Хозяйка расцветающего поместья

Глава 15

Похоже, вчера я опять перестаралась с магией, потому что проснулась безбожно поздно: когда я распахнула тяжелые шторы, солнце светило вовсю. Очень хотелось есть, даже голова кружилась. Отвернувшись от окна, я обнаружила на чайном столике серебряную спиртовку, с серебряным же чайничком на подставке, пиалку с медом и блюдце с конфетами. Рядом белела записка.

«Кажется, твоя оригинальная магия потребовала слишком много сил. Отсыпайся, отдыхай. Я на фабрике.

В.»

— И вовсе она не оригинальная, — пробурчала я. — Она общеизвестная.

Только считалась опасной для живых, и из-за этого Стрельцов едва не зарубил мою идею. Повезло — я как раз собиралась расстроиться и обсуждать второй вариант плана, «взбесить до рукоприкладства», когда из-под шкафа выскочила крыса.

Выражение лица исправника, когда я, вместо того чтобы вскочить на стул и завизжать, прошептала: «Поймайте ее. Только живой», я не забуду никогда.

Крыса благополучно ускользнула — жаль, Мотя со мной не поехал! — а Стрельцов послал кого-то на рынок за живой курицей.

Магическое сканирование не произвело на нее никакого впечатления. Исправник понаблюдал, как куриный череп вертится туда-сюда на позвонках.

— Отличная идея для допросов, — хмыкнул он. — «Я тебя, каналья, насквозь вижу!» Вот только почему считалось, что на живое глубинным зрением смотреть нельзя?

Он потянулся к курице, но едва растаяли перья хвоста, как птица заквохтала, судорожно забила крыльями и выскочила из корзины.

— Может быть, дело в стихии? — предположила я, наблюдая, как курица, успокоившись, начинает чистить перья. Хвост выглядел неповрежденным. — Моя — молния и… — Я осеклась, поняв, что не представляю, как объяснить идею применительно к местным уровням знания.

— Моя — огонь. Возможно, разница действительно в этом. Но, с вашего позволения, давайте отложим вопросы теоретической магии до более подходящего момента.

И мы вернулись к обсуждению нашего плана.

Вспомнив о магии, я сунула в рот конфету, глянула на последнюю строчку письма.

«P.S. И не вздумай заниматься делами. Вернусь — проверю».

Я рассмеялась, представив эту проверку — насколько добросовестно я бездельничала. Не торопясь выпила чая, горячего, благодаря спиртовке, и кликнула Дуню одеваться.

Феня хлопотала на кухне, на просьбу показать ожоги идти в девичью отказалась, заверив, что «и думать о них забыла, честно-честно!» Я не настаивала, только предупредила, что завтра посмотрю обязательно.

Оказалось, Виктор, как когда-то у меня дома, предупредил прислугу, чтобы не подпускали меня к работе, так что Аглая очень вежливо — но совершенно непреклонно — выставила меня с черной половины дома. Пришлось заняться рукоделием. Точнее, сперва сходить к Прокопию, который был не только дворником и садовником, а считался в доме на все руки мастером, и попросить его сделать мне тонкий крючок, подпилив край у шила. Дальше работа пошла споро, простейшая кружевная кайма не требовала много времени, а к рукоделию была привычна и я, и прежняя Настенька.

Мои занятия прервало появление Ивана Михайловича. Доктор очень расстроился, услышав, что Виктора нет дома, обругал его «неугомонным». Досталось и мне — за то, что «потащила» мужа в театр, когда ему впору бы лежать. Я не стала ни спорить, ни оправдываться, по собственному опыту зная, как неприятно, когда пациент не соблюдает режим, пуская прахом все лечение. Просто предложила доктору чая.

За чаем Иван Михайлович вспомнил:

— А что та девочка, с ожогами? Как у нее дела?

— Вовсю бегает, — пожала плечами я.

— Анастасия Павловна, как вы можете быть такой жестокой! — возмутился он.

— Прошу прощения?

— Заставлять работать с такими ожогами! Это же невыносимая боль!

— Все не так страшно, Иван Михайлович. — Я чуть повысила голос. — Дуня! Позови Феню!

Вскоре дверь осторожно раскрылась.

— Звали, барыня? — Анфиса неловко затопталась на краю комнаты: в господскую часть дома прислугу ее уровня не пускали.

— Доктор за тебя переживает, — улыбнулась я. — Говорит, работать тебе нельзя.

— Настасья Пална, не шутите так, мало я наскучалась!

Доктор озадаченно посмотрел на девчонку.

— Но… Возможно, врожденная пониженная чувствительность к боли? В любом случае… — Он подскочил, потянулся ко лбу девушки, та отшатнулась.

— Не бойся, я не обижу.

— Настасья Пална?

— Не бойся, — подтвердила я. — Иван Михайлович только проверит, нет ли у тебя жара.

Доктор коснулся ее лба. Вгляделся в лицо. Растерянно покачал головой. Взял девушку за запястье одной рукой, второй снял с пояса часы. Я понимала, что его удивляет. Воспалившиеся ожоги такой площади — а учитывая местные представления об антисептике, точнее, их полное отсутствие, ожоги просто обязаны были воспалиться — должны были спровоцировать повышение температуры. Но у Фени не было никаких признаков жара.

— Я просто обязан осмотреть! — сказал он наконец.

Феня испуганно глянула на меня.

— Барыня, миленькая!

Я вздохнула.

— Подними юбки. Не совсем, только до места, где у тебя ожог.

Зардевшись как маков цвет, Анфиса потянула кверху подол.

— Достаточно, — сказала я. — Иван Михайлович, мы можем отпустить пациентку?

— Да, конечно.

Когда за девчонкой закрылась дверь, доктор сказал:

— Я полагал, речь идет о куда более серьезных повреждениях. Мне говорили про кастрюлю кипящего супа. И вы описывали…

— Так и было. Кастрюля кипящего супа. И я помню, что рассказывала вам.

Я повторила описание — не так много времени прошло, чтобы забыть.

— Но это невозможно! — воскликнул доктор.

— И почему вы сняли пластырь? — продолжал возмущаться доктор. — Я рекомендовал оставить его…

Он не договорил, махнул рукой. Добавил:

— Глазам своим не верю. И ничего не понимаю.

— Я сама ничего не понимаю, — призналась я. — Анфиса и правда выздоравливает слишком быстро, а муж вчера нес меня из кареты на руках, чтобы не будить.

— Но это…

— Невозможно, я знаю. У меня только одно объяснение — благословение.

— Вам достался этот дар?

— Да. Похоже, благословение действует не только на вещи, но и на людей. Я слышала, об этой магии мало известно.

— Существуют легенды об исцелении наложением рук, но я как просвещенный человек… — Он покачал головой. — Как просвещенный человек я не могу им верить, но как человек честный должен признать, что сейчас, похоже, мы имеем дело с подобным случаем. Я обязательно должен его описать!

— Иван Михайлович, — как можно мягче произнесла я. — Вы же понимаете, какая будет реакция. Если уж вам так хочется обнародовать этот клинический… — Я осеклась. — Словом, предлагаю вам испытать альтернативный метод лечения ожогов. Без опасности отравления. Вы же наверняка читали работу, как его… — Я покрутила рукой, делая вид, будто вспоминаю фамилию. — Ну этот, который описал болезнь у гончаров и художников, работающих с белилами. Болезнь, вызванную свинцом.

— Все есть яд, все есть лекарство, важна лишь доза, — задумчиво произнес доктор.

— Несомненно, — не стала спорить я. — Даже вода может стать ядом, если выпить бочку за раз. Но вы же согласны с тем, что через раны яду куда легче попасть в тело, а ожоги — это раны. Поэтому я осмелилась внести коррективы в ваши назначения.

Я рассказала ему, как могла подробно, как лечила Феню и почему я решила поступить именно так. Доктор слушал меня внимательно.

— Это называется не коррективы, — улыбнулся он, когда я закончила. — Это называется собственный метод лечения.

— Не собственный, — поторопилась вставить я, пока Иван Михайлович не спросил, откуда у меня такие познания.

— Достался от матушки? Неважно. Мне очень интересно, будет ли он эффективен без магии.

— Не настолько быстро, но я уверена, что этот способ подействует лучше свинцового пластыря.

Доктор кивнул и начал задавать вопросы, за которыми последовали еще вопросы, и, когда в гостиной появился муж, мы обсуждали методы лечения ран и в самом ли деле «без гноя не бывает заживления», как утверждала местная наука.

— Я должен вас осмотреть! — подскочил Иван Михайлович, едва поздоровавшись с Виктором.

Вид у почтенного доктора был как у третьекурсника, которому показывают любопытный клинический случай.

Виктор поморщился, но подчинился.

— И все же я обязан это описать, — сказал Иван Михайлович, вернувшись. — И попытаюсь уговорить других дам с благословением поучаствовать в лечении их домашних. Если дело действительно в магии, это… Как бы дамы не отняли у нас хлеб, — засмеялся он.

— Вряд ли это возможно, — заметил Виктор. — Благословение — редкий дар. И еще реже встречаются дамы, желающие работать и зарабатывать. Я имею в виду, работать как мужчина, вне дома, — поправился он, быстро глянув в мою сторону. — То, что домашние хлопоты требуют много труда, несомненно.

«Много ты знаешь о дамах», — вертелось у меня на языке, но, возможно, на самом деле это я мало знаю о местных женщинах.

— А что вы думаете о благотворительной больнице, с идеей которой носится ваш муж? — полюбопытствовал доктор. — Если вы правы в своем предположении, ваш дар был бы очень полезен.

— Я считаю, что это нужное и важное дело, и, когда мое поместье начнет приносить прибыль, я охотно поддержу это начинание и финансово, и любой помощью, которая потребуется, — улыбнулась я.

— Осталась сущая малость: найти доктора, готового уехать в деревню. — Виктор хитро глянул на гостя.

Иван Михайлович рассмеялся.

— Слишком толстый намек, ваша светлость. Я собирался оставить практику в ближайшие годы, но после беседы с вашей супругой… будем считать, что я принял предложение. Странно, что вы не сделали его моему коллеге из уезда.

— Евгений Петрович считает мою затею глупостью, — пожал плечами Виктор. — Он очень низкого мнения о простонародье.

Иван Михайлович покачал головой, но обсуждать коллегу не стал и, побеседовав еще немного, простился.

Но только я собралась вернуться к рукоделию, как Алексей сообщил, что приехала Мария Алексеевна. Вслед за ней появилась Ольга, уже без конической шляпки, зато в тюрбане. То ли все заметили наше с мужем примирение, то ли история о вранье Зайкова уже пошла гулять по городу, но весь день гости прибывали один за другим, и, хотя никто не засиживался больше четверти часа, к вечеру я отболтала язык.

— Я хочу домой, — сказала я, когда за последними гостями закрылась дверь. — Там было так тихо. И я соскучилась по Марье.

И по коту, который заслужил, чтобы его затискали в благодарность за царапины на физиономии Зайкова.

— Я думал, ты обрадуешься возможности пожить в городе и вернуться в общество, — рассмеялся муж.

— Лучше дождусь следующего сезона и буду с тобой блистать на балах, — улыбнулась я в ответ. Вспомнила кое-что, и улыбаться сразу расхотелось. — Если только Зайков, обозлившись, не пустит в ход те расписки.

— Не забивай себе голову этой ерундой, — отмахнулся Виктор.

— Ничего себе, ерунда!

Муж тоже посерьезнел. Подвел меня к дивану, сел рядом, держа мои руки в своих.

— Настя… Мне очень жаль, что твой отец принял такое решение. Не думай, что я пытаюсь оправдаться, но очень похоже, что он застрелился, чтобы сохранить тебе те крохи собственности, которые оставались к тому времени. По закону выделенное в приданое имущество может быть истребовано за долги в течение первых десяти лет. Но только при жизни должника. После его смерти долги можно взыскать с наследников…

— Именно!

— Однако ты ничего не унаследовала от отца. Последние дни он жил в твоем доме на твои средства… потому что они были твоим приданым. И после смерти твоего отца оно не подлежит истребованию по его долгам. Как и по моим, если я вдруг соберусь их наделать. Даже если кто-то решит принести эти расписки в суд, он ничего не получит.

— Вот как…

— Да. Отец все-таки тебя любил как умел. — Виктор обнял меня. — Прости, что так вышло.

— Я ни в чем тебя не виню, — шепнула я, обнимая его в ответ.