Хозяйка расцветающего поместья

Глава 28

Рассказывать про понесшую лошадь я не стала: все обошлось, так и незачем нервировать свекровь. А вот на работников нажаловалась, не удержалась.

— Может, и правда подкупили Никифора, только вряд ли чтобы грех на душу взял. А вот чтобы сад испортить и тебя из дома выставить… — задумчиво сказала княгиня, когда я закончила рассказывать. — А может, просто дурак. Про князя-то все знают, что спуску не даст, а какова хозяйка молодая княгиня, пока никому неведомо.

И снова между строк отчетливо читалось, что хозяйкой Настенька была невеликой.

— Я, признаться, больше склоняюсь к глупости, чем к жадности, — продолжала свекровь. — Хотя от сына наслышана про доктора.

— У него, похоже, навязчивая идея, — вздохнула я. — И Виктор говорит, что законными средствами от него не избавиться.

— Может, попробовать дать ему то, что он хочет? — спросила свекровь.

— Возможность невозбранно шарить в моем доме? — хмыкнула я. — Я еще не настолько устала от его выходок.

— Найти клад.

— Я думала об этом, — призналась я. Спохватилась. — Надеюсь, вы не предлагаете отдать ему «найденное».

— Конечно, нет. Однако, если клад уйдет из его рук, у него не останется причин досаждать тебе.

— Я думала об этом, — повторила я. — Но что, если доктору известно, что именно за клад спрятан в поместье? Уж очень упорен он в поисках и никакими средствами не гнушается. Ради мифического сокровища, в которое, кроме моего батюшки, никто не верит.

— Человеческая душа — потемки, — покачала головой свекровь. — Бывает, что мужчина уверяется, будто какая-то женщина должна принадлежать ему, и добивается ее, не гнушаясь средствами и не считаясь с ее желаниями, будто она вещь, — потому что в своих фантазиях уже обладает ею.

— Думаете, с кладом то же самое?

Свекровь кивнула.

— Тогда он очень разозлится, если клад уплывет. И может начать пакостить уже не из деловых соображений, а из вдохновения. И кто знает, чем это закончится.

— Но если он разозлится, то может потерять осторожность.

Я задумчиво кивнула.

— Наверное, вы правы, попытаться стоит.

И время подходящее: завтра-послезавтра будут менять донный фильтр из песка и камней.

Княгиня с видимым усилием поднялась из кресла — все же не настолько еще успокоились ее суставы. Я подскочила, подставив ей локоть. Свекровь благодарно кивнула и повлекла меня к массивному секретеру у окна.

— Открой нижний ящик, пожалуйста.

В нижнем ящике обнаружились аккуратные стопки бумаг, перевязанные лентами, и шкатулка из змеевика с темными прожилками. Я достала ее. Неглубокая, но все же довольно вместительная.

— Горный лен — своеобразный камень, — неторопливо проговорила свекровь. — Говорят, это скинутая шкура Великого Полоза. А потому в нем есть и коварство, и мудрость. Людям ничем не примечательным он будет чинить препятствия и соблазнять искушениями. Тем же, кто стремится к новым знаниям и помогает людям, он дарует удачу и помощь. Моя бабка говорила, что горный лен — талисман врачей, аптекарей и травников. Шкатулка эта принадлежала ее отцу, моему прадеду. — Свекровь тонко улыбнулась. — Так что она достаточно древняя для того, чтобы послужить хранилищем клада.

Я дотронулась до миниатюрной замочной скважины.

— Ключ внутри, — сказала свекровь. — И я уверена, что эта вещь воздаст по заслугам всем, кто ее коснется.

Я погладила полированный камень — вопреки ожиданию он показался теплым.

— А внутрь мы положим… — Свекровь повысила голос: — Груня! Принеси гарнитур. Тот, который старинный.

Она обернулась ко мне.

— На случай, если вы не успеете перехватить шкатулку и ее откроет не тот человек, — внутри должны быть драгоценности. И вот…

Она выдвинула верхний ящичек секретера и извлекла из него холщовый мешочек. На стол кучкой высыпались камни с резьбой, напомнившие мне античные камеи, виденные когда-то в музее.

Я ошарашенно затрясла головой. Свекровь рассмеялась.

— Прадед мой был фронтовым доктором. Редким храбрецом, выслужившим дворянство себе и потомкам. И редким шутником. Он утверждал, будто привез из похода, последнего перед тем как уйти со службы и жениться, коллекцию шедевров древних мастеров. Камни сами по себе недорогие — оникс, аметист, агаты, сама видишь. — Она поворошила кучку. — Ценность им придает древность. Все соседи съезжались полюбоваться коллекцией, за нее предлагали огромные деньги, прадед всем отказывал. А на смертном одре предупредил прабабку, чтобы не продавала — потому что рано или поздно попался бы знающий человек, который понял бы, что это просто современная подделка под старину.

— Сейчас — не такая уж современная. — Я взяла фиолетовый камень с двумя обнаженными сражающимися мужчинами. — Возможно, сейчас они будут иметь ценность не как древности, но как образчик работы старины.

— Сейчас — вряд ли. Через полвека — возможно.

Груня, постучавшись, внесла плоскую шкатулку из резной кости. Повинуясь жесту хозяйки, поставила ее на стол и, поклонившись, вышла. Свекровь подняла крышку. Я ахнула.

— Это тоже старинное. Думаю, вместе с камнями будет достаточно.

— Вы с ума сошли, — вырвалось у меня.

Свекровь снова рассмеялась, и я поняла.

— Подделка? — одними губами переспросила я.

— Да, — так же едва слышно ответила она. — Настоящие лежат себе в банке со времен моей бабушки. — Она добавила нормальным тоном: — Очень практичная была женщина, упокой Господь ее душу.

Она опять поворошила камни.

— Но я бы, конечно, предпочла, чтобы все это осталось в семье. Давай подумаем, как это устроить.

Я помогла свекрови вернуться в кресло, уселась напротив, тоже размышляя. Наконец в голове сложился план.

— Петр безоговорочно мне верен. И его появление в усадьбе не вызовет подозрений. Ночью он подкинет шкатулку в колодец. Камни на дне крупные, лежат рыхло, под какой-нибудь и завалится. Вода прибывает быстро, я сама видела, так что к утру все будет выглядеть естественно. Пока ее выберут, пока начнут камни доставать — как раз к находке мы и подъедем.

— Нет, милая. — Свекровь покачала головой. — За вами должны прислать. Пусть Петр за этим приглядит.

— А если ему просто голову проломят да клад заберут? — встревожилась я.

— Для этого и нужна охрана. Сторожей нужно предупредить. Чтобы утром приглядели и чтобы ночью не повязали, когда он к колодцу пойдет.

— Они послушают Петра?

— Петра — нет. Виктор охранять не кого попало послал, а доверенных людей, которым, кроме самого барина, никто не указ. Похоже, дорога ты ему.

Не знаю почему, я смутилась, в груди разлилось тепло. Свекровь сделала вид, будто не заметила моей реакции, и продолжала:

— Так что нужно с ним все обговорить, чтобы письмо написал. Старший его руку знает.

— И чтобы Виктор очень натурально удивился, когда за нами все же пошлют, — улыбнулась я.

— И это тоже, — согласилась свекровь. — Потом, после того как кто-нибудь из дворни съездит в город по поручению барина, расскажем всем, что сокровище лежит в банке.

Она еще раз оглядела сверкающую груду на секретере.

— Выглядит достаточно впечатляюще, чтобы пошли разговоры. Будь добра, сложи все это в шкатулку и отнеси Петру.

Даже зная, что это подделки, я все же любовалась, собирая шкатулку. Так красиво играл свет на стразах, настолько изящной выглядела резьба на камнях. Даже если забыть о том, что шкатулка и камни дороги свекрови как память о покойных предках, все равно жаль будет, если эта красота попадет в чужие недобрые руки.

Я думала, что полночи проворочаюсь, беспокоясь, удастся ли наша затея. Поднимаясь по лестнице в спальню, я мысленно перебирала все возможные варианты провала, пока не почувствовала теплые руки мужа на плечах. У Виктора нашлись способы заставить меня забыть о всяких глупостях. Утром он отправился на свой «моцион», не дождавшись, пока я проснусь, а я решила прогуляться вместе со свекровью.

Если бы я сама не видела, как она двигалась всего лишь пару дней назад, ни за что бы не поверила в такое быстрое улучшение.

— Ты не представляешь, какое это счастье — возможность двигаться днем и спать по ночам. — Княгиня сжала мою руку. — Ты просто кудесница, Настенька.

— Думаю, это все же заслуга благословения, а не моя.

— Не говори глупостей, — отмахнулась княгиня. — Благословение благословением, но без твоего желания вряд ли бы оно подействовало.

— Не знаю, — вздохнула я. — А так хотелось бы разобраться… Я вообще слишком мало знаю об этом даре.

— Как и все мы.

— Барыня! Милостивица! — донеслось от ворот.

— Куда! Куда ломишься! — Я узнала голос сторожа. — Скажи, чего надобно, да я попрошу господам доложить как полагается.

Свекровь обернулась к воротам.

— Что там такое?

Всклокоченный мужик в распахнутом армяке вцепился в кованую ограду, заорал во всю глотку:

— Дозвольте в ноги пасть! Не оставьте благодатью своею!

— Пойду узнаю, что ему от вас нужно. — Я осторожно высвободила локоть, но княгиня опять подхватила меня под руку.

— Не одна ты тут любопытная. Может быть, он к тебе прибежал.

— Барыня! — Он стащил с головы шапку, снова вцепился в ограду, пытаясь просунуть голову между прутьями. — Матушка, помогите! Акулька моя…

— Что случилось? — подобралась я.

— Так преставилась давеча. Завтра хоронить понесут. — Он продолжал голосить: — А я как же? Хозяйство? В хозяйстве без бабы никак! Сделайте божеску милость, оживите ее, как Митьку да Савелия оживили!

— Я не могу… — начала было я.

— Я заплачу! — затараторил он. — Телушку дам. Акулька, она по хозяйству справная. Дочек нам господь не дал, одни парни, они с хозяйством не управятся. Надо новую бабу искать, а когда? Пахать, да потом сеять, да косить, только успевай! Да и свадьба — немалый расход.

— Да ты никак рехнулся, мужик! — Сторож попытался отпихнуть его от ограды. — Акульку твою еще вчера в гроб положили. Где это видано, чтобы обратно вставали!

— Это ты рехнулся, — огрызнулся проситель. — Вся округа только о том и твердит, как Митька в колодце задохся, а барыня его поцелуем оживила!

— Настя, о чем он? — полюбопытствовала свекровь.

— Ох, маменька… — вздохнула я, не зная, как объяснить.

Как же быстро разлетаются слухи! И каждый перескажет по-своему, добавит свое… И вот уже просьба оживить мертвую. Что дальше — начнут выкапывать покойников из земли?

— Княгинюшка, милая! Пяток курей добавлю. Рука-то у нее хоть и тяжелая была, да все своя баба, привычная. Другую-то пока еще найдешь!

— Я никого не оживляла. — Сочувствие, которое поначалу проснулось во мне, улетучилось. — И Митька, и Савелий были живы, просто один дыма надышался, другой ядовитых газов… смрада ядовитого, и я им только помогла задышать.

— Поцелуем? — едва слышно вставила свекровь.

— Да какое там! — возмутилась я. — Князь рядом стоял, позволил бы он своей жене мужиков целовать!

— Так все ж говорят…

— Говорят, в Ильмени курей доят, а петухи несутся, — проворчал сторож. — Ступай себе, болезный.

— Я не умею оживлять людей, — уже мягче сказала я. — Господь жизнь дает, он ее и забирает. Пришел, значит, срок твоей Акулине.

Мужик зло махнул рукой, нахлобучил на голову шапку и побрел прочь. Шарахнулся, когда из-за деревьев вылетел всадник. Сторож, видимо, узнал его, потому что распахнул ворота, не дожидаясь просьбы. Всадник осадил коня, спешился, кланяясь нам, и я узнала одного из сторожей моей усадьбы.

И, хоть я и ждала гонца, внутри что-то екнуло — вдруг дело не в шкатулке, а что-то еще случилось? Я до боли стиснула руки, но тут же заставила себя расслабить пальцы, чтобы не выдать своего волнения.