Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 29

Блаутур

Григиам

Сонные подмороженные улицы ещё не наводнили галдящие людишки, делающие вид, что живут. Ни краснолицых торговок, ни оборванцев, ни всезнающих и утомительных дворян. Энтони рискнул вдохнуть полной грудью и остался доволен: вонь ещё тоже досматривала сны. Подковы звонко отсчитывали каждый шаг, ещё немного, и цокот станет натянутым и звонким — дворцовая площадь звучала по-особенному. Надо добраться до неё побыстрее, скоро город разбудят колокола, и людишки потянутся читать молитвы и замаливать грешки. Не то что бы Аддерли был безбожником, нет, он даже иногда молился, однако этим утром он ограничится встречей не с Предвечным, но его наместником — Государем-прости-господи!

Королевский дворец стоял совсем мрачный под пасмурным небом. Энтони почувствовал себя мышью, вознамерившейся забраться в мешок муки. Он ещё никогда не входил в дом Лоутеана с такой неохотой. Это была первая резиденция королей, свободная от долга олицетворять незыблемость и величие королевского дома. Юстас III, дед Кэдогана, желал напомнить подданным о блаутурской умеренности и открытости правящего семейства, не иначе в пику Монжуа, Эскарлоте и Вольпефорре. Так на северной стороне Бэйвы поднялся из красного кирпича Элисийский дворец. Незамысловатой прямоугольный формы, с покатой крышей и узкими окнами, он более походил на прибежище скупого барона. Впрочем, толщина стен, увенчанных зубцами, и ребристые башни с прорезями бойниц говорили в пользу осмотрительности короля Юстаса. Элисийский дворец мог бы вынести осаду, что стало важно с недавних пор.

У парадного въезда склонялись на алебарды королевские гвардейцы, иней припудрил копейные острия и узкие шлемы. При приближении виконта Аддерли караульные встрепенулись, узнали в лицо, пропустили. Лоутеан, при всех своих изъянах, не чинил мелких подлостей: да, выслал драгун из столицы, но не отдал по их поводу особых распоряжений.

Вверив Аршамбо заботам заспанного конюха, Энтони поправил плащ с прорезями, выдохнул облачко пара и взбежал по ступеням, скользнувшим под сапогами.

Элисийский дворец распахивал двери не раньше девяти утра. Полумрак ещё держал в своей власти галереи и анфилады залов, покрывал низкие потолки. В конце коридора шевелились: слуги убирали около королевских покоев, мыли полы, стирали пыль со столиков и скамеек, ваз и картинных рам, меняли в подсвечниках свечи.

В шраме беспокойно кололо, пока дежурившая у королевских покоев охрана сообщала об опальном визитёре комнатному слуге, тот ставил в известность постельничего, а последний докладывал королю. Такой порядок завёл всё тот же Юстас III, человек-противоречие и большой выдумщик по части придворного быта. Наконец, не предложив снять плаща, Аддерли провели в почивальню, душную от терпких запахов и тесную от присутствия приближённых короля.

— Виконт Аддерли?

— Ваше Величество.

— Признаться, я тебя не ждал. Граф Оссори всегда исхитрялся увильнуть от этого утреннего ритуала, но кузен Тони прискакал из Дерли? Похвально. — Лоутеан, ещё в ночной сорочке, снисходительно кивнул «кузену Тони» и всё на том.

Короля окружал десяток молодых дворян, но ближе всех суетился его постельничий и советник Тристин Геклейн, кузен погибшего в Лавесноре порученца при Берни Эрика. Толку от мальца было меньше, чем от мыши-несушки, но короля устраивало и то, что друг каждое утро подбирал ему наряд. Тристин вздёрнул красноватый тонкий нос, во влажных глазах мелькнуло беспокойство. Из лапок советника свисала сорочка с круглым, стягивающимся под горлом воротом. Король ещё не знал, что вольпефоррское влияние коснулось не только его нарядов, но и вассалов. Там до последних дней уворачивались от власти самодержца.

Аддерли ещё раз поклонился. Замаранные сапоги и намокший от инея плащ никак не вязались с этим великолепием вокруг.

— Ваше величество, могу я просить об аудиенции?

— Аудиенция? Помилуй, Аддерли, я ещё даже не одет! Что за срочность?

— Государственное дело.

— Драгун больше нет, но они так же неистовы. — Лотти хохотнул и указал на одну из дубовых фигур, затянутую в колет голубого бархата с вышивкой серебром. — Как вам это нравится, мессиры? Григиамская зима нынче жестока к нам, так что мы с Тристином немного… преобразили привычный фасон. Вы видите сами, что юбка привязывается к низу колета шнурами и достигает бёдер. Это отдаёт доспехом минувшего века, веком рыцарства, не находите?

Сами щегольски разодетые, мессиры уже наперебой славили фантазию своего короля. Бывший генерал Изидор Роксбур, и как Аддерли его не заметил, при красных-то сапогах, послал ему откровенно наглый оскал. Аддерли выдавил улыбку, стараясь смотреть только на короля.

— Ваше Величество, я лишь прошу принять меня сегодня, дело не терпит отлагательств.

— Виконт Аддерли выучился спешке…

Шрам дёрнулся и заныл. Энтони обернулся. Из смежной комнаты выходила Изольда Кернуолт.

— Мессир, король мой, уповаю, сон ваш был сладок.

Несмотря на ранний час, она была полностью одета и причёсана. Энтони не помнил у неё ни этих крупных трубчатых локонов, ни этого платья — изумрудное, с куньим мехом по вороту и подолу, с овальным вырезом, не оставлявшим места домыслам. Король поцеловал ей руку. Изольда улыбнулась и быстрыми карими глазами взглянула на Энтони. Да она потешалась! У него запылали щеки, он испытывал за нее нечто сродни стыду, не узнавал ее такую. С какой осанкой она предстала перед королем и придворными с голодными глазами, как выверено его поприветствовала, будто никогда и не путалась в словах. Она держалась уверенной в своём положении метрессой, опытной интриганкой двора!

Энтони знал её настоящую и не хотел, не мог смотреть на другую, так что уставился на простенок — там в дубраве танцевала королева Филис. Изольда напрасно оголяла волнующую грудь и утирала венценосной мыши слёзы — здесь всё ещё царила только одна женщина, только одна фея.

Изольда Кернуолт, не подозревая о сопернице, величественно пронесла себя мимо Энтони, будто его здесь не было, и опустилась в кресло.

— Можешь идти, кузен Тони, от тебя несёт дорогой и холодом. Будет тебе аудиенция, после завтрака. — Нейдреборн не спеша расправлял манжеты и говорил скорее с увлеченно внимающей ему метрессой, чем с «кузеном». — Но не вздумай вновь дать мне повод усомниться в твоей преданности.

Король задумчиво прогуливался между мокрых облезлых кустов, поминутно останавливаясь и оглядываясь на окна трофейной комнаты Айрона-Кэдагона. Солнце пыталось стать весенним и проглядывало сквозь серую дымку, затянувшую небо ещё с утра. Энтони потуже затянул у горла завязки плаща и терпеливо вышагивал за Лоутеаном, ожидая окончания его меланхолического настроения. Поредевшей после призыва Дезире королевской свите король приказал ждать во дворце, но Энтони не думал, что хоть кто-то из придворных хотел бы зябнуть.

Из рукава Лотти выскользнул, засуетился на ладони белый пушистый комочек. Красноглазая мышь, «огрех природы», должно быть, многажды прабабка первой Пеленейры, тут же удостоилась поглаживаний по крохотной головке и монаршей улыбки. Мышь угоднее тебя, Аддерли, каково, а? Может, стоило изловить перед аудиенцией мышонка? Энтони усмехнулся в воротник, тронул голую ветку сирени. С тонких чёрных пальчиков слезами скатились холодные капли, Аддерли стряхнул их с манжеты и поймал взгляд Лоутеана. Тот повернулся к нему и всё так же задумчиво наблюдал, склонив голову набок. От сырости королевский нос раскраснелся, волосы зашлись кудрями, как у брата. Впрочем, только это их и роднило.

— Чудесный сад, не правда ли? Ваш предшественник его очень любил. Мы будто вчера стояли в трофейной, смотрели на эти дорожки и говорили о предстоящем сражении… Кто бы мог подумать, что эта будет наша последняя встреча как добрых друзей?

— Перестав быть вашим другом, — уверил Аддерли, — Рональд остался вашим верным подданным.

— Да что ты? Тони, скажи, верные подданные предают своего короля? Ослушиваются приказа? Проникают к нему как убийца? Скрываются? За беглым графом отправлен Рейнольт с отрядом, но от него уже давно никаких вестей. Оссори вместе с супругой в бегах и скорее всего давно не в Блаутуре. Так верны ли они? — Мышь перебежала с ладони короля на плечо нового кузена. Лотти довольно кивнул и подмигнул питомице. — Я знаю, тебе трудно, ведь вы с Рональдом были друзьями. Ты, к слову сказать, не знаешь, где он?

Энтони выпрямил спину, пытаясь не замечать умывающую усики мышь. Он любил собак, своих, ростом с пони, а не мелких грызунов.

— К сожалению, нет. И как раз об этом я хотел бы поговорить с Вашим Величеством.

Лоутеан прекратил улыбаться, забрал мышь и побрёл к статуям в размывах от таящего снега и дождей.

— Наше Величество слушает, Аддерли. И я очень надеюсь, что в этот раз твой срочный разговор будет верноподданническим. Иначе я уже не буду столь добр, и тебе придется понести наказание хуже изгнания… Не повторяй судьбу Рональда.

Аддерли проглотил предупреждение, задумываться о том, что будет хуже изгнания, не хотелось совершенно. Холод уже забрался под плащ, укутаться бы, но не пристало прятать нос в мех, когда король гуляет по холодному саду будто уже давно настало лето.

— В герцогстве Оссори беспорядки, сир, — осторожно начал Энтони. Лоутеан даже не обернулся. — Герцогиня собрала вокруг себя вассалов и готовится пойти против вас войной.

— Опять Дезире Оссори?! — Аддерли не знал, что мыший король умеет выть. Спокойствие на грани равнодушия оказалось хорошо скрываемым гневом. — Да почему этой женщине не вышивается под окном?! Я писал, я угрожал, да я даже просил, но нет, нам не сидится спокойно! — Он со злостью ударил по кусту, с веток брызнуло. Вздох — и снова спокойствие. — Мои посланники возвращались из Оссори ни с чем или не возвращались совсем. Я терпел. Но собирать армию у меня под носом! Чего она добивается? Смуты? Или она думает, что армия Блаутура даст ей спокойно резвиться у меня под стенами? Моё терпение не вечно, право слово! Мои подданные семьями уезжают из столицы, как будто наступает мор или опасность войны, и разумеется, все они вассалы Оссори или Англюров. Даже Далкетты покинули двор. Семья моей Филис… — Лоутеан обернулся на окна дворца, сморщил нос как от дурного запаха. — Не стой, Аддерли.

Энтони схватили под руку и повели дальше в сад. Мышь, притаившись за бобровым хозяйским воротником, таращила почти прозрачные розовые глазки.

— Клянусь, Рональд непричастен к предательству герцогини.

— Да знаю я… — Лоутеан нервно отмахнулся. — Это началось не вчера, а до побега блистательного графа. Я рад, что ты отказался примкнуть к мятежникам и даже попрошу прощения за нашу встречу утром… Я не знал, чего от тебя ждать, и только-то. Требования герцогини тоже скоро до меня доберутся… Что за женщина! Ей бы внуков нянчить, да эта ледышка Альда думает только о себе. Ни мужу наследников, ни свекрови внуков! Кажется, с женщинами Оссори вообще что-то не ладно, — король тронул мышь и покосился на Энтони. — А что в Дерли?

Аддерли медлил с ответом. Сейчас, когда гостевой плен Оссори остался позади, собственное поведение казалось трусостью, хотя и разумной, достойной Тихони. Энтони никак не помешал тому, что творится в Дерли. А ведь всё видел. Как деревни его графства заполоняли солдаты в цветах Оссори. Как грелись у костров, пили, играли в кости и карты самопровозглашённые офицеры, лежали на лафетах пушки и даже бомбарды. Как Дезире Оссори легко добивалась того, чего хотела, воспользовавшись с давней дружбой с матушкой Энтони. А ему пришлось развернуть коня и скакать прочь из герцогства, потому что сунь он нос в собственный дом, стал бы пленником уже там.

— Когда я приехал, — без утайки сказал он королю, — там действительно оказалась военная ставка герцогини…

— И ты конечно напомнил, кто хозяин этих земель?

— Я был всего один, а Аддерли — вассалы Оссори, и моя матушка дружит с герцогиней, так что…

— Можете не продолжать, виконт Аддерли. Вы всегда ходили под тенью Оссорийского медведя, так что ожидать иного не стоило. — Король хмыкнул, свернул под пушащийся снегом свод из сплетённых ветвей — выход из царства мокрого холода.

— Впрочем, мне ли пенять на тени, верно? В провинцию уже поползли слухи? — Король оглянулся, Энтони покачал головой. — Дезире должна была говорить о своем брате, все же Хейлог Англюр славен не только тем, что насчитал у Пречистой Девы тринадцать коленных чашечек.

— Она говорила, что воспользуется его помощью… что анафема — вопрос времени.

— Что же, теперь я хотя бы знаю, чьих это рук дело. — Король смял в ладонях жухлый листок. — Я правда не дружен с Церковью…. И я не об анафеме, а о церковном суде над королем и последующей казни.

— Но за что? — Аддерли не удержал вздох. На этом суде равны становились все, от селянина до короля, и судили на нём тогда, когда нарушались законы Церкви. Но Лоутеан Нейдреборн был кем угодно, только не любителем потревожить Отверженного.

Аллея упёрлась в каменную стрельчатую арку, увитую диким виноградом в снегу. В пяти шагах от неё лежало крыльцо дворцового подъезда. Нейдреборн остановился у ступенек и придержал Аддерли за локоть.

— Я доверяю тебе, потому что мне больше некому доверять. — Король почти шептал, на лице, красном от мороза, проступало опасение мыши, учуявшей кота у норы. — И терять больше нечего. Почти. Я покажу тебе, за что мне грозит расправа по закону Предвечного. Можешь звать меня Лоутеаном… Идем.

Колокола зазвонили заутреню. Сейчас привычный звон обернулся чем-то зловещим, грозящим скорую расправу.

Кузена Тони привели в трофейную. Следовало догадаться, что с ней что-то не так, иначе зачем король всё время оборачивался на её окно? Теперь Аддерли — поверенный тайн короля, а ведь совсем недавно был пленником Оссори и чуть ли не рыдал над записями маленького Тони.

Нейдреборн отодвинул стул, затем кусок выступа над полом. Лёгкое нажатие на дубовую панель, и перед Энтони возникла узкая дверца без скважины.

Стоило удивиться, если бы мерзкий холодок не вгрызся в шрам. Что неугодное Богу можно хранить в потайной комнате? Лотти — чернокнижник?

— Возьми и иди за мной.

В руках Энтони вспыхнула свеча. Лоутеан толкнул дверь и осветил мрак за ней. Ступени за дверью вели вниз.

— Ты раньше здесь не был?

— Боюсь, что нет.

— Мой брат был так скрытен, но я о комнате знал… Даже зашёл однажды.

— Это комната Кэдогана?

— Да, раньше это была его мастерская. Отличное место, стены настолько прочные, что выдерживали взрывы, а запахи и дым он выводил через устройство труб и решёток. Теперь я использую эту комнату в своих целях.

Лестница кончилась. Ещё одна дверь под рукой короля отворилась легко и бесшумно, хотя Энтони ждал скрипа и тяжёлого лязга металла. Едва не оступившись, он слетел с последней ступеньки и очутился в комнате, погружённой во тьму и, судя по эху шагов, довольно просторной. Лоутеан двинулся вдоль стен, зажигая свет. Энтони заворожено следил за чередой огоньков. Они тянулись за королём, продырявливая темноту, населяя её множеством теней. Да, места достаточно, ковры глушили шаги, голые кирпичные стены сплошь увешаны стеллажами и одинокими полками. Взгляд зацепился за холсты. Энтони поднёс свечу и не смог сдержать улыбки.

— Картины Кэди, — обозначил Лоутеан. — Я не смог их убрать, к тому же они очень нравились Филис.

Чертежи, грифельные наброски — в основном какие-то механизмы, но попадались и пейзажи, целые замки и пара эскизов с девой у пруда, готовая картина с ней по сей день висела в кабинете драгун. Энтони обернулся, в комнате посветлело, но до потолка было далеко — имелся надстроенный второй этаж, куда вела узкая лесенка у стены. Кэдоган никогда не говорил об этом месте… А может быть, о ней не знал только Тихоня? Названный брат Его высочества Кэдогана Рональд Оссори наверняка бывал здесь частым гостем.

В свете свечей заблестел большой стол, обшитый металлом и изрядно занятый склянками мутного стекла. Алхимия? Чернокнижие? Лоутеан всегда был странным, так почему нет?

— Для чего это? — Аддерли подошёл к столу. Склянки стояли в образцовом порядке, на краю сложены книги и листы в колонках цифр и пометках на, похоже, убористой мироканской вязи.

— Это… необходимые расчёты, лекарства. Кроме меня здесь бывает песочный лекарь, это его записи, — Лоутеан перекидывал подсвечник из одной руки в другую, мышка высовывала из рукава ропоны любопытный носик.

— Это и есть причина? Колдовство, связь с язычником? Но это не повод, я уверен…

— Нет-нет, Энтони, это действительно не повод.

— Вы больны? Зачем вам лекарь?

Король опустил заблестевшие глаза и покачал головой, оглянувшись на пока тёмный угол комнаты.

— Нет, это не для меня. Для моей… жены, — он почти шептал. Взглянул на Энтони, будто чего-то испугавшись, и направился к неосвещённому углу.

— Жены? Вы тайно с кем-то обручились?

Тревога всколыхнулась леденящей волной и окатила шрам. Сглотнув, Аддерли нехотя последовал за королём. Предчувствие почти кричало, что здесь нечто посерьёзнее баловства колдовством, но что же?

— Энтони, послушай прежде чем судить меня. У меня одна жена, и ты прекрасно её знаешь… Филис, в девичестве Далкетт.

Энтони похолодел. Свечи зажигались одна за другой, неотвратимо освещая узкую постель на приступке.

— Подойди, — Лоутеан глядел на него не приказывая — прося. — И выслушай. Больше полугода назад моя жена заболела… Я знаю, прошу, не говори этого! Она не мертва, нет, посмотри же!

Ноги вросли в пол, но Лоутеан ухватил его за локоть и подтащил к кровати. Сестра Джона, королева Филис, внезапно умерла в начале весны 1526 года. Во сне остановилось слабое с детства сердце. Её оплакивал весь Григиам. В соборе, где отпевали покойницу, едва не началась давка: больше тысячи горожан стремилось проводить возлюбленную королеву.

Но король не отпустил её. Выкрал из усыпальницы.

Она лежала совершенно белая, в ночной сорочке и укрытая одеялом в золотистых цветах. Нежные черты заострены, глаза прикрыты, тёмные волосы струятся по подушке, спадая на плечи. Она казалась бы спящей, если бы не была мертва. Во рту пересохло, Энтони не мог совладать с охватившим его ужасом. Руки бестолково сжимали свечу, горячий воск облепил пальцы. Не оторвать глаз от покойницы, не сказать и слова вдовцу, сошедшему с ума от горя. Лоутеан что-то говорил. Энтони пробовал слушать, но не понимал.

— … он помогает мне поддерживать в ней остаток жизни. Я знаю, ты не видишь дыхания, но поверь, она жива. Я который месяц пытаюсь найти ответ и спасти её, но пока не достигнул успеха… А недавно о ней узнал Роксбур, а с ним и герцогиня Оссори. Меня обвинили в том, что я неволю тень покойницы, спорю с божьей волей, тревожу Отверженного. За это полагается казнь… Но Филис жива, я не пытался удержать ее тень, она сама в нашем мире, мире живых! Энтони, ты в порядке?

Свеча обожгла пальцы. Аддерли выронил огарок, спешно затоптал умирающий огонёк, стараясь не видеть заплясавших вокруг теней. Лоутеан смотрел с мольбой. Оказалось, всё это время он сидел на краю постели, сжимая руку покойницы. Тень Филис тревожно дрожала, вытянувшись по стене. Это не могла быть пленённая тень, но Аддерли все равно отвёл взгляд.

— Я… Лоутеан, ты же понимаешь, что в это трудно поверить? Как Роксбур узнал об этом? Глупый вопрос, лекарь же умеет говорить. Поэтому Роксбур вернулся ко двору и ходит в королевской свите…

Король только покачал головой и посмотрел на жену. Восковая кожа, навек сомкнутые веки и губы, на руках просвечивают голубые тонкие вены. Как же он не видит? Помутился рассудком, и давно…

— Что я могу сделать? — выдавил Энтони, хотя на самом деле ему хотелось одного — бежать отсюда. Он не боялся мертвецов, но играться с тенями никому не разрешалось с детства, нет ничего страшнее тени мертвеца среди живых. Потому что она захочет жить. Пока детские страшилки об открывших глаза тенях мешались с церковными проклятиями, одна здравая мысль все же достучалась до разума. То, что он сейчас здесь и намерен быть верным королю и дальше, делает его вторым в очереди на казнь в каменном мешке.

— Помоги нам, — король сильнее сжал руку королевы и улыбнулся. — Требование церкви таково: я должен похоронить мою Филис. Но это невозможно, ты и сам теперь видишь.

— Ты искупишь грех иначе?

— Да. Я смогу вылечить мою Филис, ведь когда она проснется, все обвинения отпадут сами собой. Мне лишь нужно время, Энтони. И человек, верный друг, который поможет мне получить это время. А если время кончится, и мне придется принять смерть… Я буду нуждаться в том, кто продолжит заботиться о Филис, прятать ее, пока она не проснется.

Энтони с трудом удержал нервный смешок. Он никогда не был праведником или ярым безбожником, но сейчас хотел одного — провести остаток дня в церкви. Он ехал в Григиам, собираясь противостоять мятежу из Оссори, но не церкви и всему прюммеанскому миру в её лице. Здравый смысл бил в шрам, но отчего-то Энтони уже знал, как поступит. Глупо, ужасно глупо, но упрямство, гордыня или трусость не давали пойти на попятную.

— Я помогу.

Это прозвучало громче, чем следовало. Энтони сглотнул. Почему тени от предметов вроде склянок на столе или стула так пугают? Это бред, тень Филис такая же, как у любого другого человека, она не разгуливает с сияющими луной глазами. Пока не разгуливает. После смерти тело покойного держат в темноте, а потом ставят гроб так, чтобы он не отбрасывал тени.

Тени мертвеца не место среди живых, в мгновение смерти она становится вместилищем души, сосудом для неё. Так, слившись с душой, тень уходит в Залунный Край, где на поруки её возьмёт Луноокая или её слуга — Отверженный. Залунный Край предназначен для теней, чьи хозяева накопили слишком много грехов. После смерти тень не принадлежит миру живых, а удерживать тень покойного, означает возомнить себя выше Бога. И сейчас Энтони Аддерли попытался прыгнуть выше луны.

Пеленейра сбежала с руки и послушно села на ладонь Филис. Малышка недоумённо нюхала бледные пальчики. Лоутеан погладил её ушко. Сдавил ладонь жены.

— Посмотри, кого я сегодня привёл. Правда, она чудо? Ей всего три недели, а уже столько ума в этих розовых глазках.

Ответа не последовало, как и всегда. Филис спала, глубоким, ничем необъяснимым сном. Лоутеан осторожно промокнул влагу со лба жены и откинулся на стуле. Уже больше полугода, как Филис болеет неведомой хворью. Больше полугода, как королевские доктора заявили, что королева умерла во сне. Глупцы, она была жива! Лоутеан закрывал глаза и раз за разом вспоминал их с Филис последний день. Всё было в порядке, Филис здорова, через три недели бал в честь ее дня рождения, ей шьют платье цвета моря. Она нарочно выбрала бирюзовую гамму, чтобы отогнать утомительные соотнесения с Феей-из-под-Холмов. Молитва перед сном, в этот раз жена уговорила и его сложить руки и шептать слова Предвечному. Так почему утром она не проснулась, как всегда, с рассветом? Во сне умирают старики, Филис юна, она не могла умереть, как они не понимают? Бедняжка спит и не может проснуться, нужно только понять, как её разбудить, а пока это неизвестно — поддерживать хрупкую жизнь… Так чем же он провинился? Тем, что хочет вернуть жену к жизни? Не его вина, что полукружные врачи не отличают смерть от глубокого сна. Лоутеан готов поклясться, он несколько раз замечал, как дрожат ресницы Филис. Он слышал едва различимый стук её сердечка.

Пеленейра пощекотала руку усиками и взбежала на плечо, отрывая от раздумий.

— Как жаль, что ты не можешь помочь мне советом… Нет-нет, не обижайся, ты, конечно, ни в чём не виновата. Это только я повинен в том, что не могу найти лекаря, который бы помог тебе… — Лоутеан прикрыл лицо руками. Усталость, невероятная усталость, вот и всё. Ни слёз, ни горечи, ни злости, ни отчаяния. Нахалка-усталость ложилась ему на плечи, нашёптывая: сдайся, послушай, отпусти… Нет. Этого не будет. Его не страшил церковный суд, холод, смерть. Его страшило то, что его живую Филис похоронят, накроют тяжелой каменной крышкой в склепе, и будет чудом, если она очнется до того, как у неё закончится воздух. Он этого не допустит.

— Что тебе снится, мышонок? Иногда я просыпаюсь в холодном поту и бегу к тебе, но ты спокойна. А мне казалось, тебе приснился кошмар. Надеюсь, твой сон спокоен и благостен, в отличие от моего…

Лоутеан встал и заходил по комнате. Раз за разом его посещала мысль, что будь Кэдоган жив, он бы помог… Да, они не ладили, но брат понимал в медицине, он знал очень многое, он бы не отмахнулся… Его мастерская… От неё прежней осталось разве что помещение, но то, что когда-то Кэди совершал здесь чудеса науки, вселяло надежду. Лоутеан перебрал горы книг о врачебном деле, он знал всё и не знал ничего. Никаких зацепок, ничего не помогает, осталась только медицина Восточной Петли. Песочные лекари должны найти ответ, их искусство врачевания развито лучше полукружного.

— Как тебе Энтони? Он испугался, но, кажется, потом понял… Да, я знаю, ты не любишь обсуждать людей у них за спиной, но я скажу о нём лишь хорошее. Знаешь, Филис, я ему доверяю. Возможно, это огромная ошибка, но он остался верен после того, что я сделал с их полком, а это говорит о многом, так?

Лоутеан сел на приступок кровати и сплёл пальцы в замок. Филис не отвечала, но он чувствовал её ответ, всегда.

— Я… я не знаю, что делать. Я не позволю им забрать тебя, клянусь, но мне страшно, мышонок. Теперь, когда рядом Энтони, я жалею, что распустил полк. Может, позволить ему набрать новый? Эти люди были бы верны мне как никто другой. Пойми, я не могу доверять блаутурской армии, пока Роксбур ежечасно напоминает о себе и щерит на меня зубы. Он предал, но он лишь один из этой паучьей ямы, а я же просто беспомощен. Драгуны были опасностью, мне пришлось их устранить, позволить им пойти на смерть, но теперь… Ах, Филис, я бы многое отдал, чтобы Энтони и Рональд оказались здесь и доказали свою верность. Расправиться с мятежниками и предателями, очистить дворец и армию, усмирить Оссори и, кажется, можно будет жить… Только ты проснись, мышонок. Не тревожься, даже если церковь меня осудит, Энтони будет рядом. Он защитит тебя, верь ему.

Лоутеан нашёл руку жены и припал к ней лбом. Он не раз обливал её слезами, но слёзы давно кончились.

— А Берни? Где он, что задумал? Господи, как я только не пытался удержать его, не пустить на войну! Он был мне нужен, его верность, его поддержка, но нет… А теперь он неизвестно где, и, скорее всего, против меня. Зря я пригрозил ему плахой за поражение… Но ведь я знал, что драгуны падут, я должен был попытаться его остановить или хотя бы вдохновить на жизнь. Я так за него боялся, Филис… Но я не мог предвидеть, что он вот так удерёт!

Лоутеан вскочил и запустил руки в волосы. Отчаяние давило, молчание Филис заставляло отводить от неё взгляд. Пеленейра пискнула и уцепилась за волосы, наверное, чуть не упала. Лотти поспешно взял любимицу одной рукой и осторожно накрыл второй.

— До ночи, мышонок. Я зайду к тебе перед сном прочитать молитву.

Лоутеан поцеловал холодные губы и ощутил на коже едва уловимый вздох. Филис спит и видит сны, как можно в этом сомневаться?