Железный лев. Том 4. Путь силы

Часть 1 Глава 4

1851, апрель, 28. Казань

Раннее утро.

Туман.

Удочка и вялый поплавок, что чуть покачивался на воде.

Лев сидел на берегу и медитировал. Он даже червяка на крючок цеплять не стал, чтобы не отвлекаться на поклёвки. Решил так — посидеть в тишине и хоть каком-то уединении, чтобы подумать, не отвлекаясь на дела.

Время утекало.

Как вода.

Как песок из его виртуальной задницы, ибо совокупно с учётом предыдущей жизни ему годиков получалось изрядно.

А дела буксовали.

Нет-нет.

Шли.

И по местным меркам очень быстро. Просто он ничего не успевал. Настолько, что даже начал испытывать ощущение отчаяния. Местные люди жили в своём ритме и быстрее шевелиться их было крайне трудно. Вот он и решил остановиться, взяв паузу, и посидеть — подумать.

В тишине и покое.

Но и десяти минут не прошло, как он попросту начал клевать носом, засыпая. Медитация не удалась. Как и глубокий самоанализ. Впрочем, как обычно.

Чу!

Поплавок ушёл под воду.

Подсечку он сделал автоматически. Даже не задумываясь.

Вытягивание.

И вот в руках графа дёргается небольшой, но наглый окунёк.

— Вот зараза, — буркнул Лев, оценивая не только неуместность добычи, но и то, что заглотил он крючок крайне глубоко. Начнёшь вытаскивать — кишечник через рот вытащишь. В общем — не жилец. А ведь он хотел его отпустить.

На голос графа приблизился охранник.

— Полюбуйся. — произнёс Толстой, показывая ему рыбёшку. — Голый крючок до самой задницы заглотил. Скотина чешуйчатая.

— Какой жадный… — покачал головой боец.

— И глупый. Я ведь отпустил бы его, если так не хапнул. — добавил Лев, поймав себя на мысли, что это всё очень символично. Ведь он сам именно так крючок и заглотил, заигравшись.

Захочешь из страны уехать? Тут же под белы рученьки примут. Не тут, так там. Впрочем, при выходе на определённый уровень влияния и богатства подобное последствие естественно. Если, конечно, ты чем-то полезным занимаешься. Однако сам факт ограничений подобное обстоятельство никуда не девает.

Просто остановиться тоже не дадут.

Слишком много в графа уже было вложено. Слишком много завязано. Как личных стратегий и карьер, так и сложных раскладов.

Про отойти от дел — и подавно. Разве что по объективным обстоятельствам — в связи со смертью.

Вот и получалось, что он словно окунёк этот вроде жив, но крючок ушёл уже глубоко в нутро. Не дёрнешься и не соскочишь. Сил же моральных всё это тащить становилось меньше и меньше.

А ведь он так вдохновился своим подъёмом.

Так воодушевился…

— Лев Николаевич, — осторожно произнёс охранник, — ежели отпустить хотите его, то просто обрежьте леску покороче.

— И что же? Выживет?

— Эта зараза? Может. Просто крючок сзади у него выйдет и всё. Со временем.

— А если нет?

— Может и сдохнуть. Да. Но иначе он точно сдохнет.

Граф хмыкнул.

Достал ножик, обрезал леску и выкинул окунька в реку.

Сам же стал собираться, так как привязывать новый крючок было лень. Да и вообще рыбалка в целом удалась. Потому как этот эпизод его немало озадачил и заинтересовал.

Если он окунёк, то какую леску нужно оборвать, чтобы выжить?

— О! Сюжет! — мысленно воскликнул он.

Ввязываться в блудняк переворотов ему решительно не хотелось. Да и толку? Николай Павлович был туповат, но предсказуем. И в целом с ним можно было работать, если подавать информацию правильно.

Если «потрясти грушу», то кто его сменит?

Старый сын — тот ещё либерал. Да, немало пообтесавшийся и утративший массу дурости под влиянием обстоятельств. Но в целом — всё ещё либеральных воззрений. И с ним явно будет сложнее. Наверное.

Если идти дальше, то только Михаил Николаевич графу импонировал. Но он был ещё юн и слишком неопытен. Да и устраивать резню августейшей фамилии не выглядело такой уж и простой задачей. Технически-то плёвое дело. Однако люди могли подвести и предать. В мировоззрение даже самых приближённых ко Льву Николаевичу людей царь всё ещё был весьма сакральной фигурой, равно как и его семейство. Поэтому на убийство кого-то одного, в случае отчаянного положения, они бы ещё пошли, а вот там большую акцию — нет.

А значит, что?

Пришлось бы рассчитывать только на себя, что весьма резко повышало вероятность провала или раскрытия после.

В общем — печаль.

К тому же, несмотря на определённые недостатки, Николай I графу нравился. Просто потому, что он являл собой тот редкий случай монарха, который ответственно относился к тому, чем занимался. Николай Павлович действительно служил России. Не увиливая.

В размышлениях Толстого возник тупик.

Так до дома и дошёл.

Задумчивый и всё более деморализованный, что ли.

Позавтракал молча и пошёл к себе в кабинет. Работать. Решив сделать себе полноценный «разгрузочный день» и посвятить его всецело осмыслению раскладов.

Никто из домашних его не трогал.

Видели состояние.

Впрочем, порисовать схемки, как в голливудских сериалах про детективов не удалось. Уже через полчаса гость пожаловал. Да такой, что не проигнорируешь.

— Кто вы и что вам нужно? — устало спросил Лев Николаевич, спускаясь в холл, где вышагивал внушительных размеров обер-офицер в пехотной форме.

— Савелий Григорьевич Рыльский, поручик 1-ого полка морской пехоты.

— Что, простите? — немало удивился граф. — Какого полка?

— Морской пехоты. Приказом от двадцать третьего февраля сего года гренадерский Его Императорского Высочества Великого князя Константина Николаевича полк преобразован в первый полк морской пехоты.

— Угу… — кивнул граф. — А где сам полк?

— Он на марше, через две-три недели должен подойти.

— Первый полк… хм… а сколько их всего?

— Насколько я знаю, два. Их свели в бригаду, и они двигаются сюда.

— Хорошо. А ко мне вы прибыли зачем?

— Как зачем? Бригаде предписано встать на квартиры в Казане и начать переподготовку под вашим руководством.

— Отменно… — глухим голосом произнёс Лев Николаевич, припомнив недавний эпизод с окуньком.

Прошёл несколько шагов.

Взял депешу из рук поручика. И увлекая его в столовую, расположился там. Заказав слугам чего-то к столу, чтобы человека с дороги голодным не держать.

Сам же вскрыл пакет и начал читать.

В целом Рыльский и так уже всё описал. В бумаге же это повторялось, только в более формальной и развёрнутой форме. Заодно прикладывалась копия приказа, поступившая в полк.

Поговорили ещё.

Графа всё не отпускала мистичность происходящего. Он просто не мог поверить, что Николай Павлович, так любящий правильность и чинность оформления всего и вся, учудил подобным образом.

Когда же стало понятно, что всё это не глупый розыгрыш, Лев Николаевич направился к губернатору…

— На вас лица нет! — воскликнул Шипов. — Что случилось?

Граф молча протянул депешу и развалился в кресле.

Сергей Павлович её быстро пробежал.

Хмыкнул.

И выдал:

— Дело-то житейское.

— Какое к чёрту житейское⁈ — воскликнул Лев. — Куда их заселять-то⁈

— В полевой лагерь. Землянок нароем и сойдёт. Главное, чтобы дрова, едва и вода были. Баньку поставим. И отхожие места устроить по уму надо, чтобы холеры не началось.

— Срок переподготовки не обозначен. Сколько они тут простоят? Год? Два? Пять?

— Побойтесь Бога! Лев Николаевич, ну какие пять лет?

— Кто же знает задумку Государя? А главное, почему я узнаю, что назначен на такую ответственную работу столь поздно?

— Вот это — странно. Тут соглашусь. Сегодня же пошлю с фельдъегерской службой депешу. Надо выяснить причину такой странности. В остальном — не переживайте. Нам нужно будет только офицеров где-то с комфортом разместить. А нижние чины и землянками обойдутся. Это же на год, максимум на два дело. Они люди привычные. Потом их куда-нибудь к морю переведут.

— Нам надо?

— Ну а как же? Нам. Доверили вам, но я как губернатор лично отвечаю за размещение всех войск на вверенной мне территории.

— Морская пехота… — покачал головой граф. — Вот надо же! Что за вздор?

— Отчего же вздор? Я, признаться, вас не понимаю. Вы же говорили, что сами предлагали Николаю Павловичу его возродить. А инициатива наказуема.

— Дело не в этом. — отмахнулся Толстой. — У меня звание какое? Капитан-лейтенант. Это майор пехотный. И как мне в таком чине полковниками командовать да генералом? На бригаду как есть какого-нибудь генерала поставят. Или генерал-майора, или, ежели утвердили новую форму Табели о рангах, то бригадного. Во всяком случае, бригады как уровень организации сухопутных войск уже ввели.

— Не спешите с выводами. Давайте сначала разберёмся. Хорошо? Депеша для полковников вам не указ. Надо взглянуть на то, какие задачи вам Государь поставил. И уже потом переживать из-за всей это возни.

— Тоже верно… — ответил граф и, не откладывая в дальний ящик, вытащил губернатора в поля. Подождал, пока тот напишет письмо и отправит его по инстанции. А потом — в поля.

Требовалось выбрать место для казарм.

Да-да.

Именно казарм.

Потому что землянки его совершенно не устраивали. Он взял слишком высокую планку игры, чтобы согласиться на них. Так что, пока Шипов писал письмо, Лев отправился вестовых до руководителей строительных артелей. Чтобы уже с ними всё осмотреть и обсудить.

Много всего требовалось.

И полосу препятствий построить. И стрелковый полигон. И бассейн для обучения плаванию. И прочее, прочее, прочее. Хорошо, что основной объём строительства в Казани уже завершился и появились артели, которые можно было задействовать.

Заодно обсудить формат казарм.

Их конструкцию.

Бани, прачечные, столовые, кухню, госпиталь, атлетические залы, учебные классы, унтер и обер-офицерские общаги, коттеджи для штаб-офицеров да генерала и многое, многое другое…

Шипов считал это всё излишним.

Лев же давил на то, что подготовка морской пехоты доверена ему. И он знает, что нужно.

Спорили.

Почти поругались даже, но не вышло — положение спас руководитель одной из артелей, ляпнувший сущую глупость. Вот Лев Николаевич с Сергеем Павловичем на него и набросились, переводя своё раздражение. Не сильно. Для вида. А тот и рад стараться — стоит, улыбку в усы прячет. Понимает — выручил. Тем более что он в любом раскладе получал самые выгодные расклады.

Поручик Рыльский же ходил хвостиком и молчал. В основном молчал. Его вообще взяли с собой как источник сведений о его полке. Чтобы можно было хоть как-то ориентироваться на что-то…

Граф же, по мере погружения в суету работы, всё больше отвлекался от грустных мыслей. Нет, конечно, они его не отпускали. И он всё так же чувствовал себя окуньком, который заглотил не крючок по самую задницу. Но из-за эмоционального замещения это его меньше тревожило…

— Со Львом что-то неладное творится, — произнёс Владимир Иванович Юшков во время чаепития вечером того же дня.

— Я заметил. Он словно сам не свой. — согласился с ним Шипов. — От былой самоуверенности не осталось и следа. Какая-то растерянность.

— Да-да, — согласился дядюшка. — Именно растерянность. Он словно не может для себя что-то важное решить.

— Что?

— Не пойму. Мне кажется, ему Наталья голову крутит. А ей маменька её. Помните, что она устроила, когда в гости приезжала?

— Как не помнить? — скривился Шипов. — Но нет. Не похоже.

— Думаете?

— Мне кажется, что его иное волнует. Лев не тот человек, который станет по бабам или из-за них убиваться. Нет. Здесь что-то куда более важное.

— Переутомился он. Совсем себя не бережёт. Может, это сказывается?

— Не удивлюсь, да.

— А после утренней рыбалки он вернулся совсем раздавленный. Я глянул — снасти оборванные. Верно, за корягу какую зацепил. Видимо, это его и доконало, главное, чтобы не сломался.

— Мне кажется, что вы правы, Владимир Иванович. Надо нашему пострелу отдых хороший устроить. Чтобы отвлёкся. В загородное имение его отвезти. Да погудеть там с банькой. Он ведь алкоголя не пьёт. Табака не курит. Успокоительных микстур не принимает. И трудится с удивительным отчаянием. Совсем себя загонит.

— Поедет ли? — спросил Юшков. — Лёва ведь совсем не любит такое времяпрепровождение.

— А мы хитростью заманим. Он ведь отзывчивый на помощь. Главное под вечер к месту добраться, чтобы домой сразу не сорвался. Лев у нас резвый малый. Прыткий. Но если далеко катить и в ночь, может и не рискнуть. После покушений — подозрительность в нём известная проснулась.

— К слову, подумалось… может, мы просто чего-то не знаем? Наш мальчик ведь вернулся с особым настроением из столицы. Уж не обидели ли его там? Или узнал он какую пакость. Растерянность и хандра просто так не возникают. А сверху и усталость наложилась.

— В душу к нему не залезть. — покачал головой Шипов. — Поэтому с отдыха попробуем начать. Государю я отпишу, скажу, что мальчик себя совсем не бережёт. И уже падает от усталости. Подстелю ему соломку на случай интриг придворных. Вон сколько на него навалили. Это неспроста.

— Вы считаете?

— А как же? Иначе бы не сказал. Чернышёва ведь, в сущности, из-за активной деятельности Льва снимают. Не напрямую, нет. Но косвенно. И супруга мне писала, что это вся столица обсуждает. Сравнивая их противостояние с битвой Давида и Голиафа. Чернышёв же пытался всячески его оттереть и замять. Помните ту историю с отправкой в отставку? Именно он за ней стоял. Да и с переводом на флот он поспособствовал, изначально Государь не хотел так поступать. Всё же кавалериста отправлять на корабли… глупость сие, никому не нужная.

— Неужто приревновал славу мальчишки?

— Мальчишки? — усмехнулся Шипов. — Видимо. Лёва ведь наш без всякого протеже растёт в чинах на удивление быстро. Что великий князь какой. Своими руками путь себе прокладывает. И это видно.

— Но это же смешно! — фыркнул Юшков. — Чернышёв это величина! Ему бы Льва пригреть, сам от этого только выиграл.

— Всё не так просто, Владимир Иванович. — покачал головой Шипов. — Дело в том, что в столице много кто злорадствует и пытается вредить вашему племяннику. Леонтий Васильевич мне писал, что недели не проходит без доноса на него. И один дурнее другого. Кое-что даже приходится проверять. Но большинство выказывают полное непонимание того, чем граф занимается, и только лишь забавляют своей нелепостью.

— Да… нажил он себе врагов.

— Но и друзей. Причём очень высокопоставленных. Что, впрочем, не исключает всяческих проказ. Поэтому я не удивлён сложившейся ситуации. Государь обычно в детали не вникает и не всегда ощущает нагрузки, которую взваливает на чужие плечи. Иному и ордена за всякую безделицу, а кому-то горами ворочать поручает без наград. Так что я напишу. И Дубельту пару строк отправлю, чтобы он поглядел своим опытным взором на ситуацию. А то сгубят мальчишку…