Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 30

Блицард

Фёрнфрэк

Этой ночью Белоокая расстаралась. Холодный белый луч светил точно в глаза. Райнеро мог поклясться, свет луны касался его, как губы Юлианы, но если бы веки целовала она, он бы проснулся с куда большей охотой.

Открыл глаза, где он? Принц Рекенья в Айруэлском замке, куда вернулся от дочки аптекаря и опять перепутал спальни? Он в комнате «Козлячьей горы», с Эббой под боком? Или девица ушла, и утром дон Рамиро устроит выволочку? Он у Юлианы? Забыл, как уснул после истории о Принце-Палаче, и Юльхе его не тревожила? Или он сейчас граф Агне в губернаторском доме ли, ставке ли, заснувший над чертежами Рагнара?

Огляделся, сощурился в темноту и застонал, упав назад на подушки. Он пленник. В доме графа Оссори, в своей спальне и отныне тюрьме.

Его привели сюда ещё до полудня, добившись всего, чего только можно добиться от проигравшего командующего. Он велел защитникам: сдать цитадели, разоружиться, выдать победителю ключи от города, рассесться по казармам и ждать суда самого короля. Последней воле командующего покорились все, кроме сына бургомистра.

Капитан Тек воспринял приказ сдаться… болезненно. Настолько, что Райнеро пришлось уйти, прикрываясь щитом от стрел святого лучника. Оказалось, командующий должен был последовать своему призыву «Победа или смерть», а именно, или одолеть Рыжего Дьявола в поединке, или погибнуть от его клинка во славу Андрии. Граф Рагнар же дерзнул не только выжить, но сдаться в плен, что в глазах Янника стало предательством, какого ещё свет не видывал.

— Ты изменил той вере, что сам вселял в нас перед битвой! Ты предал меня, людей, Фёрнфрэк, Андрию! Я спасал твою жизнь вовсе не для того, чтобы ты перешёл на сторону врага! Трус и предатель! Я не сдам цитадель такому, как ты! Я сдамся только королю!

Свет утреннего солнца преображал Янника во что-то неземное, в ослепительно-белую тень, дух Андрии, беснующийся между зубцов донжона. Райнеро же, тварь земная и грешная, топтался во внутреннем дворике, зажатый в кольцо конвоя, и силился понять, в чём е его обвиняют.

Четвёртая цитадель сдастся только королю, а он, Райнеро Рекенья, посмел не умереть, хотя Янник форн Тек берёг его именно для этого долга. Так, что ли? Армия графа Агне действительно понесла большие потери, и если при победе это сошло бы ему с рук, а погибшие были бы прославлены навеки, то с поражением пришло горе горожан. А тут он, оскорбительно живой, даже ран нет, только на шее порез от острия шпаги, напоминание о дьяволовой милости.

— У тебя сердце наёмника, а не принца, не воина!

Бред фанатик свободной Андрии нёс страшный и утомительный, и Райнеро не выдержал:

— Я вступил ради твоей Андрии в смертельный поединок, и не моя вина, что мне оставили жизнь! И плевать я хотел на Андрию, я даже не знаю, сколько в ней городов! Я не заставлял людей орать «Рагнар и Андрия», это всё с руки твоего папаши!

В ответ Янник пустил стрелу, та просвистела прямо над головой, причесав Райнеро волосы. Конвой сразу выставил круглые деревянные щиты и отступил с пленником назад, загораживая от вновь взявшего прицел Тека. Выходило, что Рыжий Дьявол и впредь намерен беречь племяннику короля жизнь.

— Меня взяли в плен, что я по-твоему должен был сделать?! — Райнеро отстранил щит и ступил обратно под стрелы. Следующая, сиявшая в наконечнике сгустком света, целилась ему в грудь. Так почему бы не поиграть со смертью четвёртый раз за сутки? Может быть, если он умрёт от руки святого лучника, то и шансов встретиться с Пречистой у него прибавится…

— Ты должен был не соглашаться, а потребовать завершения поединка!

— Ты не в своём уме.

— Я, Нок, Шпонхейм, мы все готовы были сложить головы за своё дело. Урмод погиб за короля, Беньямен за тебя! А ты сдался, предал!

— Янник, ты бредишь. Сложил бы ты голову за какую-то эскарлотскую провинцию?

— Если поклялся, то сложил бы! Победа или смерть.

Принц Рекенья ударил себя кулаком по нагруднику и раскинул в стороны руки:

— Так застрели меня, святой лучник, ну!

— Лучше уходи, потому что я и правда не промахиваюсь.

Конвоиры переглядывались из-под щитов, ухмыляясь и посмеиваясь. С трудом уняв гнев, Райнеро отвернулся от цитадели. Ему — в плен, а Янника сейчас утешит его Катрия, вот же…

Рыжий Дьявол подоспел к концу представления и досматривал с живейшим интересом. Уходить побеждённым расхотелось окончательно.

— Камеристку отдай, — крикнул бывший командующий через плечо. — Святым не положено!

Взрыв гогота обозначил, что конвоиры сменили сторону. Райнеро поймал несколько одобрительных взглядов.

— Откуда взялся этот вояка? Нет, он восхитителен, он рыцарь! — Граф Оссори помахал Теку рукой, чем заработал стрелу в щит. Расхохотался, откинув назад рыжую голову. — В Фёрнфрэке все такие тронутые? То-то мы удивлялись, когда вы начали своих же ядрами закидывать, дома громить пушками и горожан с вилами толкать нам под копыта… Какая жертвенность!

Святой лучник снова выстрелил, восстал в зазоре между зубцами и прокричал:

— По себе людей не судят, принц Рекенья! Я не имею привычки похищать женщин, и моя невеста вольна уйти, если того желает! — В щит Райнеро вонзилась стрела, на уровне головы.

Вот он, гнев святых. Но смерть снова не захотела прибрать принца Рекенья к рукам. Развлекается она там, что ли? Граф Ящер ржал, направляя их эскорт в место будущего заточения.

— Надеюсь, принц, вы не последуете совету этого милого юноши и не решите убиться во славу Андрии? Или от вас лучше спрятать столовые ножи и вилки?

Прогнав от себя образ разгневанного святого, Райнеро нащупал у изголовья подсвечник и огниво, зажёг свечи, посидел на краю постели, подтягивая сапоги и разминая мышцы, и наконец обошёл кругом. Похоже, Рыжий Дьявол принимал его за принца не только на словах: распоряжаясь в чужом доме с нахальством победителя, он отвёл пленнику покой, более-менее достойный его титула. Комната была небольшой, с одним, застеклённым, окном и печью в углу, сыто хрустящей поленьями и покрытой синими изразцами. Стены тоже были выкрашены синим, дощатый пол и низкий потолок с балками — белым, немногочисленная мебель украшена резьбой и расписана устрашающими мотивами. На крышке ближайшего сундука зайцы предавались турнирам, охоте и музыке. Райнеро откинул её брезгливо. Внутри нашлись многие его бумаги: чертежи Рагнара, опись имущества Арсенала и оружейных четырёх цитаделей, расчёты съестных запасов, жалованная грамота графа Агне, вексель на семьдесят тысяч хенриклей и золотой перстень-печатка с головой быка. Под всей этой грудой томился наряд эскарлотского принца. Отставив канделябр, Райнеро отодвинул свёрток с сапогами, штанами и сорочкой и извлёк с неясной нерешительностью колет. Форн Тек требовал избавиться от «потрёпанной южной тряпки», словно опасаясь, что жёлтые быки оживут, соскочат с чёрной замши и поднимут на рога и волков, и лисов. Но сбылось иное. Бык вернулся лишь с концом яльтийского волка, да и то понурив рога, в то время как лис…

Третья цитадель, укрывавшая Миллиана форн Тека, сдалась по первому слову командующего. Гвардейцы его, оказывается, были заперты в тюрьмах, пыльные, оборванные и побитые по воле страшного графа Агне. Бургомистр нашёлся спустя часа полтора в глухом углу оружейной, зажатый в клетке из копий и алебард, чьи концы со всех сторон щетинились на него. Рыжий Дьявол взял «старичка» под домашний арест и восхитился изобретательностью — вот только чьей? Он скрыл, кому поверил — «Жертве Графа Рагнара» или принцу Рекенья. Райнеро не особо волновало его мнение, но чувство гадливости выходка форн Тека в нём будила.

И чувство это показалось сейчас нелепым, смешным. Прежде всего стоило испытывать отвращение к другому человеку — себе. Горечь тошноты разъела горло. Райнеро толкнул колет обратно, с силой захлопнул крышку и отшатнулся. Наряд, перстень и даже вексель, всё это знаки быка, знаки принца, знаки того, кем он был. И кем стал бы снова! Не соблазнись он познать в себе Яльте… Проклятие в его крови. Да сколько ещё в нём проклятий?

Райнеро шагнул к окну, луна преданно взглянула в ответ. Позабытая до поры, она всё равно ходила за ним по пятам, наперечёт знала всех бесов его души, была почти как сестрица…

С губ сорвались строки эскарлотской песенки. Райнеро улыбнулся Белоокой как любящий брат и с ногами — они, полусогнутые, упёрлись в откос окна — забрался на подоконник. Так он сидел давным-давно с Рамоной в обнимку и напевал ей колыбельную, что она так любила. Особенно третий куплет, ведь после него он в румяные щёчки зацеловывал хохочущую Рамониту…

— Глупа у меня сестрёнка, да где бы и взять ей мудрость,

Коль на уме наряды — бархат ночных небес,

Серебряные узоры из множества звёзд, и кудри,

Вьющиеся ветрами… И тени спешат на жест.

— Похоже, я краше ныне невесты завидной самой,

Но яблочной сердцевины кожа моя тусклей.

Негоже такой мне жуткой являться под своды храма,

Коснись же мне щёк, мой милый, и расцелуй смелей.

И Райнеро вгляделся в черноту неба и послал Луноокой ответный поцелуй.

Рональду мало было удерживать в повиновении весь город, то же самое он решил проделать с собственной женой. Не выпуская из объятий, уговаривал принести завтрак и знакомство с особой королевских кровей в жертву брачному долгу. Альда не уговаривалась. Любопытство одержало победу над сладострастием. Она задобрила мужа поцелуями и променяла простыни на платье, шедевр блицардских портних, не успевшее, к счастью, отсыреть в осадных условиях. Альда всё сильнее чувствовала себя прекрасной дамой по мере того, как Рональд шнуровал ей высокий, озолочённый тесьмой лиф с овалом выреза, завязывал на запястьях узкие рукава и оправлял увитые хороводами вышитых солнц юбки. Он даже подвязал жене чулки и застегнул ремешки на туфлях-лодочках. С волосами Альда справилась сама, хотя корзинка косы на затылке и оставшиеся, распущенные по плечам волосы не отличались изысканностью.

Жена главнокомандующего была собой довольна: она с честью вынесла все тяготы осады, и даже Грегеш Раппольтейн не посмел упрекнуть её в излишней изнеженности. Но когда верный Грегеш разыскал им богатый особняк, и Альда расположилась в комнатах, где были печка, пуховая перина и горячая ванна, её радость не знала меры. Конечно, графиня Оссори пожурила вояку за то, что из всех домов, готовых впустить победителя, Грегеш выбрал особняк со вдовой хозяйкой, но тот отчурался. Граф Оссори сам не пожелал занимать дом губернатора, а вдовая капитанша Скогбрюн заверила, что «доблестные воители» ничуть ее не стеснят. К тому же, добавила вдова, добрые горожане так виноваты перед ними, героями и освободителями, пали перед злой волей Графа Рагнара, забыв долг верноподданных короля… Барон форн Скогбрюн был капитаном графа Агне, который в награду за верность пожаловал его смертью. Альда не могла представить, как бедняжка сядет за один стол с убийцей супруга, и тем сильнее спешила к завтраку. Жёны испокон веков смягчали бестактность своих мужей.

Путь в столовую оказался долог: Рональд нагонял Альду, захватывал в объятия и зацеловывал, ничуть не стесняясь снующей по коридорам прислуги. Альда выворачивалась и упрямо шла к цели. Ее переполняла решимость не только поближе познакомиться с хозяйкой, святой женщиной, но и застигнуть «грозного графа» врасплох. Пока тот не заключил себя в броню, в которой принцы предстают пред чужими людьми. Благодаря Айрону-Кэдогану Альда изучила все эти монаршие штучки.

До столовой оставалось несколько триттов, когда Рональд снова настиг её. По её просьбе он надел суконную, цвета хвои куртку на пуговицах, декорированную вставками из бурого меха. Ведь не блицардский барс, а оссорийский медведь взял город Фёрнфрэк.

— Рональд Оссори, я подвешу твою руку обратно на перевязь, если она тотчас не оставит моей талии!

— Разве ночь не доказала тебе, что перевязь её не удержит?

Альда вывернулась, преодолела тритты, не без усилия присела у закрытых дверей, придержав юбки, и припала к замочной скважине. Столовая, столь же светла и уютна как прочие помещения дома, была выложена сине-зелёной глиняной плиткой по полу, выбелена в стенах и обставлена сосновой, расписанной сценами пиров мебелью. В окна лился по-весеннему яркий свет, и тем зловещей выглядел обещанный, конечно весь в чёрном, принц.

Впрочем, он был красив и серьёзен. Альда не ожидала, что у андрийского варвара окажутся аккуратные кудри и курносый нос. Лишь щетина на широком подбородке и то тяжёлый, то отстранённый взгляд немного сглаживали несоответствие между обликом и поступками. В одежде принца тоже нашлось, что оценить. Его колет отличался от тех, что носили блаутурцы и блицардцы: короткий, только до талии, украшенный по левой стороне вышивкой с быком, невероятно искусной, бык резвился как будто живой. Через прорези на плечах и локтях проглядывала белоснежная сорочка. Штаны облегали ноги, не скрывая ни стройности, ни худобы; сапоги не доходили и до колен. Вот он какой, принц-чужеземец. Он приблизился к сервированному столу, присел на крайний стул, рассматривая руки — на правой сверкнул перстень — и глубоко о чём-то задумавшись. Альда собралась отстраниться от скважины, как вдруг принц вскинул голову и посмотрел прямо на неё.

Она отпрянула от двери, едва сдержав вскрик, он видел её! Рональд поймал неосторожную жену и зашептал над самым ухом:

— Что ты там увидела?

— Он посмотрел на меня! — Оссори сидели под дверьми в столовую и переглядывались. Рональд припал губами к её уху:

— Ууу, я его! — Альда хихикнула, вывернулась из его хватки. — Приказать выжечь ему глаза? — Муж поднял её на ноги и возвёл очи горе.

— Берни!

— Что? — Рональд перехватил её руки, не дав открыть двери, и снова заключил в объятия. Медвежьи, не шелохнуться! — Он смотрел на тебя без твоего согласия, отныне это наказуемо.

— Не трогай его глаза, он и так грустный… — Альда исхитрилась высвободить руку и ущипнуть мужа, кивнув на дверь. — А это точно эскарлотец?

Рональд усмехнулся и выпустил её, придав себе серьёзность.

— Не просто эскарлотец, эскарлотский принц! К слову сказать, наследный.

— Но… От эскарлотца у него разве что тёмные кудри…. Коричневые. — Альда дёрнула мужа за рыжую кучеряшку. Кудри пленника были длиннее, пожалуй, стоило уговорить Берни повременить с подстриганием.

— О, нрав у него тоже как у эскарлотца! — Рональд сделал грозное лицо, явилась и вертикальная морщинка. — Но его внешность эскарлотская только наполовину, его мама из Блицарда.

— А когда ты покажешь мне настоящего эскарлотца? — Альда состроила капризную гримасу.

— Как только вновь с ними повоюю. — Рональд чмокнул её в нос и указал на двери, приглашая жену вперёд. — А пока придётся довольствоваться этим…

Стало быть, графиня Оссори желает «настоящего эскарлотца»… Будет ей такой. Единственная его уступка — разговор пойдёт на блаутурском языке. Райнеро поднялся под скрип распахнувшейся двери. Осанка, ступни вместе, руки согнуты в локтях и заведены за спину, голову вскинуть, веки чуть опустить. Наследный принц Эскарлоты Райнеро Рекенья приветствовал своих захватчиков лёгким кивком.

— Ваше высочество, — пролепетало создание, словно рождённое из солнечного сияния и небесной сини.

Рекенья моргнул, и, кажется, обронил маску принца. Тогда, на крепостной стене, он думал, что видел ещё один морок. Его уже уводили, когда к Рыжему Дьяволу сошла Пречистая и поцеловала его. Точно морок, решил Райнеро и забыл… Но Дева опускалась перед ним в реверансе и боялась смотреть в глаза. Ну конечно, у Дьявола в жёнах Пречистая, как он мог не догадаться?!

Поймав вопросительный взгляд графа Оссори, принц Рекенья опомнился.

— К сожалению, всего лишь высочество, а не величество, — он усмехнулся. — Так что вам… пока придется довольствоваться этим.

Неземное видение хлопнуло ресницами и залилось краской. Райнеро прикусил язык.

— Мы потерпим. Я, граф Рональд Оссори, рад вас приветствовать. — Дьявол оказался куда твёрже жены: поклонился и одарил принца улыбкой. Доброжелательней тех, что он раздавал в ходе боя в роще, но и не миролюбивой. — Моя супруга Альда Оссори.

Райнеро не сводил с неё глаз, но женщина вцепилась в локоть мужа и не желала поднять на него взгляда. В этих очах, должно быть, само небо… Но тебе в них не глядеться, сам виноват, остряк. Теперь ясно, что за золото наделало в Сегне столько шума. Золото лучше розы, а, принц?

Райнеро больше не глядел на красавицу, эта Дева принадлежала Дьяволу, как бы нечестиво это ни звучало. Граф Оссори скалясь пригласил к столу дожидаться хозяйку дома и усадил супругу слева от себя, подальше от глазеющего принца. Райнеро расположился на другом конце не такого и длинного стола, впрочем, поскромничав и оставив место во главе хозяйке. Следует выказать вдове почтение, хотя муж её был скотиной редкостной… Бывший командующий так и не понял, чего добивался обидчивый капитан. Не то облизывался на лавры Шпонхейма, не то хотел себе перевязь военачальника, каковую бы снял с него мёртвого.

— Как вам спалось, ваше высочество? — Дьявол продолжал скалиться.

— Прекрасно, будто и не в плену, — Райнеро выжал в ответ улыбку.

— А вы рассчитывали на темницу? Сожалею, что не оправдал ожиданий. — Захватчик тряхнул рыжими кудрями в учтивом кивке. — Но мы с супругой встревожены, ночью со стороны ваших комнат раздавался вой и, кажется, песня…

— Не тревожьтесь. Я всегда пою себе колыбельные, когда не могу уснуть. А вой… Это был плач моей истерзанной души. — Райнеро взял столовый нож и повертел его, ловя своё отражение. Светская беседа грозила перейти в открытое зубоскальство. Кроме того, граф загородил жену могучим плечом, и ту, к сожалению, это устраивало.

— Баронесса Эбба форн Скогбрюн, — прогнусавил слуга в ливрее с четырьмя копьями за секунду до того, как в столовую мелкими шажками прошла дама густой, впору донне Морено, приколотой к короне кос вуалью.

Бывшего командующего ставили перед простой истиной: чёрный цвет в одежде и горе во вдовьем сердце пребывали по его вине. Его репутация не позволяла хоть раз оказаться тем, кого едва не прикончили.

— Наше почтение, сударыня. — Рыжий Дьявол поднялся и раскланивался, Райнеро за ним повторил.

Вслед за вдовой потянулась вереница слуг с подносами. Женщина кивнула гостям, словно один не осаждал её город, а второй не «убивал» мужа, и принялась, картавя, сопровождать комментариями каждое блюдо. Приглушённый, с хрипотцой голос мог довести мужчин до припека. Райнеро казалось, он уже испытывал на себе это, когда? Он силился вспомнить, а вдова Скогбрюн рассказывала, как под её присмотром готовился ягнёнок на косточке, взбивалось масло и пеклись булочки. Наконец блюда были расставлены. Райнеро протянул баронессе руку, гадая, возьмётся ли она, всё-таки, молва вложила в эту руку кинжал, пронзивший алчное капитанское сердце. Взялась, и принц помог хозяйке занять причитающееся ей место.

Она подняла вуаль, и Райнеро принял на себя сияющий, озорной взгляд. Безутешная вдова оказалась попрыгуньей из «Козлячьей горы»! Залётный эскарлотец прилежно готовил соседку к брачной ночи с неведомым муженьком.

На тарелке поджидал аппетитный кусок мяса в обрамлении клюквы и душистых северных трав, за столом завязалась непринуждённая беседа. Кажется, вдова извинялась за скудный завтрак; кажется, Рыжий Дьявол просил не беспокоиться. Будто и не он довёл дело до того, что знать стеснена в яствах, а простой люд вовсе грызёт ложки.

Райнеро позволил себе взяться за еду, обычно именно поглощая её, он понимал, как был голоден.

— Восхитительный завтрак, баронесса, и дом ваш очень уютен, — подало голос златокудрое видение, забавляя прелестным акцентом.

— Для меня честь принимать таких гостей, уверена, муж был бы горд… — Вдовствующая козочка опустила глазки и провела под ними вышитым чёрным платочком.

— Мы сочувствуем вашей утрате. — И почему Пречистая не отвечает на его молитвы? Ах да, он же забыл ей молиться, в последние месяцы променяв солнце на руну.

Райнеро чуть отпил из кубка, где вдруг оказался извийн, и глянул на безутешную вдову. Ему полагалось со стыда провалиться хотя бы сквозь дощатый пол, но его ждал омлет и румяный куриный рулет с черносливом. Да и вдова явно лила лисьи слёзы.

Принц Рекенья заканчивал расправу над рулетом, когда под столом кто-то боднул его за ногу. Нет, не боднул, настойчиво потёрся. У баронессы кошка? Нет… Кошка так не делает, а вот ножка… Добралась до его колена и слегка толкнула. Райнеро отнял от тарелки взгляд: козочка ему улыбалась, полная воодушевления учиться.

— Довольны ли вы условиями плена, господин принц? — Рыжий Дьявол спасал его душу! К той, похоже, вновь липли грешные страсти…

— Вполне, граф. — Райнеро сурово глянул на обольстительницу. Мерзавка потупила глазки и облизнула уголок узких, растянутых губ. — Как я понимаю, шпагу с кинжалом вы мне не вернёте?

— Верну, — пообещал граф Оссори, — но только с позволения вашего дядюшки. Ваше оружие ни в коем случае не пропадёт. И имеется одна проблема. Ваш конь.

— Марсио.

— Марсио, чудесно. Так вот, ваше высочество, проминать его вам придётся самостоятельно. Полагаю, вместе со мной, на привязи…

— Он убил конюха? — Райнеро почувствовал, как козья ножка играется с его сапогом. Вести беседу с Дьяволом становилось всё сложнее. В память врывались совсем другие скачки, за которые залётный эскарлотец прозвал блицардку Попрыгуньей…

— Покалечил.

— Что ж, ему ещё повезло, — принц Рекенья мрачно улыбнулся. Эбба подбросила ножку к его колену. Пользуясь моментом, он поймал проказницу и твёрдо отстранил.

— Я так и понял. Славный жеребчик, с характером.

— Полагаю, характером он пошёл в хозяина, — козочка стрельнула в Райнеро глазками, ножка возобновила путешествие. В «Козлячьей горе» Эбба без устали демонстрировала, сколь подвижны эти ножки. Тогда они то обвивали его поясницу, то ложились на плечи…

— Вы о смертоносности? — Райнеро цедил слова; пах заливало жаром. Мерзавка, словно почуяв, придвинулась поближе и положила ему на колено цепкую ручку.

— Я об упрямстве, — ручка стиснула колено. Райнеро дёрнул ногой, ударился о столешницу. Пах изъедала зараза похоти.

Приборы зазвенели, Оссори переглянулись и уставились на пленника. Губы Девы дрогнули в смущённой и вместе с тем понимающей улыбке, а Дьявол ухмылялся.

— Прошу меня простить, — Райнеро вскочил и бросил взгляд на спасительную дверь. — Но мне нездоровится. Ночью я открывал окно, в комнате было душно. Похоже, у меня жар.

— К вам сейчас же будет послан лекарь. — Граф Оссори, отложив приборы, явно хотел встать.

Райнеро метнулся к выходу, отнекиваясь на ходу:

— Этого не нужно, граф, это скоро пройдёт. Я пробуду в своей комнате остаток дня, постараюсь уснуть. Завтра мне должно стать лучше…

— Как скажете, но если вам станет хуже…

Райнеро, не дослушав, толкнул створку и невольно шагнул назад. На пороге высился весь в сером с просинью, во мхе щетины человек-изваяние. Он и не подумал посторониться и придержать саблю, и это принцу Рекенья пришлось, ударив бедро о чужую рукоять, протиснуться мимо. Возмущенный, он оглянулся и нарвался на взгляд, сулящий все муки варварских расправ.

— Простите за задержу, господа, — стращатель вошёл в столовую, больше не проявляя к принцу Рекенья интереса. — Рональд, здесь проветривали? Уж шибко разит изменой…

Прикосновения Юлианы стали горячими, каждый пальчик словно оставлял на плече ожог, нет, дорожку ожогов. Райнеро попытался удержать ускользающий сон, но тщетно. Юльхе исчезла.

— Вернись, негодница…

— Я и не собиралась уходить.

Райнеро распахнул глаза и перевернулся на спину. Над ним склонялась женщина с одинокой свечой в руке, воск стекал ему на плечо белыми каплями. Принц их смахнул. В сияние свечи попала золотистая сорочка и волны золотых же волос, изящная шейка и улыбающиеся губы. Райнеро тряхнул головой, прогоняя образ графини Оссори. Это не она, не может быть она. Послышался знакомый грудной смешок — козочка!

— Ты пришла мстить за мужа? — Во второй руке Эббы блеснула склянка с жидкостью — яд? Райнеро рывком сел. — Глупая затея. Он сам виноват, не стоило нападать на командующего. Убери это.

Вдова запустила склянкой в складки одеяла и залилась тем самым грудным хрипловатым смехом; из-за него урок блицардских плясок в «Козлячьей горе» окончился на мятых простынях.

— Ах, вы меня поймали! Не хотите проверить, есть ли у меня нож?

— Что в склянке?

— Лекарство от жара. Вы сказались больным, я беспокоилась… — радетельная хозяйка поднесла к его лбу ладонь.

Райнеро перехватил хрупкое запястье.

— Это лишнее, сударыня. Убийца героического капитана Скогбрюна не стоит ваших забот.

— Коль скоро вы не больны… — Эбба играла с завязками сорочки и склоняла головку то влево, то вправо. Будь он проклят, но ему уже хочется её приласкать. — Ваш долг — обо мне позаботиться. Я ещё слишком молода и, как вы внушили мне, хороша, чтобы оставаться вдовой до конца своих дней.

— Чего ты хочешь? — Отвести глаза, отвести! И для надёжности податься назад, к изголовью. — Вергельд*?

— Вергельд придумали Яльте, — отмахнулась козочка, ставя подсвечник на приступок. — При Тистлях ты заменил бы мне мужа.

— Этот закон умер вместе с Тистлями. — Райнеро сурово взглянул вдове в лицо, но взгляд сорвался и пополз вниз, к ждущей поцелуев шее, соблазнительно выступающим ключицам, худым оголявшимся плечам. — Яльте его отменили, иначе брату по меньшей мере трижды пришлось бы брать в жёны сестру.

— Что за глупость… Ты можешь побыть мне мужем только на время плена. Я девушка скромная… — Облако сорочки осело и обнажило округлые, не хуже яблок, груди. — В королевы Эскарлоты не мечу.

— Это меняет дело, — решил Райнеро и жадно привлёк Эббу к себе.

Запах мёда и молока, низкий смешок, от которого теплеет в паху, прохладные ладони ложатся ему на плечи… Он извёлся в доспехе, что отгонял соблазны почище рясы. Война была его любовью долгие дни, но нанесла такую глубокую рану, что излечит её только женщина. Мёда хозяйка, как сказали бы первые Яльте, ещё верные нравам Тикты.

— Мой муж возмужал, — козочка от плеча до шеи облепляла его кожу торопливыми поцелуями. — Теперь эти руки переломят меч.

— Мне с малых лет говорили, я силён как бык.

— И столь же плодовит, хотела бы я верить. Что это? — Эбба накрутила на палец сыромятный шнурок, ловя в ладонь руну. Райнеро похолодел, сбавил напор, с каким напустился на груди. Жених из него выходил такой же, как сын и брат — просто негоднейший. — Удача в дороге и скорая встреча? Кто желал моему мужу лёгкой дороги?

Бывший принц Льдов рванул с шеи руну, порвал шнурок, спрятал под подушку.

— За завтраком ты обмолвилась… — Райнеро дёрнул на себя козочку, и та принялась медленно тереться о него грудью, вгоняя в жар. Он пустил руки ей по спине, зажимая позвонки, как струны на грифе гитары. Эбба встретила былую забаву смехом, в «Козлячьей горе» она спела песню об убиенной женихом невесте, из чьих костей случайный музыкант сделал лютню. Райнеро как мог сгладил гнетущее впечатление, забава прижилась. — Твой муж почёл бы за честь принять у себя захватчиков. Эти губы лгали?

Эбба сдавила его рот губами, всё так же бывшими земляникой, доказывая, что им по силу много большее, чем враньё для красного словца.

— Не лгали, нет-нет. Снорре хотел стать хотя бы графом, а храбрецы, отворившие ворота мятежного города, угодны нашему королю.

— Так значит, ты вдова изменника? — Райнеро поцеловал Эббу между грудями, поневоле припомнив босоногую поджигательницу. Из Третьей цитадели девица исчезла бесследно. Не то её себе на забаву выкрал какой-то скот, не то поджигательница была не иначе чем духом не святой Раварты. — Вдова погубителя Андрии?

— Так значит, да. — Эбба сорвала с него одеяло и испустила стон нетерпения, Райнеро расхохотался. Север приучил его не снимать на ночь брэ. Шустрые пальчики вцепились ему в шнуровку, принц сел поудобней и загодя прихватил красотку за ягодицы, помогая развести ножки. — Граф Рагнар устроит надо мной свой суд?

— Ещё какой. — Райнеро провёл губами по губам Эббы, и его словно забросило в земляничное лето. — Тебя ждёт кара.

Женщина цокнула языком, как копытцем, и, потянув развязанные брэ книзу, изготовилась к наскоку:

— Рррайнеррро! Что за тигриное имя!

С земляничной поляны его перекинуло в прорубь. Он оттолкнул козу прочь:

— Нет, этого нельзя! — Нащупал сорочку, не глядя запустил в хозяйку, укрылся одеялом. — Прикройся и ты, не то простудишься.

Всё-таки безудержное животное… Урод! Юльхе ради него отказалась от любви короля. Устроила его дела. Наконец, просто приняла его, того ещё быка рогатого, рубашку вышила, и руна эта… Где же она? Нашёл, завязал на шее, больше не выпустит.

— Что, побывавшая замужем я уже не хороша для беглого принца? Поучил и забыл? — негодовала блудливая коза, топоча копытцами по направлению к двери. — Да чтоб погряз ты в рагнаровой скверне!

Лелея в ладони руну, Райнеро упал на подушки и усмехнулся. Он хороший жених, он смог, роза всех лучше.

*Вергельд — принятая при Яльте денежная компенсация за убийство человека благородного происхождения.