Железный лев. Том 4. Путь силы

Часть 3 Глава 3

1853, май, 28. Воронеж

— Опять ты! — невольно воскликнул какой-то случайный прохожий, столкнувшись со Львом в дверях управления воронежской верфи. Заново открытой в связи с размещением тут на достройку двух броненосцев, а потому и оформленной чин по чину, пусть и без размаха.

— Не ты, а вы, — заметил граф.

Это слова молодчик проигнорировал и попытался, отпихнув Толстого, выскочить на улицу. Но не вышло. Тот вроде как пропустил торопыгу, однако, когда тот чуть прошёл вперёд, схватил его за шиворот и хорошенько так встряхнул. Пользуясь своим преимуществом в росте, весе и силе.

— А-а-а! Что ты творишь! — взвился этот кадр.

Лев же молча приложил его лицом о дверь. Ещё раз встряхнул, так, словно пытался вытряхнуть из него говно. И поставил перед собой. Но опять-таки не за порог конторы, а запихнув его обратно. Чтобы тот не мог сбежать.

— Вас, сударь, манерам не учили? — холодно поинтересовался граф.

Судя по стеклянному взгляду, персонаж этот был явно под действием каких-то наркотиков. Да и поведение явно аффективное.

— Вы что себе позволяете⁈ — взвизгнул он, переходя на более уважительный тон. Видимо, что-то стало доходить или накрывавшие его ранее эмоции стали отпускать.

— В принципе я могу себе позволить даже повесить вас на ближайшем фонаре. Или пристрелить. Но сначала я хочу разобраться. Первый вопрос: Кто вы такой?

— Я? — непонятливо переспросил этот деятель и хлопнул глаза.

— Это ж Фома! — воскликнул вышедший на шум старший клерк смены.

— Мне это ничего не говорит.

— Студент это. Из самой столицы, как он сказывает. Как верфь тут возродили, так он нас достаёт со своими прожектами.

— Да! — вскинулся этот кадр. — Я гениальный изобретатель! Но меня не понимают!

— Распорядитесь его принять.

— Да! Распорядитесь меня принять! — гордо развернулся к клерку этот странный студент.

Лев же молча из-за плеча Фомы кивнул клерку в сторону комнаты для задержанных. А она в эти годы частенько имела во всякого рода правлениях из-за определённого совмещения функций.

Туда этого Фому и проводили со всем почтением. Дали с десяток листов бумаги. Карандаш. И попросили самым подробным образом описать свои предложения…

— И давно он тут ошивается? — спросил граф клерка, когда тот запер дверь, и они отошли.

— Через месяц или два после прибытия корпусов появился.

— К ним рвался?

— Сначала к ним, а потом к нам. Хотел устроиться и тут трудится. Всё требовал позвать ему главного инженера.

— Вы проверяли его?

— Фому-то? А зачем? Он же дурак блаженный.

— А если он играет?

— Он? — ошалел клерк. — Да и, Лев Николаевич, по нему же видно, что он наркоман. Вы его глаза разве не приметили?

— Ваша правда. — согласился Толстой. — Но его нужно проверить всё равно. Где живёт. С кем. Может быть, его втёмную используют.

— Сделаем. Всё сделаем.

— А что за предложения он, кстати, предлагал?

— Да какая разница?

— Позвольте мне это решать. У вас они сохранились?

— Вы думаете, что наркоман способен на что-то толковое?

— Давайте для начала поглядим. Предложения могут о нём сказать многое. И пошлите за городовым.

— Разумеется. Как прикажете.

Клерк отправил не знакомого Льву человека за городовым. После чего они прошли в кабинет, где визави начал рыться в стопках макулатуры. Время от времени доставая листы и укладывая их перед графом на стол.

Судя по тому, что нарыл этот сотрудник, накопилось аж сто семнадцать предложений. Сохранившихся. Ибо, судя по виноватому виду клерка, их было намного больше.

Разные идеи.

И как это ни странно, достаточно разумные, а местами прямо толковые. Например, он предлагал вместо казематов, выполненных в стиле псевдобашен, поставить полноценные «шайбы», вращая их не гидравликой, а пневматикой. И даже накидал какие-то чертежи оборудования.

— Откуда он знает об устройстве кораблей?

— Подглядел, видать, — пожал плечами клерк. — Этот куда хочешь без мыла залезет.

Лев покивал.

Впрочем, особого доверия этим словам не испытал.

Полистал предложения. Периодически хмыкая. В среднем получалось на десяток — два-три дельных. Остальные — интересные, но явно выдающие в Фоме человека со слабым жизненным опытом.

Наконец, собрав все листы в услужливо предоставленную ему папку, граф направился в ту комнатку, где корпел парень. Отпер дверь и довольно ухмыльнулся, заметив взгляд недовольно занятого человека, с которым Фома на него посмотрел.

— Это ваше? — спросил Толстой, положив папку на стол и открыв её.

— Да. — немного полистав бумаги, ответил он.

— Что вы употребляете?

— Простите?

— Вы употребляете наркотики?

— Я не обязан вам отвечать.

— Вы уверены?

— Вполне.

— А вам известно, кто я?

— Нет. Человек, полагаю.

— Лев Николаевич Толстой, граф, который всем тут и заведует. И не только здесь. Вы рвались к кораблям, спроектированными и построенными мною. Теперь ответите?

— Я принимаю только обезболивающее средство. У меня нога была сломана. Срослась неровно. Боли порой очень сильные. Вот врачи мне лауданум и прописали. А наркотики я никакие не употребляю. Даже не знаю, что это такое.

— Покажите перелом ноги.

— Здесь?

— Да. Почему нет?

Он пожал плечами и закатал штанину до колена, обнажая проблемную голень. То есть, не врал. Вон и шов от открытого перелома. Сильно ему досталось. А граф ещё подумал, откуда странная походка, словно он себе ногу сильно натёр.

— Где это вас угораздило? — спросил Лев Николаевич.

— Под колесо кареты попал по пьяному делу. Думал, что отнимут ногу, но обошлось. Судьбу это мне сломало, но ходить могу.

— Где вы остановились в Воронеже?

— У моего однокашника. Мы вместе в гимназии учились. Приютил по доброте душевной, не взымая платы.

— Почему вы прибыли сюда? Почему не в Казань?

— Так, я к вам и не ехал. Маменька у меня в Тавриде живёт. Вот из столицы к ней и направился как смог. Всё равно карьера и служба мои, как и надежды, пошли прахом. Заехал в гости к старому другу, от него и услышал про корабли. Вот и не смог устоять.

— От друга? Он работает на верфи?

— Да в Воронеже эти корабли обсуждают почти всеми. Событие!

— Так уж и обсуждаются?

— Возьмите извозчика и прокатитесь по городу. Спросите про интересное что. Они вам обязательно о них расскажут. А вот что именно будет зависеть от конкретного извозчика. Однако же знают о них всё и довольно много. Всё же на виду. Да и по вечерам работники болтают.

— Дела… — покачал головой Лев, впечатлённый масштабом раздолбайства. — Любите корабли?

— Обожаю. Особенно пароходы и прочие технические новинки.

— Учились на кого?

— На армейского инженера, но из-за травмы оставил учёбу. С таким переломом к строевой службе непригоден, оттого был отчислен с последнего года обучения. Хотел устроиться в столице на какой-нибудь завод работать, но не вышло. Не повезло — свободных мест не имелось. Вот я и решил к маменьке, в Тавриду отправиться. У неё там много знакомств, и я рассчитывал через неё попасть работать на верфь.

— Хорошо. Переберите эти листы. Посмотрите — всё ли тут. И завершайте то дело, что вам поручили.

С этими словами граф вышел.

Прошёлся по холлу заведения. И вышел на улицу, где и дождался городового.

— Здравия желаю Ваше сиятельство, — козырнул подошедший мужчина в годах.

— Ты Фому знаешь? Студента, что сюда ходит?

— А то, как же? — оправил он усы. — Даже пару раз поколачивать его пришлось, не сильно. Для видно. Человек он безобидный, но уж больно настойчивый.

— Кто он таков? Где и с кем живёт?

Дальше городовой ему пересказал в целом всё то же самое, что студент и сообщил. Только добавив несколько историй о том, как этот удалец проникал на территорию верфи. И даже в крытые ангары, где корабли и собирали.

— Вот так в наглую умудрился пройти?

— Да. — улыбнулся городовой. — Идёт и идёт. Он же с другими шёл. Охранник даже сразу как-то и понял. Только уже как шум у ангара поднялся сообразил, что к чему. Дескать, чужак проник.

— Сколько всего проникновений?

— Добрая дюжина, не меньше.

— И он не задержан?

— Так… — почесал затылок городовой, — он же мечтатель дурной.

— Кто принимал решение?

— Начальник верфи и принимал. У меня всё выправлено по бумагам чин по чину. Фома-то, когда его вязали, кричал о том, что хочет помочь, хочет здесь работать. Совсем кораблями одержим.

— А живёт он с чего?

— От матушки деньги получает. Она несколько раз с почтой ему присылала. Сколько не скажу, но он довольно скромную жизнь ведёт.

— Ясно. Спасибо за службу. — произнёс Лев и вложил в руку городовому золотой империал.

Для графа меньше копейки.

Для служилого — приятное дополнение к жалованию.

Постоял Толстой немного.

Подумал.

После чего вернулся в управление верфью. И пригласив с собой клерка, зашёл в комнату к Фоме.

— Сколько вам нужно на сборы?

— Простите?

— Как скоро вы сможете отправиться в дорогу?

— У меня мало вещей. Час, может быть два. А почему вы спрашиваете?

Лев достал свой бумажник и, вытащив оттуда пять купюр по пятьдесят рублей, положил перед Фомой.

— Это — знак моего расположения и твёрдости намерений. Подарок.

— ЭТО⁈ — нервно переспросил клерк, вместо студента[1].

— Сейчас идите домой. Собирайтесь. Прощайтесь с другом. И возвращайтесь сюда. Я за это время напишу вам сопроводительное письмо до Казани. Сядете на ближайший пароход. По прибытии на причале спросите у извозчика особняк Толстых. В нём, как доберётесь, Владимира Ивановича Юшкова. Вручите ему письмо.

— А дальше?

— Сначала на лечение. Будет больно. Ногу надо будет снова сломать и дать ей нормально срастись. Иначе вы со своим обезболиванием превратитесь в наркомана. В указанной вами настойки содержится опиум. Он сильно затуманивает разум и вызывает привыкание. Боль снимает, но разум разрушает. Так что сначала вас нужно поставить на ноги во всех смыслах этого слова. А как оправитесь — займётесь делом.

— Каким? — всё ещё непонимающе поинтересовался Фома.

— Как каким? Кораблями. Вы же ими одержимы. Даст Бог — я уже вернусь. А для начала ознакомитесь с производственными возможностями и подумаете над своими предложениями. Применительно к ним. Что дальше — решим позже.

— Вы серьёзно? — ахнул клерк.

— Вы, любезный, хотя бы поглядели, что он пишет, прежде чем выводы делать. — холодно процедил граф…

Фома ушёл.

Лев ещё минут пять стоял в дверях управления и смотрел ему во след. Думая.

— Лев Николаевич, — донёсся робкий голос клерка из-за спины.

— Почему вы проигнорировали его бумаги?

— Так… я и не игнорировал. Я после его первого визита обратился к главному инженеру. Он оказался занят. Потом тоже. И так несколько раз. А потом, когда я его в очередной раз спросил, приказал мне со всякими глупостями к нему не обращаться. Вот я бумаги Фомы и накапливал без всякого дела.

— Он даже не взглянул?

— Нет.

— Ясно. Какая готовность кораблей?

— Полная. Как вы и приказывали.

— Хорошо. Распорядитесь их спускать чем скорее, тем лучше.

— Что-то случилось?

— Как быстро мой ответ станет известен всему Воронежу?

— Лев Николаевич, — с обидой в голосе произнёс клерк.

— До вечера хоть промолчите?

— Я никому ни слова не скажу, если это тайна.

Граф хмыкнул.

Было довольно смешно это. А главное, если поинтересоваться, откуда весь город знает столько про корабли, визави ответит про болтунов из рабочих и прочих. Стрелки переводить он умеет. И быть может, даже без вранья.

— В Севастополе эпидемия холеры. Ситуация критическая. — нехотя ответил Лев. — Только молчок. Лишняя паника не нужна. И постарайтесь уж подготовить корабли к выступлению как можно скорее.

— Кто из капитанов будет за старшего?

— Никто. Приказом морского министра я назначен командиров этой группы канонерских лодок. Что вы на меня смотрите? Их переквалифицировали. Всё. Ступайте…

— Всё это ужасно интересно, — произнёс Николай Павлович, закрывая папку, — но какое эти бумаги имеют отношение к Толстым?

— Граф Строганов заказывал расследование их родословной. — осторожно ответил кардинал.

— Это так. И она проведена недурственно за исключением одной маленькой детали. Доказательств того, что указанный в бумагах Андреас является тем самым Индирсом из Чернигова нету никаких.

— Но это же очевидно!

— Мне — нет. Кроме того, предположение о том, что Лев Николаевич Толстой является Великим магистром ордена Тамплиеров, беспочвенны и пусты. Доказательств у вас нет. А фантазии просто фантазии.

— Святой престол так не считает.

— Это право Святого престола. Ошибаться.

Кардинал нервно дёрнул щекой.

Шпилька.

Обидная.

— Папе очень бы хотелось, чтобы вы, Ваше Императорское величество, признали эту родословную.

— Вы хоть понимаете, о чём меня просите? — холодно спросил Николай.

— Да.

— А мне кажется не понимаете. — начал повышать он голос.

— Россия находится в войне с Францией, и в ваших интересах нанести удар по Луи Наполеону…

— Вон! — рявкнул император.

— Ваше Им…

— ВОН! — прорычал Николай вставая.

Несколько секунд спустя кардинал буквально вылетел из кабинета императора. Да, это была неформальная встреча. Но даже в таком случае её исход оказался чрезвычайно резким.

Не отвесил пинка — уже хорошо.

А мог.

Даже порывался. Просто непривычное движение получилось топорным, и кардинал сумел избежать оскорбления действием.

— Что там? — напряжённо спросил Орлов, который ждал в приёмной.

— А вы не слышали? — нервно усмехнувшись, переспросил представитель Папы.

— Но ваши документы он у себя оставил.

— Да.

В этот момент открылась дверь, и император вышвырнул папку, принесённую кардиналом. Сразу же хлопнув створкой с такой силой, что аж штукатурка посыпалась.

— Нет, — синхронно ответили оба.

— Вы не переживайте. Николай Павлович порой бывает очень вспыльчив.

— Вы же говорили, что он ознакомлен с материалами. Почему он так разозлился?

— Потому что вы попросили его пойти на сознательную ложь в делах, которые для него сакральны и святы.

— И как быть?

— Да никак. Возвращайтесь в Рим. Доложитесь о провале и живите спокойной жизнью дальше. Я вас сразу предупреждал, что ничего не выйдет. Помните?

— А если эту родословную признаёт Святой престол?

— Вот когда он её признает, тогда и поговорим. В особенности если вы сумеете предложить Николаю Павловичу что-то дельное и разумное, в качестве платы за признание.

— Что же?

— Подумайте, — пожал плечами граф Орлов. — Вы умные.

— Что вообще императора может заинтересовать? Прошу, подскажите. Мы не забудем вас и отблагодарим.

— Николай Павлович православный христианин, и его немало раздражают униаты. Признайте решение об унии принятым с нарушением процедур, а потому незаконным. Сдайте ему униатов.

— Но это одни из самых наших ревнивых последователей.

— Вы спросили, я ответил. В конце концов, вы можете попробовать зайти к нему снова. И будьте уверены, второй раз от пинка под зад вам не увернуться…

Кардинал ушёл.

Оставив свою папку секретарю, на тот случай, если ей заинтересует император. Орлов проводил его и вернул в приёмную. Папки на столе секретаря уже не было. Поэтому он смело доложился и вошёл внутрь.

— Как же тяжела работа у актёров, — буркнул Николай Павлович, работая с бумагами. Он искал расхождения между той версией, которую доставил ему кардинал, и старой — от Строганова.

— Отчего же?

— Вы проводили его? Всё удалось? — проигнорировал он вопрос министра иностранных дел.

— Да. Мне кажется, нам удалось всю партию провести как по нотам.

— Надеюсь, Папа успокоится.

— Кто знает? — пожал плечами Орлов. — Перспектива вернуть французскую церковь в лоно католического мира дорогого стоит.

— Вернуть? Она разве куда-то уходила?

— Я имею в виду деньги. Курия будет счастлива, если французская церковь начнёт переправлять в Рим хотя бы четверть от собираемых ей пожертвований.

— Настолько, что сдаст нам униатов?

— Я не берусь даже гадать. Возвращение влияния на Францию бесценно. И открывает возможность для самых разных сценариев. Сейчас ведь в Италии бегают многие с призывами объединить страну. Курии это всё очень не нравится, так как лишает её земли. И она может предложить встречный вариант в формате империи Запада.

— Корону Запада возложил на себя Карл Великий. Он же не Меровинг.

— Меровинги были самыми последовательными и верными федератами Рима. Которые дрались за них до конца. И которые после падения империи занимались наведением порядка и сохранения её наследия. То, что их отстранили от власти и свергли в результате дворцового переворота…

— Я знаю эту историю, — отмахнул император. — И Каролинги, и Капетинги[2], и Бонапарты захватывали власть в результате дворцового переворота, а потому не легальны. Но разве это всё имеет практический смысл?

— Если мы сможем нанести поражение англо-французской коалиции — огромное. Это даст объяснение французам причин их поражения. И сейчас, и в войны рубежа веков.

— А блистательная эра ранее?

— Да кто её помнит? — улыбнулся граф Орлов. — Людям потребуется найти виновного. И они его найдут, уж будьте уверены. А то, что Святой престол обратился к вам за признанием, говорит о его вере в нашу победу.

— Едва ли, — покачал головой император. — Они просто хотят, чтобы всю ответственность взяли на себя мы.

— В таком случае они бы не прислали целого кардинала. Также, судя по моим сведениям, Курия прикладывает все усилия для недопущения в коалицию наших врагов Габсбургов.

— Вот как? — задумался Николай Павлович…

[1] 250 рублей кредитными билетами в 1853 году было сопоставимо с годовой зарплатой квалифицированного рабочего. Отчего и такая реакция. Слишком щедрый подарок по меркам клерка.

[2] Бурбоны — младшая ветвь Капетингов.