее всех работать пустят. А чтобы ее извести…

Я в который раз повторила про мытье рук, кипячение и прочее, и прочее — скоро язык отсохнет долдонить, честное слово.

— Оттого в моей усадьбе и не болеют, что чистотой да кипячением бесам житья не дают.

Мужики в который раз переглянулись, явно не торопясь соглашаться, но и спорить не хотели. Староста снова уткнулся в письмо.

— «…карантин сможем снять, если в ближайшую неделю не появится новых больных. Молюсь об этом непрестанно и прошу ваших о том же молитв, хоть нынче в просвещенных кругах и не принято уповать на господню волю…»

При этих словах мужики, не сговариваясь, осенили себя священным знамением. Так же медленно староста дочитал письмо — доктор надеялся, что принятые дворянским собранием меры будут выполнены, а там и по всей стране «наш уезд примером другим станет».

— А теперь давайте покажу, что за зелье мы в колодцы сыплем.