— Что тебе в голову втемяшилось, касаточка! — заворчала Марья, едва мы оказались в моей комнате. — Ты же, считай, года четыре в седло не садилась! Да после болезни, а ну как не удержишься?
— Нянюшка, не каркай, пожалуйста.
Марья, охнув, сотворила священный жест, а я продолжала:
— Поздно уже отнекиваться. Да и наверняка не в последний раз придется в седло взбираться. Усадьба наша пригляда требует, а верхом намного быстрее туда-сюда обернуться.
— Быстрее-то быстрее, и не болтает туда-сюда, как в повозке, — не унималась нянька. — Да только с тех пор как Катенька Шмелева при тебе на охоте разбилась, ты к оседланным лошадям даже подходить отказывалась. А ежели со страху чего не так сделаешь?
Вот, значит, почему свекровь так настойчиво напоминала мне об уверенности. Интересно, ждала ли она, когда я все же откажусь? Но Виктор-то хорош! Он ведь не мог не знать, что его жена до невозможности боится ездить верхом! Решил, что это была одна из придурей Настеньки, от которой она, то есть я, избавилась после болезни? Или проверяет, действительно ли я забыла прошлое?
— А что случилось с Катенькой? — осторожно спросила я.
Марья снова сотворила священный жест.
— Прости меня, касаточка, дуру беспамятную! Лучше бы я и вовсе тебе о том не напоминала!
— Нет уж, теперь рассказывай, — уперлась я.
— Она бойкая была, отчаянная, прямо как ты раньше. Дружили вы с ней, да только каждая норовила другую обскакать. А в тот раз… Девицам же неприлично за зверем гоняться вместе с мужчинами. Собаки зайца подняли, мужчины, значит, за ним, а дамы на опушке остались. Ну вы и заскучали. Не знаю, кто из вас кого подбил наперегонки скакать, не было меня там. А может, и из других барынь кто влез, языки-то у наших соседок вострые. Поскакали вы, значит. А тут куропатка из-под копыт Катенькиной лошади и вылетела. Та, само собой, на дыбы и понесла. Барышня из седла выпала, а нога в стремени осталась. Так и протащило ее, бедняжку. Батюшка ее потом лошадь пристрелил, да толку…
Я ругнулась сквозь зубы. В самом деле, не стоило мне расспрашивать, теперь еще один повод для волнения.
Может, и правда сказать, что я передумала? В конце концов, прогуляться по лесу можно и пешком. Только наберусь ли я потом смелости сесть в седло? А ведь в этом мире умение ездить верхом — необходимость.
— Бог не выдаст — свинья не съест. — Я тряхнула головой. — Дуня, достань мне те штаны, что из города привезли. Они поудобней будут, чем панталоны со штрипками.
Раньше Настенька была хорошей наездницей, а мне достались ее умения. Должна справиться. Поеду медленно и печально, и никаких скачек наперегонки.
Чтобы не запутаться в полах, пришлось держать удлиненный край юбки в руке, и все равно мне пришлось спускаться по лестнице очень внимательно — и в то же время очень прямо и плавно. До сих пор я не задумывалась над подобными вещами, как обычно мы не задумываемся над своей походкой или манерой сидеть. Но сейчас, попытавшись посмотреть под ноги, на ступеньки, я обнаружила, что это жутко неудобно. Опущенная голова потянула за собой плечи — которые тут же попытались распрямиться, словно сами собой, а за ними и шея; поднялась голова. Память тела, и я не знала, огорчаться ли этому или радоваться. Может, и с седлом получится?
— Ты, как всегда, прекрасна, — встретил меня Виктор во дворе.
Несмотря на досаду, я улыбнулась под его восхищенным взглядом.
— Я велел оседлать для тебя Звездочку, она самая спокойная среди наших лошадей.
Он указал на светло-рыжую, почти золотистую кобылку под дамским седлом, которую держал под уздцы Петр. Ладно сложенная, с мягким взглядом больших темных глаз, она действительно выглядела спокойной и надежной. Чуть поодаль Герасим придерживал нервно перебиравшего ногами серого красавца — высокого, с изогнутой шеей и тонкими, сухими ногами.
Я спустилась с крыльца, осторожно приблизилась к лошади. Сейчас, когда я стояла к ней почти вплотную, она казалась такой большой! И мне на это влезать? И ехать?
Виктор подошел ко мне, ободряюще сжал плечо.
— На ней данелагские стремена, совсем недавнее изобретение. Вот, посмотри. — Он сделал что-то, и стремя разомкнулось. — Даже если и упадешь, нога высвободится из стремени, и лошадь тебя не потащит. Их делают специально для дам, но, думаю, совсем скоро и мужчины начнут заказывать себе такие.
— Это утешает, — хмыкнула я. Заставила себя поднять глаза и встретиться с внимательным взглядом мужа. — Ты ведь будешь рядом?
— Я буду рядом, что бы ни случилось, — негромко и очень серьезно ответил он. — Но, если ты согласилась только для того, чтобы мне было приятно, а на самом деле не можешь решиться…
— Нет. Марья рассказала мне, но я не помню. — Я снова улыбнулась, сама не зная, кого хочу приободрить, его или себя. — В конце концов, кто сильнее — я или страх?
Виктор улыбнулся в ответ. Достал из кармана кусочек морковки.
— Дай ей.
Я протянула кобыле лакомство на раскрытой ладони. Звездочка взяла его неторопливо, с достоинством, сквозь тонкую кожу перчатки я ощутила ее горячее дыхание.
Серый конь обиженно заржал. Виктор рассмеялся, подошел к нему, протянул морковь.
— Вот ведь ревнивец. Держи.
Он потрепал коня по шее, снова вернулся ко мне.
— Готова?
Я кивнула. Пока голова лихорадочно соображала, как же взобраться на это здоровенное создание, одна рука словно сама собой мягко взяла поводья и, не натягивая их, уперлась в луку седла, вторая подхватила подол. Виктор, чуть нагнувшись, подставил скрещенные ладони, я оперлась о его плечо, ступила в подставленные руки и, сама не поняв как, оказалась в седле.
Наставления свекрови были излишни: тело само знало, как устроиться. И не так уж неустойчиво дамское седло, если сесть в нем как полагается.
Вот только стоило мне глянуть вниз, как захотелось закричать «Снимите меня отсюда»!
Кобылка, будто чувствуя мое волнение, переступила ногами.
«Чем меньше ты уверена в себе, тем больше они себе позволяют», — вспомнилось мне. И вовсе незачем смотреть на землю, падать туда я не собираюсь.
Виктор взлетел в седло.
— Все хорошо?
— Да. — Я улыбнулась ему, подбирая поводья.
Спина прямая, смотреть перед собой… получалось как раз между ушей лошади. Вот и ладно.
Муж послал коня вперед. Я тронула лошадь левой ногой, одновременно едва касаясь правого бока тросточкой. Звездочка послушно зашагала. Мы выехали за ворота.
Поначалу я боялась пошевелиться, но лошадь несла меня плавно, и постепенно напряжение отпустило. Тело само знало, как следовать движениям лошади. Виктор ехал справа от меня, так близко, что при желании мы могли бы взяться за руки, и это тоже успокаивало.
Солнце пригревало почти как летом, но холодный ветерок, пробегавший по лесу, напоминал, что еще и весна толком не развернулась. Березы покрылись зеленой дымкой — надо же, только вчера мне приносили ветки, где проклюнувшихся почек, негодных для мази, было совсем немного.
— Как быстро все меняется, — не удержалась я.
— Да. — Муж, полуприкрыв глаза, подставил лицо ветру. — Еще немного — и все зазеленеет вовсю. Люблю это время, когда листья совсем молодые и пыль на них еще не легла. Весь мир кажется чистым и свежим.
Он снова посмотрел на меня.
— Не представляешь, как я рад, что ты справилась со своей боязнью лошадей. Теперь мы сможем выезжать вместе.
— Хорошо не помнить своих страхов, — улыбнулась в ответ я. — Обязательно будем выезжать.
Пока у свекрови не прошло обострение и ей нужна моя помощь, будет лучше, если я поживу с ней. А потом, если большую часть забот о саде и огороде передать наемным рабочим, мне тоже понадобится «моцион», так почему бы и не прогулки с мужем?
— Смотри! — Виктор указал в сторону.
На толстой ветке дуба сидела белка, еще серая, не перелинявшая до конца. Только мордочка и лапки, в которых она держала что-то маленькое, уже порыжели.
— Наверное, подобрала прошлогодний желудь, — предположил муж.
Белка ловко очистила желудь от шкурки и вгрызлась в мякоть. На всадников она не обращала совершенно никакого внимания.
Мы выехали из леса на большак. Подсохшая дорога выглядела широкой и ровной. Звездочка будто поняла, что я освоилась в седле, прибавила шагу.
— Перейдем на рысь? — предложил Виктор.
Я заколебалась, и он добавил:
— У Звездочки очень ровный бег. На ней будто не скачешь, а плывешь.
Сердце екнуло. Но не могу же я везде ездить шагом?
— Давай попробуем, — согласилась я, готовая, чуть что, затормозить… в смысле, придержать лошадь.
Но Звездочка действительно несла меня легко и плавно. Да и мое тело помнило, как держать равновесие, двигаясь в такт лошади.
Когда мы снова перешли на шаг, я потянулась, не выпуская поводьев: с непривычки чувствовалась поясница.
— Совсем недолго осталось, — сказал Виктор, заметив это движение. — В усадьбе спешишься, разомнешься. Если хочешь, можем отдохнуть там до вечера.
— Посмотрим, — пожала плечами я.
Пока я чувствовала себя хорошо и даже не слишком устала. Но незачем торопиться и что-то решать прямо сейчас.
Виктор кивнул. Вгляделся вперед. По дороге навстречу нам двигалась одинокая фигура, судя по одежде — барин.
— Евгений Петрович, — узнала я, когда мы подъехали чуть ближе. — Что он тут бродит один?
— Следует собственным советам о пользе пеших прогулок? — предположил муж.
— Пусть гуляет где хочет, только подальше от моего дома, — проворчала я.
Мы продолжали двигаться навстречу друг другу. Я натянула на лицо вежливую улыбку, дожидаясь, когда мы окажемся достаточно близко, чтобы поприветствовать: не стоило быть демонстративно грубой. Доктор достал из-под плаща табакерку, замедлил шаг, открывая крышку. Солнечный луч отразился от полированного серебра ослепительной вспышкой.
Звездочка всхрапнула, присела на задние ноги.
Виктор дернулся, пытаясь перехватить поводья, но моя лошадь рванула вперед, и я поняла, что значит «с места в карьер». Я потянула на себя поводья, сперва вместе, потом по очереди — если удастся заставить Звездочку повернуть, ей придется сбавить ход. Однако лошадь не послушалась, продолжая нестись вперед. «Закусила удила, — промелькнуло в голове. — Вот, значит, как оно бывает».
Ветер свистел в ушах, стучали копыта, мир превратился в размытые пятна, и все, что мне оставалось, — упереться одним коленом в нижнюю луку, вцепиться руками и обнять ногой верхнюю и стараться не вылететь из седла.
Топот копыт словно бы раздвоился — или мне от страха начало мерещиться невесть что. Но звук становился все громче, а потом где-то на краю зрения я увидела серую гриву. Конь Виктора мчался во весь опор. Неужели тоже испугался и понес? Сердце, только что колотившееся в горле, стукнуло и пропустило удар.
Вот серый конь поравнялся со Звездочкой. Вот вырвался вперед на полголовы… и начал сдвигаться в мою сторону, тесня кобылу влево. Пальцы, державшие луку, онемели. Сейчас лошади столкнутся — почему-то воображение нарисовало мне скрежет шин и грохот металла — и конец нам обоим. Звездочка, заржав, попыталась опередить, но серый не уступал. Медленно, неотвратимо он заставлял мою лошадку смещаться к краю дороги, и я наконец поняла, что происходит. Виктор пытался остановить мою кобылу, преграждая ей дорогу. Вот Звездочка замедлила бег. Перешла с галопа на размашистую рысь, потом на шаг и остановилась, дрожа всем телом.
Виктор спешился одним движением, протянул ко мне руки, и я просто вывалилась из седла в его объятия, дрожа не хуже лошади.
— Все хорошо, — прошептал он мне в макушку. — Все хорошо. Ты молодец, не закричала и не выпустила поводья.