Встреча на подсолнуховом поле (СИ)

Глава сороковая

В город пришел сезон дождей, свинцовыми тучами нависнув над невысокими домами и вязко поглощая туманом смотровые башни императорского дворца. Рваные белесые клочья цеплялись за верхушки деревьев, и теперь Даша уже не могла из окна разглядеть луга и отдаленные постройки, как раньше. Ледяной бурный поток неделю лил почти без остановки, размывая вытоптанные дороги в бесформенную грязевую жижу, с влажным чавканьем поглощающую ноги незадачливых путников или копыта лошадей, безуспешно пытающихся тащить через слякоть увязающие то и дело телеги. Изредка густой туман прорезали стремительные вспышки молний, сменяющиеся звучными раскатами грома, подобного рыку, пробудившегося чудовища.

Этот вечер, как и в несколько предыдущих Даша проводила в комнате Мирайн, устроившись в кресле напротив камина с уютно потрескивающим в нем огнем. Сама женщина расположилась чуть сбоку на узком диване, и последние четверть часа молчаливо глядела в отблески пламени на переливчатой глади чая в своей кружке. Комната у Мирайн оказалась просторной, но не выглядела чужой и холодной, наоборот — домашней, теплой, в ней было что-то приглашающее, родное. Она словно бы обещала свой кров и защиту. На улице по-прежнему шел дождь, уныло барабаня ледяными коготками по железному карнизу, смешиваясь с шепотом ветра в листве.

— О чем задумалась, Даша? — вдруг негромко обратилась к ней женщина.

— О Лиссе, — не стала лукавить она. — Беспокоюсь, как она там.

— Не думаю, что от этого будет толк. Беспокойся или нет, повлиять ты ни на что там не можешь. Но твоя сестра ведь не одна там, наверняка, у нее есть подруги. Фрейлины обычно дружны между собой в ее возрасте. Это уже более зрелые девушки негласно конфликтуют и соперничают за внимание благородных молодых людей. Мне никогда не нравилось общество придворных дам, они казались мне глупыми и напыщенными индюшками, которые с утра и до ночи кудахчут какую-то пустую чушь.

— Ты, — сделала маленький глоток из своей кружки Даша, — тоже была фрейлиной?

— Да, — без заминки ответила женщина, не сводя взгляда с трепещущего в камине огня. — Я тогда была даже помладше твоей сестры, мне только исполнилось девять. При дворце мне было скучно, и я часто убегала в лес, который в скором времени знала лучше, чем собственные покои и замок, где поначалу умудрялась постоянно плутать, потерявшись. Ровесниц моих там почти не было, что делало и без того скучные будни еще тоскливее. С каждым месяцем находиться там было все тяжелее, и, в итоге, я все-таки вернулась домой, в родной город… Прямиком навстречу к своей судьбе, — Мирайн едва заметно вздрогнула, — к своему второму рождению.

Женщина вдруг широко улыбнулась и вскинула на Дашу взгляд, в котором та отчетливо увидела плещущиеся волнение и тревогу.

— Можно я расскажу тебе? — дрогнувшим голосом спросила Мирайн.

Даша молча кивнула, не сводя беспокойного взгляда с подруги.

— Мне бы не стоило вываливать на тебя все это, — горько усмехнулась целительница, — да и я собираюсь рассказать совсем не о приятных вещах, но… — поставив кружку на стол, она плотнее завернулась в накидку и как-то вся съежилась, словно ей в одно мгновение стало нестерпимо холодно. — Но держать все это в себе почти не осталось сил, мысли о произошедшем не оставляют меня даже спустя столько лет, прогрызая разум подобно проклятым червям. Мне все чаще начинает казаться, что я попросту схожу с ума, затравливаемая собственными воспоминаниями и бессилием их отпустить. А рассказать мне было не кому, да единственный дорогой человек, с которым я была готова поделиться своим страхом, и не смог бы понять мою боль. Не из собственной черствости, нет, просто многие вещи кажутся смехотворными для того, кто сам и не пережил и не испытал той боли и ужаса.

Переведя дух, Мирайн продолжила:

— Я вернулась домой, когда мне было одиннадцать. Мой город расположен ниже Плае и так же является крупным и многолюдным, с богатыми постройками и чудесной архитектурой. Молтер. Я же вторая дочь его управленца. У нас была большая семья: помимо меня, еще четыре дочери и два сына-близнеца. Мне нравился наш светлый большой дом, и я любила своих родителей, которые являлись нашей поддержкой и покровителями, всегда помогали и были готовы выслушать о наших детских проблемах, не бранясь и не осуждая. У меня было счастливое детство, пока…

Пальцы нервно впились в плечи, сминая ткань накидки.

— Отца обвинили в государственной измене, а это означало, что все наши владения переходили государству, сыновья должны были подвергнуться допросу и быть казнены, как и сам отец, а жена и дочери отданы в дома терпимости или в служанки благородным дамам. В один миг из знатного рода мы стали для других не больше, чем просто вещами, мусором, никем. Наших слуг перебили или отдали в другие поместья, но с нами… Я не знала, что случилось с отцом, он был отдельно от нас, только спустя время увидела уже полусгнивший раздетый труп, подвешенный на площади. Мы же… стража, что ворвалась в наш дом, не схватила нас, чтобы запреть до окончательного решения наших судеб в тюрьму, она…

За окном прокатился мертвенный раскат грома.

— Вам повезло, что во дворце Клеодерна стража вас не поймала.

— Это благодаря Тину, — хрипло промолвила ошарашенная как предыдущими словами подруги, так и резкой сменой разговора, девушка, — и дворецкому. Йован помог достать лошадей, без которых нам бы не удалось уйти далеко и спастись.

— О да, — со всхлипом все же хихикнула Мирайн, — этому как-всегда неймется.

— Ты знакома с ним? — удивленно вскинула брови девушка.

— Знакома ли я с ним? — усмехнулась она. — Я его жена.

— К-как жена? — оторопело выдавила Даша, изумленно уставившись на подругу.

— Законно и давно, — фыркнула целительница, и ее, на мгновение посветлевший взгляд, вновь заволокла мрачная пелена. — Я бы никогда не встретила Йована, если бы не произошедшее со мной. А если бы не Йован, я бы никогда не встретила тебя и многих других людей, потому что после того, что произошло дальше, я не единожды пыталась убить себя. И убила бы, коли не Йован. Ворвавшаяся в дом стража оставалась там еще четыре дня, ставших для нас истинным проклятием, точно дом вдруг оказался в преисподней. Эту боль я не забывала никогда. Через месяц мне исполнится тридцать семь, с того времени прошло двадцать шесть лет, но я всегда помнила. Воспоминания и боль ядом въелись в меня.

Отведя взгляд к окну, Мирайн долго молчала, прежде чем вновь начать рассказ.

— Мне было одиннадцать, и я не совсем понимала, что происходит, кто эти люди и почему моего отца заковывают и уводят. Мама зарыдала и бросилась к нему, но один из стражников ударил ее, и она потеряла сознание. Я… тоже тогда предпочла бы лишиться чувств, только бы не становиться свидетелем разворачивающегося в нашем светлом и уютном доме кошмара. Но сознание упорно не желало покидать меня. Поэтому… я навсегда запомнила скалившихся, подобно дикой своре псов, мужчин, которые одного моего брата убили сразу, а второго несколько стражников утащили в соседнюю комнату. Я думала, нас сейчас тоже убьют, но быстрая смерть оказалась бы привилегией тому, что с нами сделали эти люди.

Даша испуганно сжалась, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить Мирайн.

— Меня изнасиловало не меньше двадцати человек, я видела на протяжении всех четырех дней, каким мучениям подвергают мою мать и моих сестер. Видела, как моего брата, которому тогда было всего лишь семь лет, голого, покрытого гематомами и сочащимися кровью ранами, зашвырнули в гостиную и… — женщина вздрогнула, остекленевшим взглядом смотря на стекающие по стеклу окна капли. — И отрубили ему сначала ноги, а затем руки. Сделав еще разные гнусные вещи, они душили его тесьмой от портьер, после бросив умирать. Он не кричал, даже не хныкал, я бы подумала, он без сознания, но его взгляд был осмысленным, хоть уже погружался за черту жизни. Страж опрокинул меня на живот так, что я оказалась напротив истекающего кровью брата. Его взгляд… я видела, как душа уходит из него, как тускнеет радужка, как она стекленеет, подергиваясь отвратительной белесой пленкой.

Мирайн перевела взгляд, влажный от слез, выступивших в уголках глаз, на Дашу.

— Вскоре все это закончилось, сменившись градом жестоких ударов и пинков, наносимых тяжелыми коваными сапогами, что стражи наших краев носили еще долгие годы. Помню треск ломающихся костей и кровь, так много крови, что ковер, на котором я лежала, мокро хлюпал под ногами стражников. Не знаю, была ли там только моя кровь или кровь моих родных тоже. Потом я все-таки потеряла сознание: сказалось измождение и боль. Я не помнила, как умерла. Но сладкая тьма, в которой исчезли и жуткие образы истерзанных дорогих мне людей, и разрывающая, жгущая тело боль, вскоре отступила, однако слышать начала я все-таки раньше, чем видеть.

Женщина судорожно выдохнула.

— Я слышала бесплотные голоса, спорящие, доживу ли я до утра или нет, помню холодные прикосновения к своему лбу. Уже после, спустя не одну неделю, когда боль немного отступила, а раны начали заживать, я узнала, что единственная выжила. Моих сестер и маму убили и сбросили в сточную канаву за городом, там же оказалась и я. Это увидела жившая в хижине в лесу неподалеку целительница, которая не побоялась приблизиться. Она и увидела, что я все еще дышу, принесла к себе домой и упрямо пыталась вылечить, что в итоге ей все-таки удалось.

— Она была жрицей Хваара? — тихо спросила Даша.

— Да, — отстраненно кивнула Мирайн. — Я долго не помнила, что произошло, не помнила даже своего имени, но потом все рваные образы раскаленной волной затопили мое сознание. Я кричала, мне не хотелось жить, но целительница каждый раз возвращала меня, когда я пыталась себя убить. В итоге она отправилась вместе со мной в главный храм, в горы Хваара. Она была пожилой, и сказала, что хочет вернуться в привычные ей края, в свою лесную хижину, поэтому в храме она оставила меня на попечение другой женщины. Мне выделили небольшую келью, в которой я и заперлась, зарывшись под тонкое одеяло на жесткой кровати.

Женщина утерла слезы.

— Мое настоящее имя не Мирайн, а Джинна. Мирайн, что значит «волшебница», меня нарекла моя наставница в храме. Она приходила ко мне каждый день, но я упорно отказывалась с ней разговаривать и отвечать на ничего не значащие, дружеские вопросы. Тогда же я впервые встретила и Йована. Он был старше меня на три года и тогда являлся послушником одной из низших категорий, поэтому в его заботы так же входило и мытье кабинетов, келий и многих других помещений. Он все ворчал, что я сама должна прибираться в своей коморке, но при этом исправно приходил каждый день. Несколько недель я только слышала его голос, так как всегда пряталась под тонкой тканью одеяла, боясь высунуться.

За окном прокатилась новая волна грома, и дождь хлынул еще сильнее.

— Как-то Йован принес мне теплое одеяло, бросив то подле кровати. Он пытался говорить со мной, но я не отвечала и ему, а когда он застал меня за очередной попыткой свести с жизнью счеты, то без церемоний схватил за руку и выволок на улицу. Хотел показать простирающиеся у гор равнины, как он после сказал, привести меня этим потрясающим видом в чувство. Кончилось это фатально: я сорвалась в глухую истерику, а Йована высекли за самовольство. После этого я не видела его несколько дней, а когда почти окончательно уверилась, что он разозлился и больше не придет, Йован явился, притащив с собой крошечную яркую птичку с очень приятным и мелодичным голосом.

Мирайн вновь взяла полупустую кружку с уже холодным травяным напитком.

— Только спустя много лет я узнала, что он ради этого спустился в крупный город неподалеку от гор и выторговал у владельца местного зверинца эту пташку за очень ценную книгу, которая досталась ему от деда. Птичка та, к слову, прожила в моей келье почти все время моего обучения при храме. Может быть, оттого что Йован сам был почти ребенком, а может, и по каким-то другим причинам, но пугал он меня намного меньше остальных мужчин-служителей. А спустя девять лет я стала его женой.

— Я удивлена…

— Удивлена? — склонила набок голову женщина. — Чему?

— Ну, — Даша замялась, боясь задеть чувства подруги. — Ты всегда так относилась к людям во время нашего пути, что я никогда бы и не подумала о подобной жестокости в твоем прошлом. Ты была добра ко всем и помогала им, ты спокойная и веселая. И я удивлена, что ты смогла справиться с этим, не лишиться разума, продолжать улыбаться и путешествовать в одиночестве.

— Я боялась, Даша, но при этом нашла вещи, что оказались важнее страха.

— Важнее страха? — поправила накидку девушка. — Какие?

— Когда я начала обучаться в храме, я ненавидела людей. Поэтому не верила, что смогу стать целителем. Как, если мне хотелось убить тех, кого я была обязана лечить? Я все делала на вред наставникам, относящимся к послушникам, вроде меня, удивительно терпеливо, и постоянно пропускала занятия. И все же часто выбираясь с наставницей в близлежащие деревни и города, я постепенно начала приглядываться к тем, кому требовалась помощь жрецов. Со временем я поняла, насколько прекрасен тот свет, который вспыхивает в глазах человека, который обрел надежду на исцеление его самого или же кого-то ему дорогого. Этот свет стал для меня бесценен.

Женщина перевела дух.

— А что касается твоих предыдущих слов, то целители Хваара обладают многими, так называемыми, тайными знаниями, значительная часть которых считается запретной. Полноценные жрецы — что маги. Они запечатали мои воспоминания, — Мирайн взъерошила волосы. — Как бы это объяснить? Я все прекрасно помню, но эмоции мои притупились, мне больно от врезавшихся в подсознание картин, но я теперь воспринимаю это больше как… образы из прочитанной книги, которая пронзила в душу, но саму меня не затрагивает.

— Я очень рада, что всегда Йован был рядом с тобой в это тяжелое время.

— Знаешь, я так и не смогла полностью отправиться от произошедшего со мной в детстве, и, — шумно выдохнула Мирайн, — поэтому никогда не была близка с мужем. До сих пор удивляюсь, почему он так и остался верен мне. Наверное, он просто удивительный мужчина. И он дорог мне, но как бы сильно я его ни ценила, с каким теплом бы ни относилась, каждый раз, когда думаю о возможности связи с ним, неизменно раскаленным прутом в сознание впиваются воспоминания детства. Мне бы очень хотелось не бояться прикосновений Йована, но справиться с собой я так и не смогла, но его, словно бы, это никогда и не огорчало. Даже и не знаю, — грустно хихикнула она, — что его держит рядом со мной все эти годы.

— Йован говорил о тебе, — ласковая улыбка коснулась бледного лица Даши. — О том, что путешествуешь. Его голос был очень теплым, когда он упоминал о своей жене. Мне показалось, ты безумно ему дорога. Больше всего мне запомнились его слова, о том, что ты гостила у него, но после отправилась дальше, и ваши пути разошлись: «И все же я верю, что однажды две наши жизни вновь станут одной».

— Да, — широко улыбнулась Мирайн, — мы встретимся, когда придет время.