Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Глава 34

Блицард

Фёрнфрэк

На жёлтой арене листа проступал красный, выставивший рога бык, такой значимый в Эскарлоте и совершенно бессмысленный в Блицарде. В отличие от оружия, перстень с родовым знаком оставался у пленника и позволял, например, запечатать послание, которое не попадёт к адресату. Десять листов ушло на описание того, как командующий Агне оборонял Фёрнфрэк и как теперь сидел в почётном плену. Знает ли прекрасный адресат о его участи? Юлиана форн Боон помогла ему избежать плена в Хильме, стала ему невестой и повесила руну на шею, но спаслась ли сама от гнева Яноре? Узница она в Сегне, опальная фаворитка, изгнанная в родовые владения, или беглянка, нашедшая защиту у Всевечного? Следовало спросить в ту ночь, какая святая ей покровительствует, но Райнеро Рекенья-и-Яльте по обыкновению был помешан на себе и грехах.

Щеки коснулся мягкий, скользящий свет, будто холодные пальчики легко пробежали по коже. Райнеро отвернулся от окна. Сегодня туда глядел месяц, укутанный в серое кружево. До встречи с Белоокой ещё долгие дни, но она и сейчас не забывала пожелать своему принцу доброй ночи.

А ночь наступала неотвратимо. Райнеро не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь так не желал её наступления. С собою она приводила кошмары. То протыкала горло шпага Рыжего дьявола. То принца Рекенья в цепях тащили через всю Висенсию во дворец, где почему-то восседал на троне Сезар, и на лице его белел осколок актёрской маски Мрачновременья. То повзрослевшая Рамона, такая красавица, с визгом и хохотом по дождю убегала от брата кустами абелий. Он догонял, подхватывал на руки и не мог удержать, сестра падала в земную грязь. Заставлять себя лечь от ночи к ночи становилось всё сложнее.

От стука Райнеро постыдно вздрогнул. Не дожидаясь ответа, дверь приоткрыли, в тёмном проёме блеснул огонёк свечи.

— Принц, вы не спите? — слова на блаутурском могли принадлежать только одной женщине.

— Входите, — Райнеро поднялся навстречу Альде. — Что случилось? Что вас напугало?

Приподняв подол сорочки, Альда Оссори пробежала к нему через всю комнату и потянула за руку:

— Вам нужно уйти, скорее!

— Куда? Почему? Беспорядки в городе?

— Рональд уехал, я не могла её не пустить… Скорее же, принц!

— Успокойтесь, от кого я должен прятаться?

— От вашей…

— Тётушки, — мурлыкнули из темноты коридора. — Милочка, в сторонку.

— Я сейчас же пошлю за мужем!

— Нет, не нужно. Графиня, не беспокойтесь, я справлюсь со своей тётушкой. Не бойтесь и идите к себе, уверен, мне ничего не грозит. — Ведь не грозит же? Райнеро едва не взглянул на потолок. В последнее время добрый Боже вдоволь натешился над ним, так может, хватит? Он же сладит со слабой женщиной, не так ли? Хотя в роли поджигательницы она слабой вовсе не казалась…

— Доброй ночи, деточка, — Хенрика Яльте толкнула дверь каблуком, захлопывая её перед носом защитницы Райнеро. Сталь её глаз обещала отменную яльтийскую месть.

— Тётушка, — согнувшись в поклоне, Райнеро отступил на шаг назад. Зрелище жалкое, но кающийся жалок всегда. А меньше всего на свете он хотел бы видеть своим врагом сестру матери.

— Надо же, на сей раз узнал? Чем же я убедила твоё недоверчивое высочество? — Тётушка вымеряла каждый шаг, двигалась изготовившейся к прыжку кошкой. У нее, должно быть, нездоровая страсть к нарядам с чужого плеча: она поясом затянула на стане кожаную куртку и надела юбку мещанки, причудливо топорщившуюся у колен.

Остановилась в шаге и вскинула на него глаза, выжидая. Чего? С её губ не сходила усмешка.

— Ты меня разочаровываешь, славненький. На эспланаде, я готова поклясться, в этих очах плясала страсть, но сейчас… Неужели я так дурна в свете этих свечей? Или тебе плохо видно? — хохотнув, Хенрика Яльте медленно поднимала по ноге юбку. Через чулок просвечивала кожа белее звезды.

Попавшись под чары такого бесстыдства, Райнеро упустил, как тётушка обнажила клинки. Он очнулся, поймав один за эфес из крестовины гарды и дужки. Вольпефоррская ковка! Яльте доверила месть рапире, убьёт остриём, а не лезвием?

— Надеюсь, ты крепко держишь в руке не только женские прелести. — Хенрика, красуясь, становилась в позицию. Согнула в локте правую руку. Подняла выше головы и согнула левую. Короткий, не больше пассо, клинок насмешливо чиркнул по воздуху.

— Оружие создают для мужчин, — покачал головой Райнеро и опустил рапиру. — И если им пришлось овладеть женщине, то следует заколоть того мужчину, который довёл её до этого. Я не стану с вами драться. И я раскаиваюсь и прошу о прощении.

— У моего племянника заячье сердечко?

Райнеро увернулся от выпада в плечо, чуть сбалансировав влево. Рапиру держал у ноги.

— Ни в коем разе. Я не хотел причинить вам зла и не причинил бы, клянусь.

У виска свистнуло — а тётушка злится… Райнеро слегка наклонился вправо, убрав руку за спину и уворачиваясь от колющего удара в правый же бок.

Хенрика фыркнула, взмахнула рапирой. Пришлось сойти с места, не дать подсечь себя под сгиб локтя. Выпады сыпались всё чаще. Пригнуться, отстраниться, ещё раз, промедление! Кончик рапиры царапнул подбородок, тётушка с хохотком перешла в наступление. Райнеро нехотя выставил рапиру и как мог легко отвёл первый выпад. Ещё никогда ему не приходилось фехтовать так, чтобы не причинить нападающему ни малейшего вреда.

— Оружие женщины — ум и умение играть глазами. Иногда — слёзы. В крайнем случае — стилет. — Райнеро отводил удар за ударом.

Хенрика заметно устала, но не прекращала наступать. Она знала много выпадов, в основном блицардской школы. Но вот вытянула руку и нацелилась племяннику в шею. Родная Эскарлота, надо же!

— Боишься, я совсем расцарапаю твоё сладкое личико? — вздёрнув нос, Хенрика подсекла его рапиру в тщетной попытке отвести в сторону и сделать выпад в шею.

— Боюсь вас поранить. — Райнеро стал подцеплять рапиру и раз за разом уводить вниз. Ведь рано или поздно её кисть устанет, а фехтовать левой она не умеет… Наверное.

— Ты сражаешься хуже маленького мальчика! Только защита, изворотливый ужик! И это Яльте? Кажется, бедная Диана напутала, в тебе явно много дряни Рекенья.

— Не говорите о моей матери таких слов.

— Ах, мы вспомнили мамочку? А вот на эспланаде ты лапал её сестру без малейших колебаний!

Райнеро сделал первый выпад, сразу же вынуждая тётушку шагнуть назад. Пора заканчивать этот спектакль, зритель зевает.

— Мне. — Выпад, подсечь, отвести, оборвать, чтобы не задеть бок.

— Очень. — Снова подсечь, увести, тётушка отступает, еле успевая выставлять рапиру, отлично! Ложный удар по ногам, рапиру вниз и резко вверх, тяжесть на клинке, поддеть и в сторону.

— Жаль. — Рапира тётушки со звоном отлетела в угол комнаты.

— Наконец-то! Я уже думала, мне придется начать поддаваться. — Хенрика Яльте перебросила на плечо растрепавшуюся косу, расстегнула куртку и небрежно облокотилась о печную полку, стараясь отдышаться как можно незаметнее. Пожалуй, только сейчас он мог рассмотреть её, не оскорбляя. В первый раз она ослепила его кожей белее звезды, во второй от стыда он не поднимал на неё глаз, в начале третьей их встречи предстала воительницей, не оставив шанса за клинком и «доспехом» увидеть суть. И вот, наконец, кажет себя настоящую. Тётушка не походила на мать, чью редкую красоту признавала даже нетерпимая к северу Эскарлота. У неё была необычная внешность, где сочетались утончённость поколения правительниц и простота сельчанки, что живёт в хижине на берегу моря и плетёт рыбацкие сети. Но стояла она перед Райнеро настоящей королевой, способной владеть собой при любых обстоятельствах. — Для ужа очень неплохо.

— Это комплимент? — Райнеро пристроил свою рапиру за штору, с этого дня у него завёлся секрет от Рыжего Дьявола.

— Не дождёшься, славненький, — Хенрика подступила к нему воплощённой властностью и грацией. — Будем учиться получать прощение. На колени.

В первые секунды Райнеро колебался. Из уст Франциско этот приказ был сродни пощёчине, но тётушка, похоже, всего лишь приступала к ритуалу. Семейному, не так ли? И всё же Райнеро преклонил только одно колено. Скрипнул жёсткий сапог.

К его удивлению, Хенрика Яльте не выставила из-под юбки туфель с повелением «Лобызай!». Спокойная и деловитая, она опустилась напротив, подобрав под юбку ноги, и взяла его за правую руку.

— Ты — Яльте.

Райнеро усмехнулся, этот обряд он знал лучше всяких молитв. Тут ему в грязь лицом не ударить.

— Мы — Яльте. — Тётушка завладела его левой рукой, переплетя свои пальцы с его. — У нас ледяная кровь и огненные сердца. Они бьются в такт. — Под пальцы правой попала выпуклость, а строго говоря, грудь под хлипкой бронёй сорочки. Отверженный! Райнеро было сдвинул руку в сторону, но тётя вернула её на место. Её сердце тараном стучало ему в ладонь. Что ж, обряд есть обряд. — Пока мы вместе, для нас нет страха. — Тётушка положила ладони племяннику на лицо, оставалось коснуться лбами. И Райнеро завершал обряд со всей правильностью, но волей Хенрики Яльте соприкоснулись не лбы, а губы. Пахнуло росой и подснежниками. Райнеро отпрянул, да эта женщина до скончания дней будет казнить его виной о той похоти!

— Бросьте это… — он осёкся. Странно ли ложилась тень или обманывали глаза, но лицо Хенрики слегка округлилось, сгладились резкие скулы, утратил прежнее изящество нос, посвежели и припухли губы. Над гладким, юным лбом вились пепельные волосы, и Райнеро понял, что поцелует, нет, всегда целовал то место, где они начинают виться.

— Сестрёнка… — его обуяла исступленная радость, природу которой он не понимал. Поднёс пальцы к круглой щеке. За этой нежностью таилась мудрая, жестокая, алчная, не ведающая удержу ни в страсти, ни в крови сущность их рода. — Во зле не знающая зла…

Она накрыла его пальцы тёплой ладошкой, заглянула круглыми, в пол-лица глазами.

— Рагнар?

Он кивнул, и сестра восторженно впилась ему в губы.

— Этим кудрям нужна корона! — выдохнула королева в тёмную гриву, за которую час назад собиралась образцово оттрепать нерадивого родича.

— Согласен, — Райнерито целовал её от плеча до шеи, стискивал талию, словом, подтверждал, что его руки, жёсткие от рукояти меча и конских поводьев, действительно куда более чем надёжны.

Хенрика не прогадала, поддавшись своему желанию, как не прогадывала никогда. Чем прижимать осиротевшего племянника к сердцу и гладить по буйной голове, лучше расстелить у камина волчью шкуру и усесться племяннику между колен. Этот Яльте на любовном ложе проявлял тот же задор, что и в боях. От толчков на пределе у неё прерывалось дыхание и срывались с губ вскрики. Райнеро зажал ей рот поцелуем. Хенрика, перестаравшись, укусила его за губу.

— Ауч!

— Я ведь грозила, что… вытяну твою кровь до… последней… стылой капли?

— Гнусной капли, кузина, — Райнерито снова подхватил её за поясницу и приподнял, раз, другой, третий.

Пламенная волна захлестнула и увлекла, отдаваясь где-то в ступнях. Хенрика со стоном откинула голову. «Кузен» прошёлся ртом по её шее и достиг уха, вытворяя с ним что-то такое, до чего не додумывались предшествующие любовники. Невежи!

— Или Яльте отрекается от своих слов, и я уже не бастард?

— У тебя даже нрав ублюдка, Рекенья! Но и ублюдкам к лицу венец, были бы кудри…

— Бродяга… плакался… бродяге…

— Мы — Яльте, славненький! — Хенрика стиснула его плечи, негодник рывком прижал к себе. Она со стоном выгнула спину, за которую Райнеро заботливо подхватил. — Мы можем заполучить любую корону, какую захотим! Что ты скажешь… о короне… Андрии?

— А что, есть такая страна?

— Была, мой князь…

— В составе Блицарда. И ты сама приложила эту руку… — горячие губы опаляли один за одним пальцы Хенрики. — … приложила руку, чтобы там Андрия и осталась.

— Ты что же, так и не понял? — Хенрика провела губами через весь насупившийся лоб Райнерито, попутно расшевелив носом кудряшки и зацеловав бледный след от какого-то пореза. — Рыжий Дьявол обставил бы тебя и без моей помощи. Но я могу дать тебе ещё один шанс.

— Да на чьей ты стороне, а, дух несвятой Раварты?

— На стороне того, кто более изряден на любовном ложе.

— Вот это мерка! — Будущий князь Андрии приник к её плечу. И, нет, эти зубы не могли себя не проявить. Хенрика вскрикнула от ожившей боли, оставленной камнем у Университетских ворот, и за гриву оттянула «Графа Рагнара» прочь. — Я сделал что-то не то?

— Пусть твой суд запоздал, но твои присные были более расторопны. Этот ушиб и все прочие — их рук дело. Их накажет Оссори, но ты клянись, именем Яльте клянись, что впредь сам будешь мне защитником. — Хенрика вцепилась «кузену» в плечи и выпрямилась, не минуя восхитительного ощущения удара там, внутри. Райнеро сцепил руки вокруг её талии, надо полагать, в оборонительное кольцо.

До сего момента Хенрику откровенно забавляла его мордашка, для грозности обнесённая щетиной и змеями кудрей, но в эту минуту со смешками было покончено. Ведь тогда, в конце обряда, в этом очаровашке проглянул истинный Рагнар Яльте.

— Я дам тебе доспех. Меч. Войско. Себя. Ты отвоюешь у слизня Андрию и возложишь на наши головы по княжескому венцу. Вторые Рагнар и Раварта, но не скованные волей родителей и государей. В своей вседозволенности подобные богам.

В глазах нового Рагнара взблёскивали лезвия сошедшихся клинков, лицо озаряло зарево нелёгких, но победоносных боёв. Хенрика поняла, что дрожит, нет, тает, и с ещё большей страстью насела на своего военачальника и соправителя. Он нёс такое наслаждение, каким королеву давно никто не одаривал. Может, оттого, что он был Яльте без капли немощной крови Рекенья. Может, оттого, что был молод, хорош собой и безудержен, оттого, что пил жизнь взахлёб. А может, оттого, что продулся в пух и искал забытья, и королеву сводило с ума чувство, что она осчастливливает «несчастненького» столь высокой масти.

Она не могла сказать точно, в какой миг увидела во враге союзника, брата и мужа. Когда, обезоруженная, угодила на острие его клинка? Когда обрядом растравила память льда и крови? Когда, как в чаду, увлекла его на себя, торопясь влиться в это тело, эту плоть от плоти льда, под которой бешено билось пламя?

— Повоюем, — ухмыльнулся будущий Рагнар Андрийский. — Но на сестре матери я не женюсь.

Хенрика вложила в толчок ему навстречу всё негодование, обуявшее её.

— Не пойми меня неправильно, ведь и я бы не пошла за принца без королевства, но откажешься от доспеха, меча и армии с той же лёгкостью, что и от моей руки, — и я закричу, что ты меня насилуешь, так что и штанов натянуть не успеешь!

— Альда, кажется, Рони что-то жуёт…

Берни слушал шелестение бумаги и довольное мычание оленёнка, надеясь, что тот ужинает чем-то наименее важным. Была б его воля, он бы скормил малышу все эти расчёты, прошения и жалобы. Рони запрыгал рядом, на бумаге мелькнули размашистые строки и печать с гусем.

— Альда, он доедает прошение той деревни на севере… — Оссори обернулся к жене, которая почему-то не спешила унимать шкодника. — Аль…

Альда сидела в уголке софы у полок с книгами, придвинув табуретку с ворохом уже прочитанных писем и аккуратной стопкой ещё не тронутых. Бедняжка совсем в них утонула, так и заснула, уронив головку на плечо и сжав в руке одно из прошений от очередных погорельцев.

Берни вздохнул и подошёл к ней, отпихнув вздумавшего бодаться оленёнка. Накрыв Альду своим колетом, забрал у обиженного Рони бумажку и упал обратно на стул. Глубокая ночь, противное тюканье в висках, слезящиеся от усталости и света свечей глаза, проклятые числа, проблемы в городе и Хенрика с племянником, что засели вдвоём несколько часов тому назад. Берни разрывался между мыслями о состоянии его армии, существовании фёрнфрэкцев и жизни пленника.

Решив, что Райнеро уже или погиб в когтях тётки, или заслужил прощение и наслаждается встречей, Берни вернулся к канцелярским делам. Да, он сам занимался ими в драгунском полку. Но это оказалось несравнимо с нуждами города после осады и целой армии! Бойцов, как и людей, надо было кормить. Дома отстраивать, стену и мост восстанавливать, с эпидемией тифа в кварталах бедняков бороться, соседние города успокаивать и также кормить. Голод и болезни, ранняя весна и трупы в реке обеспечили Берни весёлую жизнь. И всё бы ничего, но деньги тоже таяли. Да, старикан Тек тряс закрома, но если ничего не переменится к лучшему, то и его контрибуции не хватит. Большая часть армия расквартирована в окружных деревнях, поток фёрнфрэкцев, возвращавшихся на родное пепелище, распределён по монастырям и отдалённым городам Андрии, которых осада не коснулась, кварталы, задетые эпидемией, закрыты на карантин. Войско мятежников в каком-то смысле отошло в предания, откуда, поди, и вывалилось. С потворства Оссори ополчение разбежалось по Фёрнфрэку и окрестностям. Отчаянные воители вмиг низвергли себя до «добрых горожан», которым Граф Рагнар вложил в руки оружие, угрожая расправой над их семьями. Профессиональных солдат Оссори осудил на «каторгу»: за строительными работами и перевозкой фёрнфрэкцев, потерявших в ночь штурма кров, ребятки забудут, как нанизывать на копья прославленную блаутурскую конницу. Главы знатных семей Андрии и офицеры в тиши тюрем дожидались короля Лауритса и тянули жребий, кого он порешит первым. Но эти решающиеся проблемы с треском разбивались о ненавистные колонки из цифр и бесконечные стоны о нуждах и чаяньях.

В первые годы правления дражайшая Хенрика пригрела менял, и те споро открыли свои лавчонки по всему Блицарду. В Андрии же сыщется лавчонка-другая? Конечно, Берни и не мыслил брать заём на имя Оссори, но ведь у него под рукой был старикан Тек, простите, сам бургомистр… И не только он! Милейший пленник! Раз из всех богатств у него только шпага, и то конфискованная Рыжим Дьяволом, то пусть хотя бы обуздывает эту канцелярскую тьму. Беды Андрии лежат на его совести, которой, к слову, у него нет…

Берни нажал на виски пальцами и уставился в расчёты. Кажется, сбился. Так или иначе, деревня под знаком гуся останется без хлеба. Ничего, если так нужно, «гуси» напишут заново, а пока пускай не обижают солдат и жуют прошлогоднюю капусту.

В дверь властно постучали.

— Имейте совесть! — вознегодовал Берни, правда, шёпотом. — Все добрые люди спят, и только распоследний негодяй придёт ко мне с новой жалобой!

— Королевы не жалуются, Оссори! — Хенрика Яльте открыла дверь и прошла к стулу для просителей, потешно ступая только по ромбикам на блицардском ковре. — Они повелевают.

Берни невольно заулыбался. Хэнни преображала своим присутствием любое место, хотя бы и этот ненавистный кабинет, тёмный от обшитых деревом стен, унылый от выбеленного потолка. Настоящая отрада просто видеть её, особенно когда у неё та улыбка и блеск глаз, какие бывали при жизни Кэдогана. Такая любимая драгунами озорная Хэнни. Кому как не Берни защищать её от этого зловредного города и глупца Раппольтейна, требующего взять её под стражу? Лауритс не отдавал такого приказа, а хотя б и отдал…

— Как там племянник, о повелевающая? Жив ли?

— О-о-о… — Берни махнул на слишком громкую королеву и кивнул в сторону Альды. — Выше всяких похвал, — шепнула Хенрика, облокотившись на стол и вытягивая бумагу у Берни из-под пера.

— А я говорил, что ты зря выпускала когти. Он не мерзавец, даром, что выступил против дядюшки. Вы с ним наговорились? Надеюсь, за все годы разлуки?

Хенрика пробежала глазами по строкам цен, выставленных торговцами, и нетерпеливо откинула листок. Снова наклонилась к Берни, блеснула глазищами:

— За все, Рональд, за-а-а все.

Берни с трудом подавил зевок, проследил, как Рони принялся за уголок бумаги, опять посмотрел на Хенрику и вдруг недоверчиво сощурился. Она выглядела как-то чудно. Допустим, как кавалеру ему не пристало замечать встрёпанных волос дамы, сегодня и впрямь ветряно, но мужская куртка… Нет, даже не это: куртка из тёмно-коричневой кожи, протёртая на локтях, будто пропыленная песками. Разве не такая же в вечер попойки в Сегне была на Яноре… А хотя нет, мерещится, дела за полночь просто сводят с ума. Берни нехотя уткнулся в расчёты. Перо гадко скрипнуло. Он поморщился и дал гусиному орудию напиться.

— А ты весь в работе, бедняга… Отдашь мне кусочек? — Хенрика выхватила у него из рук перо и попыталась пощекотать ему нос.

Берни фыркнул и покосился на Альду, но та мирно спала.

— Хочешь посчитать расходы на постройку временных домов?

— Нет, хочу побыть королевой. — Перо скользнуло по шее, Берни немного нервно отобрал у расшалившейся королевы игрушку.

— С этим ты опоздала. — Он откинулся на спинку стула, мусоля зубами кончик пера. Вышло в духе Аддерли.

— Рональд, дай мне армию?

— Армия… — Берни зевнул, с неудовольствием вспомнив, что совершенно забыл о солдатах в университетской половине. Надо внести их в графу расходов… — Всем нужна армия. Мне бы свою прокормить… — Он потёр глаза до цветных всполохов и тряхнул головой. — Постой, что?

— Армию, — кротко повторила Хенрика, складывая на коленках руки. — И полномочия наместника. Словом, переложи свои обязанности на эти хрупкие женские плечи и езжай с богом, Лауритса я приму сама. Сообразно его славе и статусу. Твой король, верно, тебя уже заждался.

— Прости, но нет, — Оссори смягчил резкость фразы широкой улыбкой. — Моя армия состоит из подданных Блаутура, а веду я её по землям Блицарда по просьбе его милости Лауритса. И с его же разрешения забираю себе для частных нужд. Назначать наместников я так же не уполномочен, поскольку сам стал таковым с рескрипта Яноре.

— Но это же Андрия, Рональд, — Хенрика прищурилась и нагнулась к нему через стол, повеяло терпким, солоноватым запахом. — Неоспоримая вотчина дома Яльте. Я здесь своя, я чувствую все беды и чаяния этой земли, я излечу её раны искусней, чем какой-то…

— Чужак? — помог Берни. — Ящер? Наёмник?

— Умница. Ты всегда знал своё место.

— Так, дьявольщина, чего ты ждёшь? Видишь стопку писем на столе моей супруги? Бери и подсаживайся сюда, буду передавать дела.

Вот сюда я вношу расходы первой необходимости. Здесь у меня купцы, те ещё собаки, с ними надо построже. Здесь состояние бедняцких кварталов, что на карантине. Тут мелкие нужды, в основном на оставшуюся починку и прошения от деревень. А здесь, глянь, самое интересное — строка доходов. С ней всё просто, их нет. Ну, твоей части контрибуции должно хватить на первое время… До приезда Лауритса дотянешь. Армию я с твоих хрупких плеч снимаю, радуйся, солдаты поедают чуть ли не больше местных. Ну как, по рукам?

Хенрика молчала, выпрямившись и разыгрывая глазами грозу.

— Я королева, Оссори, а не сенешаль, — наконец отчеканила она.

— Ты удивишься, но я тоже занят далеко не своим привычным делом.

— Я поняла это, как только узнала, что под стенами Фёрнфрэка стоишь ты — не Лауритс! Твой король перестал доверять тебе, коль скоро отрядил наёмником к этому слизню?

— У нас с твоим слизнем небольшой уговор. К тому же, став королем, он впрямь перестал быть «его слизнейшеством», должно быть, святой поход выбил ту дурь. Дела не отпускают его из столицы, войска в готовности нет, так что мы легко договорились. Работёнка грязная, но мне, человеку, умеющему водить армии, она по душе.

Оссори наблюдал обращение женщины в гарпию: Хенрика медленно поднялась и нависла, опершись о стол и хищно подняв плечи. Если бы могли, эти глаза обратили бы залётного главнокомандующего в камень.

— Доверь. Мне. Армию.

— Я уже всё сказал. — Берни изо всех сил старался не вспылить. Королевы капризничают, наёмники терпят.

— Оссори!

— Тихо!

— Ты не можешь так со мной поступить. — Её глаза испуганно забегали под сведёнными бровями, но Хенрика довольно быстро заставила их стать грозными. — Лауритс возьмёт мою сторону, и ты не только лишишься армии, но и еле унесёшь ноги.

— Начала угрожать? — Берни сцепил руки в замок. — Хенрика, уймись. Ты по чести встретишь Лауритса и без армии. На что она тебе?

Женщина издала нервный смешок и выпрямилась, подхватив себя под локти.

— Твоё благословенное правление доведёт андрийцев до мятежа.

— Чтобы опять стать милой сердцу короля, пройдись по бедняцким кварталам, исцели немощных, раздай милостыню, помолись за них погромче, и прошу — ты святее самого Прюмме. — Берни выдавил улыбку и обрисовал над головой нимб. — Тебе не нужна армия.

— Ты чужак, Оссори. — Хенрика подлетела к спящей Альде и задула свечу в настенном подсвечнике. — Ты не знаешь этого города. — Одна за другой погасли свечи в канделябрах у окошка. — Ты не крылатый линдворм. Даже не ящер. Ты букашка, и, когда станет поздно, постигнешь эту нетрудную истину. — Вынув свечу из подсвечника, она возвратилась к Берни. — Раз не желаешь доверить мне власть сейчас — подождём. Настанет час, и ты будешь молить меня стать здесь хозяйкой и уберечь твою шкуру от гнева Яльте. — Блики свечи плясали на заострившемся лице бывшей королевы.

— Ну давай! — Берни подался вперёд и задул тревожный огонёк.

— Грязный наёмник! — Хенрика с шипением отбросила огарок.

— Берни! Что такое?

Несмотря на темень, Берни различил, как Альда, путаясь в капотте, вскочила с кушетки. Комнату затоплял слабый лунный свет, играя с фигурой Хенрики и пытаясь пририсовать ей крылья гарпии. Она с прищуром зыркнула Берни за спину. Прежде, чем он оглянулся, на плечо легла ручка Альды.

— Госпожа Яльте уже уходит, — он сжал холодные пальчики и взглядом указал Хенрике на дверь.

— Хозяйка Андрии — я. По праву меча, затем — крови. — Проклятая Яльте снова смотрела только на него. — Не желаешь отдать мне армию, значит, я соберу свою и вышвырну тебя с семейством, а потом Лауритса. Но ты успеешь стать в глазах короля ничтожеством, которое не смогло удержать вздорный маленький городок. — Перегнувшись через стол, она подобралась к самому уху Рональда, опалила дыханием: — Побежишь без армии и без друзей, побежишь от гнева Яльте.

— Вон! — за спиной грянуло, да так, что Хенрика отскочила. Альда дёрнула Берни за руку. — Рональд Оссори — отважный воин и умелый командующий, он завоюет любую страну и возродит к жизни любое пепелище!

— Я королева Блицарда, бесстыжая ты девчо…

— Бывшая королева. Всеми забытая не королева, — голос, рождённый из льда, голос, годами морозивший Берни и теперь впервые — не его. — Я — Альда Гедвига Оссори, жена принца Блаутура и Рыжего Дьявола. Вон.