Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 40

Блицард

Фёрнфрэк

— Агне, Яльте, Рекенья, как там тебе уместней, а ну посмотри мне в глаза!

Райнеро поднял взгляд. Рональд Оссори бурно ворвался в бывший кабинет Скогбрюна, и стало тесно.

— Раппольтейн сон потерял из-за поведения твоей тётки! Он дерзит мне, требует ареста, приказа Лауритса у него нет, так что я уступать и не думал, но сегодня его просьбу частично уважу! — Главнокомандующий собрался в ночной объезд: до блеска натёр линдворма на нагруднике, вооружился шпагой и рассвирепел до того, как повстречал андрийцев-пятколизов. — Да дья-я-явольщина, ненавижу семейные скандалы!

— А у меня тут показатели улучшились, — Райнеро указал глазами на лежащие перед ним листы со свежими отчётами, одуревшая тётка не затрёт его успехов.

— Чего? — Рональд бухнулся на скамью для просителей, которая истошно взвизгнула.

— Эпидемия тифа. По сравнению с прошлой неделей она сходит на нет. Лекарский штат форн Тека делает своё дело. — Будучи старикашкой болеющим, граф Милле содержал врачей поболе, чем шпионов Клюв. Для начала ребятки в лекарских мантиях смирись с неизбежностью работать задаром, как велит им блозианское милосердие, за которым, правда, стояла воля графа Агне. Затем они закупили мыла и устроили банные дни.

Райнеро сам зажёг первый факел, главное оружие в борьбе с заразой, и имущество больных было предано очищающему огню. Он же отвечал за постройку бараков, куда селили лечащихся горожан. Графиня Оссори, которая уже увенчала нимбом рога Рыжего Дьявола, заставляя его поднимать город из пепелища, вознесла жалкие лазареты до статуса общественных больниц. Так на счету «эскарлотского негодяя» появилось доброе дело. Заниматься делами мира, а не войны, жечь до утра свечи, вникая в нужды андрийцев, оказалось приятно, именно такую жизнь Райнеро Рекенья вёл у себя в Валентинунья, хотя его добрые подданные не шли ни в какое сравнение с поганцами-пятколизами.

— Тиф сходит на нет, говоришь? — осипший голос Рыжего Дьявола свидетельствовал о еле унимаемом бешенстве. — Отлично. Замечательно. Теперь пятколизы выздоровеют, опять возьмут в руки оружие и в нас же им запустят!

— Мне следовало распространить эпидемию по всему городу, чтобы выгнать тётушку?

— А неплохая мысль. Она же не захочет заболеть…

— Оссори!

— Да что?! Мне раньше не приходилось воевать с женщинами!

Райнеро откинулся в кресле, потёр лицо, пробормотал на блицард:

— Будь у Отверженного тётя, она брала бы у моей уроки… — Красивые постулаты о семье и сплочённости опровергли себя: эта Яльте обдурила других Яльте. Судьба впервые свела Райнеро с такой женщиной. Не хватило то ли опыта, то ли чутья предвидеть, как Хенрика, что побелела от страха до самых веснушек, что зашлась волчьим воем при мысли кому-то принадлежать, соберёт себя заново и устремится в бой. Не желая принять, что спросят с неё не как со слабой женщины. А как с настоящей Яльте.

— Райнеро, дьявольщина! — от ора Оссори впору крыше было взлететь на воздух. — Не ворвись ты в дом Хенрики, я бы в два счёта её унял!

Райнеро с трудом подавил нервный смешок, при воспоминании об истерике тётушки левая бровь неумолимо дёргалась. А как Клюв Ита заработал свой тик?

— Ты так в этом уверен? Совладал бы с гарпией в нервном припадке? Она тебя ненавидит, Рыжий Дьявол!

— Боюсь, здесь ты меня обошёл! — Оссори вскочил со скамьи, явно ища хоть что-нибудь, пригодное для немедленного уничтожения. — Уступаю первенство племяннику, которого она умоляла обезглавить или хотя бы запереть в клетке!

— Так и быть, скажи ей, что исполнишь эти её желания. Может, тётушка разжалобится, хотя это и сомнительно…

— Чтобы я использовал друзей как наживу? — Рыжий Дьявол навис над Райнеро, мир накрывала тень от линдворма. — Лучше закрой рот, Рекенья!

Райнеро невольно скосил глаза на нацеленный ему в нос палец. Да, дружба Оссори действительно дорогого стоила, так принцу о преданности ещё никто не заявлял.

— Ну что ты ей наговорил, а? — Рональд сдавлено засмеялся и снова сел на скамью. — Она опередила меня с заказом у бродячих актёришек. Только история о драконе, деве и загубленном ими рыцаре — им явно был я — окончилась дракой дракона и девы под песню о том, как андрийцы одинаково не переваривают обоих Яльте — её и Лауритса. Ну и чёрт бы с этим, фигляров из города вон, петля — если ещё раз увижу, а с тёткой своей что прикажешь делать? У неё над домом висит флаг Яноре, дья-я-явольщина! Она называет себя его доверенным лицом, возится с семьями, чьи главы за участие в мятеже сидят в моих тюрьмах. Они больше не ходят с ходатайствами ко мне, они ходят к ней, и она не откладывает правосудие до приезда короля. Кого-то милует, а кого-то наказывает, забирая их владения в казну короны и назначая штрафы. Когда вы помирились, Хенрика поставила тебя во главе своей будущей армии, то есть, собиралась не повиноваться открыто, а это теперь что такое? Мне даже в вину ей вменить нечего, а когда она наконец закончит притворяться… Да Дья-я-явольщина!

— Я всего лишь указал на её место в глазах Лауритса и других достойных мужчин, — Райнеро пожал плечами. Сохрани граф Агне хоть толику власти в делах военных, Хенрика Яльте бы угодила под домашний арест, едва придя в чувство. — Кто же знал, что она примет это место за трон королевы…

— Ну что поделать, — Оссори вздохнул и поднялся, скрипя и бряцая всем своим снаряжением. Удивительно, как быстро этот гневящийся воин превращался в спокойного и даже добродушного стража. Всё верно, дракон страшен, когда изрыгает пламя, в покое же он даже внушает доверие. — Моя очередь нанести визит госпоже Яльте.

— Ты не возьмёшь её в плен?

— Надеюсь, нет.

— Жаль…

— Что?

— Я говорю, осторожнее, Хенрику, как уважающую себя злую королеву, охраняет ужасное чудовище.

— Она выменяла у ведьм каменного тролля? Или лесного духа?

Райнеро чуть не присвистнул. Его легенды Севера, что с таким удовольствием слушала Альда, добирались до её мужа… Ревнивого, как выяснилось.

— Много хуже, Рональд. По дому вестником погибели носится… хорёк. Жуткий зверь, чуть палец не откусил!

Смеялся Рыжий Дьявол так же громко и искренне, как орал. Он двинул Райнеро по плечу и направился к дверям.

— Шутками балуешься? — взявшись за ручку двери, Рональд вдруг обернулся, одарил Райнеро лукавой улыбкой. — Кстати. Посыльный принёс свежие письма. У вас с торговцами проблемы, мой принц.

— Да чтоб их! — Райнеро со злостью саданул по столешнице. От страха перед ним задрожали письменный прибор, ларцы и подсвечник. Три дня, целых три дня он вёл с ними переговоры, сбивая цену на зерно и хлеб, и вот опять! Треклятые перекупщики не иначе вступили в сговор с рокусскими купцами! — Всех на муку пущу!

— Ну наконец, дьявольщина, я уже стал волноваться, что завязал дружбу со счетоводом! Прощай, ухожу покорять огнедышащего… хорька! — Рональд выглянул в коридор. — Альда! Собирайся, нас ждёт увлекательнейшая прогулка! Не волнуйся, принц покормит Рони!

Кавалькада двигалась вдоль берега реки. Луна играла на речной глади, цокот копыт рассыпался звоном бубенцов. Из некоторых окон тесно стоящих домов лился мягкий свет, черепичные крыши казались пряничными в сиянии луны. Как было бы чудесно услышать перелив флейты и увидеть в закоулке принца, обращённого в медведя, с дочкой пекаря на спине.

— Моя прекрасная графиня уже уснула?

Так и покачиваясь в прочном кольце рук мужа, Альда запрокинула к нему лицо. Берни чмокнул её в нос.

— Погружена в волшебный сон магией этих земель, — она усмехнулась и шире раскрыла глаза, охваченная внезапным желанием приобщить мужа к чуду, пусть увидит нечто большее, нежели покорившийся «городишко». — Ты знал, кто раньше населял эти земли?

— Недруги первых Яльте… Глубоко покойные ныне. — Берни попытался снова её поцеловать, но Альда увернулась.

— Вот и нет! — Приложив руку к губам мужа, она зашептала, как если бы рассказывала сказку: — Райнеро рассказывал мне, как в здешних горах бок о бок с людьми жили тролли. Они дружили с девами, которые видели за уродством добрую троллью душу. В благодарность за это тролли дарили им алмазы — собственные зубы — и живых малахитовых змеек, их было довольно легко приручить…

Легенды северного края кружили голову, а Райнеро знал их великое множество. К тому же принц оказался незаурядным рассказчиком. Он раз за разом дарил графине Оссори волшебные вечера, уводил в сказку.

Берни через перчатку поцеловал ей пальцы. Альда убрала руку, но коварный муж тут же состроил ухмылку:

— Ага, и было так, покуда местных не осенило, что тролли сидят на несметных сокровищах. Так появились копи, на которые позарились ещё первые Яльте. Дьявольщина, да я убеждён, что предок нашего принца завоевал Андрию, потому что его капризная сестра восхотела цветных камешков, цацек.

— Рональд, ты убиваешь мне сказку!

Берни закатил глаза и фыркнул в небо.

— Как бы мне её вернуть… придумал! — Он напустил на лицо загадочность. — Ты знала, что на род Оссори наложено древнее проклятье? Ведь мы когда-то давно были настоящими медведями, но увы, столетиями вынуждены ходить в этом жалком человечьем обличии! Хотя рычать до сих пор не разучились…

— Так в этой груди бьётся сердце медведя? — Альда постучала по доспеху.

Берни усмехнулся и негромко зарычал:

— Конечно.

— Мне казалось, ты ещё в детстве променял его на сердце линдворма.

— Не променял, стал побратимом, это другое, — Берни перестал улыбаться. — Всем драгунам были положены крылья…

Сейчас будет больно, как при обработке раны, но иначе ему не исцелиться от своей одержимости. Альда выпрямилась и заглянула мужу в глаза:

— Были, Рональд. Но я все ещё вижу эти крылья за твоей спиной. Мертвые крылья.

— Что за чушь ты несешь? У Рекенья препаршивые сказки, сегодня же скажу ему, чтобы не пугал мою не в меру впечатлительную жену. — Рональд дёрнул поводья, вынуждая Альду прижаться к нему, чтобы не соскользнуть.

Что же, если муж не хочет говорить о своём вдохновителе, она подойдёт с другой стороны.

— А что будет, когда приедет король Лауритс?

Снова улыбнувшись, Рональд скосил глаза себе на нагрудник, словно спрашивал у линдворма позволения.

— Альда, посуди сама, — видимо, священный «ящер» благословил. — С дозволения Яноре у меня останутся мои солдаты, блаутурцы с гарнизонов. Бравые вояки, отличившиеся в нашей маленькой осадной войне. Немного усилий, и из них выйдет вторая драконья тысяча. Я смогу возродить дело Айрона-Кэдагона и вернуться домой! То есть, мы сможем. И ты снова сможешь гордо называть себя Оссори, потому что я верну славу и почёт нашей семье.

— Ты думаешь, Лоутеан примет нас? Когда я уезжала, он не казался всепрощающим королем…

Кавалькада свернула на узенькую извилистую улочку, чьей единственной достопримечательностью были два каменных изваяния в углублении стены. Альда с привычным нетерпением дожидалась, когда пламя факелов оживит бывших владык Андрии: Рагнара и Раварту. Вот они, наконец! Ростом с настоящих людей, они стояли плечом к плечу, неразлучные и вечные. Раварта еле доставала до плеча своему грозному брату, закованному в панцирь и наручи. Её ручка в широком разрезе рукава уверенно лежала в латной перчатке Рагнара, огромные глаза с нарочитой строгостью смотрели вперёд, две толстые косы закручивались на висках бубликами. Теперь так не плели, но, кажется, Раварта слыла большой модницей своего времени. По неведомым причинам скульптор изобразил Рагнара, повернувшим голову к сестрице. Пригожее лицо, в котором просто не мог не померещиться граф Агне, обрамляли кудри, глаза хотели казаться страшными, но Альда наделила их едва уловимым выражением нежности. Брат и сестра были навсегда вместе. Навсегда врозь.

— Всё спокойно!

Альда подпрыгнула в седле от крика постовых. В каждом квартале по двое они несли пеший дозор, держа на плече алебарды.

Берни отсалютовал им, огляделся и зашептал жене на ухо, колыша прядь у виска:

— Открою тайну. После того, что Мышиный хвостик сделал с полком Кэди, я не собираюсь его спрашивать. Я просто скажу ему, что вернулся, и покажу новый драгунский полк…

— Лоутеан уничтожает всё, что напоминает ему о брате?

— Да, поэтому если прижать его мышиный хвост, он уничтожит и Блаутур. Продолжать дела Кэдогана может лишь достойный его, а Лотти понимает, что по сравнению с братом он ничто. Конечно драгуны ему мешали.

Как же Альда ошибалась, полагая, что победа в осаде поможет мужу отречься от духа принца Тимрийского! Нет, Рональд не только не отпустил своего мертвеца, он укрепился в верности….

— Берни, ты не думаешь, что из-за этого Лоутеан и отстранил тебя от себя, не любил драгун? Ведь рядом с тобой до сих пор тень принца Тимрийского, и ты верен ей больше, чем живому королю…

— Снова ты за своё, Альда! Дьявольщина, еще немного, и я подумаю, что ты любишь короля нашего Лоутеана. Никто, запомни, никто не сможет заменить на троне Блаутура Айрона-Кэдогана. Лотти на троне — трагическая случайность, не более того. Но знай, я служу королю, а не Лотти. Я верен памяти Айрона-Кэдогана, а не Мышиному хвостику.

— Твой покойный сюзерен не стоит твоей преданности, — голос стал ледяным, таким она говорила с нелюбимым и грубым графом Оссори, желая заморозить тогда и отрезвить теперь. Только бы Айрон-Кэдоган наконец их оставил!

— Чего? — в рыке Берни слышалась угроза, но отступить сейчас значило проиграть навсегда.

— Ты говоришь, что хорошо знаешь Лоутеана, но ведь ты ошибся, Рональд. Ты не ожидал, что король устроит охоту за твоей головой. Так уверен ли ты, что хорошо знал Кэдогана? — Альда заговорила быстрее, торопясь открыть правду, пока не иссяк запас храбрости: — Ты смотришь с ревностью, когда рядом со мной эскарлотский принц, но ты не прав! Не он подстерегал меня и бросал на меня нескромные взгляды. Не он однажды подсмотрел моё купание и изобразил с разных сторон, фрагмент за фрагментом, и не он подбросил мне свои «художества»!

— Альда… Что? Нет, не Кэдоган, не он, как можно в это поверить? — Рональд отрицал это, как неизлечимо больной скорую смерть.

— А если бы твой принц не пал на охоте, а мы бы не стали настоящими мужем и женой, что тогда? Что? — это Альда выкрикнула, ресницы отяжелели от невыплаканных вовремя слёз, рука накрыла живот, пока даже не вынуждавший распускать в поясе платья. — Я скажу тебе, Рональд. Настал бы час, и твой принц бы обронил, что не прочь поближе познакомиться с женой Рыжего Дьявола, и твоя ему преданность уложила бы меня на королевское ложе. И нет, я прекрасно понимаю, что сейчас говорю!

Рональд натянул поводья так резко, что Альда ударила бок о луку седла.

— Давентри! Испвич! — Офицеры обернулись в сёдлах. Жесткие неласковые руки мужа обхватили Альду за талию и ссадили с седла, как сбросили. Альда торопливо накинула капюшон, скрывая мокрое от слёз лицо. — Доставьте графиню домой и езжайте к резиденции госпожи Яльте. Я намерен быть там.

Может, работа с бумагами утомила его до сна наяву, а может, кто-то из убиенных сошёл с Залунного Края, жаждая отмщения — в дверном проёме высилась тень. Отец? Урмод Шпонхейм? Расстрелянные из лука блаутурские офицеры? Как же их, оказывается, много… Райнеро нащупал под сорочкой солнце и руну, но, поразмыслив, выбрался из-за стола и выставил перед собой нож для бумаги:

— У меня нет святой воды, но здесь живёт сам Дьявол, и это ему не понравится. — Тень шагнула вперёд. Вид её опровергал теории разномастных демонологов, описывающие тень как чёрные пятна в форме человека, как неведомую чёрную субстанцию. Эта тень имела плоть, затянутую в серое то ли с просинью, то ли с прозеленью сукно, и ёжик рыжеватых волос. — Дядюшка? Ты живой или мёртвый?!

— Неспокойную совесть видно всегда. — Тень вышла на свет. — Как бы предатель и трус ни пытался её усыпить.

— Камешек… — Райнеро нервно усмехнулся. Не поворачиваясь спиной, шагнул обратно за стол и сел в кресло, нож полетел на столешницу. — Это не совесть, это расшатанные нервы. Что-то стряслось? Я берегу ваше спокойствие камня как могу, но сейчас вы пришли сами.

— Вы, проклятые Яльте, ты и твоя тетка, вы что-то задумали! — Забрезжив холодной синевой, вырвалась из ножен сталь.

Райнеро моргнул, сабля, мироканская, с широким лезвием, вонзилась острием в столешницу и теперь зудела между его большим и указательным пальцами. Он отдёрнул руку.

— А тебе какая печаль? Тише, капитан, приказа рубить головы не было.

— Конец тебе, эскарлотская пылинка. — Выдернув саблю, Грегеш Раппольтейн поймал на неё огонёк свечи и блеснул Райнеро в глаз: — Вот только Ларс приедет.

— Угу, что-то еще?

— Ты… ответишь!

— Да что опять? — Райнеро вскочил на ноги и через стол нагнулся ко мстителю: — Я тихо сижу и помогаю Оссори с управлением города, что творит моя тетка — только её дело, и уж точно не твоё, каменюка!

— Ты обидел хозяйку этого дома. — Сабля блеснула новым сполохом и, вильнув в руках хозяина, кольнула воздух наточенным острием. — И это уже моё дело.

Райнеро резко выпрямился и уставился на каменюку, подняв брови. Серьёзно? Одна Яльте бодается с другим Яльте, в городе свирепствуют болезни и голод, луна сияет на радость Отверженному, а «правой руке короля Лауритса» неймётся из-за козочки-ябеды?

— Вы не камень, — Райнеро оттопырил губу. — Вы сыр.

Раппольтейн яростно вытаращил глаза, крутнул головой и нарочито медленно приблизил саблю к шее Райнеро с правой стороны. Тревожно дёрнулась вена, Райнеро сглотнул, скосил глаза на широкое, гравированное песочной вязью лезвие:

— Убери это. Слышишь? За убийство пленника тебя не похвалят.

— Я убиваю не пленника! А обидчика знатной дамы! Спасаю её честь!

— Там нечего спасать…

— Видать, пока ты был принцем, любое злодеяние сходило тебе с рук, но сейчас этого не будет. — На грозном рельефе лица Раппольтейна двигались лишь губы да как у статуи белели выкаченные глаза. — Ты обманул девушку, оскорбил её. Ты попросишь у неё прощения сам, или это сделаю я, с твоей головой в руках?

— Не слишком удачная мысль, она испугается кро… — Лезвие угрожающе надавило на кожу, за воротник сбежала горячая капля. Райнеро стиснул кулаки и на миг зажмурил глаза. — Да, крови, она мне ещё нужна. Хорошо, хорошо! Только ты должен понимать, что извинением будет пустить её в мою постель.

— Еще слово, и я надавлю чуть сильнее.

— Да что за рыцарь блицардской козы?! Ай, чтоб тебя! Хорошо!

— Ты попросишь у неё прощения и исчезнешь из её жизни.

— Я не собирался входить в её жизнь, у меня есть невеста.

— Может, стоит отрубить эту голову ради несчастной девушки? — Холодная змейка отодвинулась от кожи, блеснула огнями и скользнула в логово, в ножны. — Той, которая наказана званием твоей невесты?

— Хватит, твоих потуг на шутки я просто не вынесу, считай, мы договорились. — Райнеро коснулся пореза, на ладони осталась лишь пара капель крови. Каменюка и правда был искусным палачом. — И не смей говорить дурно о моей невесте, иначе уже я выну шпагу.

— Ты? — Карающий взгляд на миг вернулся, смерил его снизу доверху и вновь убрался в Пески. — Слышал, как смеются камни? Живи.?

Берни ещё раз оскалился, проследил, как лицо уже знакомого обиженного дворянчика стало серым, остался вполне доволен и прошествовал дальше. Успели представители городов Андрии и те дворянские семьи, чьи главы не сидят в его тюрьмах, присягнуть сумасшедшей волчице? Опасно, зайчишки, опасно! Расступайтесь перед медведем, прижав уши пониже!

— О, барон, как там вас… не ва-а-ажно, не утруждайте себя. Как там ваше хозяйство? По-прежнему не хватает изъятого пшена? Понимаю, это так накладно — жертвовать на нужды родной провинции… Славный приём, не находите? Сколько блеска, а чего стоят все эти кружева, пирожные! Вам это нравится, да? А я вот всегда ну видеть этой мишуры не мог! Э, безымянный барон, куда же вы, дьявольщина? Гвидо, никто не хочет расставаться с головой добровольно, что за времена, а?

— Вы правы, граф, нынче кающиеся предатели большая редкость. — С окончанием осады пушкарь Гвидо Порох просто стал другим человеком: нога в ногу с Оссори шагал не перепачканный землей и сажей бес, но даже чересчур щеголеватый кавалер в малиновой куртке и двухполосных штанах, об опасном призвании которого напоминала разве что борода, чёрная, как сажа. — Они научились притворятся угодливыми человечишками и вовремя прятать носы!

— В таком случае, сегодня мы с вами набрели на их логово. — И в самом деле, что за им выпало времечко? Предатели в своё удовольствие строили козни под потолком, охваченным белым и красным шёлком, и светили им сотни свечей в канделябрах в форме замков.

— Да, но вы так всех распугаете… — смуглая рука Гвидо походя цапнула с блюда шпажку с кругляшами из мяса и засушенными ягодами.

— Будем же улыбаться, Гвидо! — Берни мимоходом взглянул на себя в пузатый соусник, выставленный на резном буфете среди множества золотой посуды. — Да разве эта улыбка пугает?

— До поминания дьявола, граф!

— К чему его поминать, если вот он я, здесь…

В конце овального зала на возвышении стояло резное узкое кресло с высоченной спинкой и массивными подлокотниками — не иначе как прообраз трона Андрии. Над седалищем была натянута белая парча с вышитой мордой красного волка, по бокам свисали красно-белые драпировки. Не хватало разве что самозваной королевы…

Оссори оглянулся на зал. Они с графом Агне озабочены, как бы не дать андрийцам подохнуть с голоду, а вот Хенрика тревожилась о другом. На парчу и шерсть для своих слуг она потратила не меньше пяти тысяч хенриклей, о цене на пропитание и вообще приём «союзников» Берни и думать не хотел. Старость и молодость вырядились в лучшее тряпьё, не оставив опознавательных знаков о принадлежности к городам Андрии и дворянским домам. Оссори мог лишь предполагать, каждый ли, чьё знамя шлёпнули на стену этого зала, явился пред льдистые глазоньки Яльте. Зато представителей купеческих и ремесленных гильдий он вычленил из этой пышности сразу. Указ об одежде всех сословий запрещал незнатным господам носить дорогие меха, парчу и бархат, перья на головных уборах и, помнится, жемчуга с золотом. Ну кто они, если не пятколизы? Целуют руку, лет десять назад лишившую их последних радостей этой пакостной жизни!

— Гвидо, что мы с вами за друзья, веселимся тут, совсем позабыв о наших молодцах! — Берни оглянулся на высокие двери в зал.

— Я вас правильно понял, граф? — глаза пушкаря блеснули, напоминая о черном дыме, запахе земли и музыке пушечных залпов. Дай ему волю, он бы и здесь замечательно пострелял. Но королевы существа нежные, погрома не вынесут…

— Зови сюда наш эскорт. Пускай ребятки развлекут сих почтенных мессиров. Совсем же заскучали, бедняги!

— До каких пор прикажете развлекать?

— Хорошо бы, пока за ворота не вывалятся, но спровадить их на крыльцо тоже сойдёт.

Гвидо щёлкнул каблуками и умчался. Оссори не спеша прошёл до трона. Придворные расступались, нет, даже шарахались, а ведь он всего-то крутил в руке один из кэдианцев. Как давно он не стрелял, не радовал глотки дракончиков пороховым жаром! Соблазн ужасный, волчья голова, венчавшая спинку трона, так и дразнила, но Оссори убрал пистолет назад за пояс. Сегодня Кэди уже достаточно наследил…

Трон Яльте оказался на редкость удобен и оссорийскому заду. Оссори положил руки на подлокотники, с торжеством наблюдая, как его «медвежата» сгоняют «зайчишек» в стаю и выпроваживают. Но где же наша госпожа Яльте? В конце концов, это уже не вежливо, он гость, а им пренебрегают.

Берни покинул трон и посмотрел по сторонам. Взгляд зацепился за шевельнувшийся краешек ткани, что обтягивала стену за троном. Складка опять отошла от пола и всколыхнулась. Оссори покачал головой, сквозняк — главный враг потайных дверей! Неужели Яльте узнала о его визите и так испугалась, что решила переждать бурю? Нет, только не эта Яльте…

Драпировка, легко отойдя от стены, показала заветную дверцу. Оссори отворил и вгляделся: лесенка наверх, проступавшая в темени только благодаря свету свечей в настенных подсвечниках. Вперёд, по пути беглых королев.

Лесенка оказалась скрипуча и так узка, что Берни пришлось прижать к бедру шпагу и подниматься полубоком, чтобы не отирать стену плечом.

Скрипнула под сапогом очередная ступенька, новый виток сквозняка принёс запах духов. Не хотелось бы сравнивать себя с псиной Рейнольтом, но Оссори правда напал на след, Яльте пробегала здесь совсем недавно.

— …вернуться…

— Нет!

Берни навострил уши. Первый голос принадлежал Хенрике, а вот второй… похоже, ребёнку.

Ступеньки ещё пару раз скрипнули и вывели на дощатую площадку с двумя дверцами. Одна оказалась слегка приоткрытой, на полу дрожала тонкая полоса света.

— Что это за капризы, Гарсиэль?

— Я устал.

— Принц Блицарда не должен так вести себя. Что на тебя нашло?

— Я не хочу больше там быть.

— Почему?

— Не хочу и всё!

Гарсиэль, принц Блицарда? Оссори никогда не отличался чрезмерным любопытством, но сейчас ему захотелось открыть дверь. Неужели у бесплодной Хенрики есть сын? Бастард, о котором вспомнили несколько лет спустя…

— Мой сын должен быть терпелив и внимателен к нуждам подданных. Как принц Блицарда ты должен учиться управлять страной, внимательно слушать и принимать решения.

Так и есть, мы не просто хотим Блицард, мы утверждаем позиции, готовя наследника… Андрия — всего лишь первый шажок в грозной поступи Королевы Вечных Снегов.

Оссори осторожно встал за дверь. Этот разговор необходимо дослушать до конца.

— Я и принимал, но ты спрашиваешь меня после каждого просителя! Зачем?

— Ты должен учиться, потому что в будущем станешь королём.

— А если я не хочу? Почему ты решила, что я стану королём?

— Потому что ты мой сын.

— Но ведь это не так! Это для этого я тебе нужен? Для короны?

— Гарсиэль, что за глупости…

— Не называй меня так! Моё имя Гарсиласо! Ты называешь меня сыном, чтобы получить трон Блицарда, ведь своих детей у тебя нет!

— Гарсиэль…

— Нет, я же сказал! Я Гарсиласо, принц Рекенья, маркиз Дория, ты не можешь называть меня принцем Блицарда!

Что устроила Хенрика?! Мальчишка — принц Рекенья? В таком случае, венценосные семейства наводнили Фёрнфрэк! Или этот Гарсиэль выдумывает? Райнеро не говорил о младшем брате, да и Хенрика не сумасшедшая, чтобы усыновлять племянников из Эскарлоты.

— Гарсиэль, замолчи сейчас же! И послушай меня. Сейчас мы вернемся к нашим гостям и я объявлю тебя законным наследником трона Блицарда. Ты — сын Айрона-Кэдогана Нейдреборна, моего погибшего жениха. Сын дракона, Гарсиэль. И все эти люди принесут присягу мне и тебе, своему будущему правителю.

— Этого не случится, я же…

— Под знаменем Яльте мы соберем свою армию, а когда Лауритс приедет сюда, мы встретим его новой войной.

— Ты мне лгала! Я устал от притворства! Ты всё это время делала вид, что любишь меня, а на самом деле использовала! Нет никакого «сына» и «Гарсиэля», есть только блицардский трон!

— Я же люблю тебя, своего сына. Ты сам называешь меня матерью.

— Потому что ты так хочешь! Хватит! Я не малыш, каким ты меня считаешь, я все понимаю! Я не вещь, я живой! А все вокруг только и делают, что вертят мною как хотят, будто я игрушка!

— Гарсиэль, прекрати сейчас же!

— Гарсиласо!

— Мой сын не будет носить эскарлотское имя!

— Я не твой сын! И ты мне не мать! Оставь меня, не трогай!

— Ах так! — голос Хенрики стал таким же, как тогда, когда она угрожала Оссори. Тётушка она или мать, но мальчишка после этого должен присмиреть… — Хорошо же. Оставайся здесь и подумай о своих словах. Подумай, нужен ли ты кому-нибудь кроме меня. Куда ты пойдёшь без меня? К кому? Вспомнил об эскарлотском троне? Так знай, тебя в Эскарлоте не ждут. Твой отец погиб, Мигель ви Ита возьмёт тебя в плен или убьёт, дядюшка использует в своих целях, и в результате ты всё равно погибнешь, если, конечно, перед этим тебя не зарежет старший брат. Вспомнил любимого мэтра Кёртиса? Он скоро уедет своей дорогой, ты ему не нужен. Ну что, нужен ли ты кому-нибудь, кроме своей мамы?

— Я тебя ненавижу…

Послышался звонкий шлепок. Хватит подслушивать чужие ссоры. Оссори шагнул в полосу света и распахнул дверь.

Чернявый мальчик лет девяти на вид прижимал руку к красной щеке и пятился к двери. Берни пытался отогнать мысль о том, что это мог быть сын Кэди. Нет, всё-таки невозможно, но черные кудри, строптивый нрав… Он нашёл взглядом Хенрику. Она силилась заглушить всхлипы, прикрыв рот ладонью. Потянулась к племяннику, но мальчишка шарахнулся от неё и тут-то и наскочил на Берни. Испуганно подпрыгнув, он развернулся и вперил в Оссори косые, полные слёз глазищи. Не зеленые, как у Кэди. Голубые, как у матери? Нет, у Хенрики не могло быть детей…

— Оссори! — Хенрика встретила его гневным прищуром, но сразило Берни не это, а невыносимый блеск, покрывавший её с шеи до пят. Уже запустила руку в андрийские копи, чтобы расшить себе платье? — Вы нежеланный гость в моем доме. Зачем вы пришли?

Берни следил за мальчишкой краем глаза, но тот и не думал удирать, только смотрел боясь шелохнуться.

— Я покорил Фёрнфрэк не за тем, чтобы здесь опять зародилось неповиновение. — Главнокомандующий осадной армией отвел от бедра ножны так, чтобы они перегородили дверной проем. — Но только что зарвавшаяся волчица принимала присягу бунтливых зайчат… Это государственная измена, любезная, и отныне в ней будет обвинен всякий, кто обратится к тебе как к правительнице. Ты помещаешься под домашний арест до приезда своего короля. В память о нашей дружбе, я сделаю вид, что не слышал того бреда о сыне Кэдогана и наборе новой армии. Видишь, я могу быть добрым дьяволом, славным малым.

А вот и королева. В Оссори устремился гневный взгляд, пожалуй, ещё немного, и к его шее потянутся яльтийские ручки. Хенрика часто дышала, от злости, что парила вокруг неё, и без того маленькая комнатка будто начала сужаться. Интересно, кого, рассорившись с Райнеро, она хотела поставить во главе своей армии? Хотя, если облачить такую Хенрику в доспех, она сама вдохновит на подвиги любого мужчину.

— Слизень Яноре мне не король, — отчеканила она. — Но тебе мало держать в плену одного Яльте, захотел заковать в цепи обоих хозяев Андрии?

Мальчишка вздрогнул, повернулся к Хенрике, нарядная куртка точно стала ему оковами. И где рос этот трусишка? Ручонка сжимает эфес отнюдь не зубочистки, оружием его мама обеспечила, а вот храбрость так просто не навесить.

— Мой пленник цепей не заслуживает, а вот ты… Что, порвешь за такие слова мне глотку, Волчица Андрии?

— Это сын Кэдогана, но мой Кэди не доверил тебе этой тайны. — Женщина ощерилась, но вышло это и в половину не так убедительно, как у её племянника. — Потому что малыш Оссори был недостоин зваться побратимом Айрона — Кэдогана! Ты не линдворм, ты даже не ящерка.

Верно, с этого вечера он не линдворм, он медведь, кем и должен быть. Что там говорила Альда? Медведь берёт к себе девицу, покуда её отец не уплатит долг… Уговорились, госпожа Яльте, будем жить по северным законам.

— Своим враньем ты только порочишь память Айрона-Кэдогана. Если бы ты забеременела, он бы сразу сыграл свадьбу, и я узнал бы об этом первым. Но Кэдоган мертв, а ты смотри не захлебнись собственным ядом и вспомни, кто признал в тебе отрекшуюся королеву и обеспечил домом и золотом. — Оссори легко взял трусишку за плечо и притянул к себе. Тот рванулся, но куда там. Маленький, щуплый, но это пока, что будет, когда этот «сын дракона» подрастет? Если не вытрясти из него дурь сейчас, потом Берни может очень пожалеть, что не убивает детей. — Я дал — я отберу, и пойдешь с сумой по миру. Ты смотри, смотри, твой мальчишка в моих руках, и с этой минуты он — залог твоего послушания.

Оссори подхватил взвизгнувшего волчонком мальца за подмышки и перекинул через плечо.

— Нет! Пусти! — На спину обрушился град слабых неумелых ударов, этот малец извивался… хорьком.

Вот о ком предупреждал Райнеро. Сын Кэдогана давно бы вывернулся, укусил, лягнул, ткнул шпагой, но точно не пищал бы от страха. Берни поймал себя на мысли, что ему бы и правда хотелось, чтобы после Кэди остался сын. Но этого не случилось, а он сегодня медведь и слишком зряч, чтобы позволить себе обмануться.

Хенрика побледнела, в ставших огромными глазах застыл ужас.

— Нет… ты не знаешь, им нельзя встречаться… Возьми под арест меня, только оставь его! Рональд, что ты делаешь? Ты не можешь…

— Отпусти, ты, подлый завоеватель! Мама, я не хотел, мама!

Оссори нервно встряхнул брыкающееся недоразумение, чужая шпага норовила ударить в бок, надо её отобрать.

— Эй, мама не учила тебя, как сдаваться в плен? Где гордость, где достоинство, где честь?! Или мама не сказала, что сын дракона должен быть храбрым?

— Я не дракон! Яльте не сдаются в плен!

Оссори толкнул дверь и шагнул из комнаты, надрывно скрипнули под сапогами ступени.

— Получишь своего яльтёныша, как только сложишь амбиции Яноре под ноги и встанешь перед своим королём на колени, — он обернулся на бывшую королеву, замершую в дверном проёме.

Берни засомневался, слышит ли она его, как вдруг Хенрика выпрямилась и пристально на него посмотрела. На лице ни следа чувств, нос заострился, и только в глазах — твёрдость и гнев.

— Я. Не склоню. Перед ним. Колен.

Вой яльтёныша бил по ушам. Оссори ногой толкнул потайную дверь, запретив себе оглядываться на воспрянувшую королеву. Вслед ни крика, ни слёз, ни мольбы, ни проклятий. Короткий приглушённый стук.