Встреча на подсолнуховом поле (СИ)

Глава тридцать четвертая

Поежившись, девушка повыше подняла ворот тулупа, пряча в нем лицо, и огляделась. Густые облака заволокли небо еще с вечера, и лунному свету лишь изредка удавалось пробиться сквозь узкие разрывы туч, поэтому, когда окончательно стемнело, передвигаться стало совсем трудно. Даша шла уже несколько часов, стараясь не сбиться с пути и не сорваться в полумраке, злясь на затянутое небо, из-за чего нельзя было определить собственное местонахождение и время, как тому недавно ее научил Тин. В очередной раз запнувшись, девушка все же удержала равновесие и снова обернулась, глядя на чернеющие силуэты скал позади.

По словам Мирайн ей было необходимо вернуться назад на несколько километров, что по сути своей немного, но здесь даже пара десятков метров порой представляла собой непреодолимое препятствие, а так же, что необходимое им растение выглядит, как бурые наросты на камнях, с коими его легко спутать. Растет оно в расщелинах, обычно не очень глубоких. Когда же Даша удивилась, откуда та столько знает и почему уверена в его местонахождении, женщина таинственно улыбнулась, коротко пояснив, что ее этому обучал один лекарь, он же и показал карту растительности этих гор, которую женщина достаточно хорошо запомнила.

Тогда же Мирайн добавила, что сама хотела проверить тот участок, где должен произрастать ящерный мох, как она назвала эти самые наросты, но все-таки не стала этого делать, потому что пришлось бы отклоняться от маршрута. Когда Даша уже далеко отошла от пещер, где они остановились, и ее мысли пришли в относительный покой, девушка смогла понять странное, размытое ощущение, преследовавшее ее с самого разговора с Мирайн. Недоумение, вот что вызвали в ней слова подруги, на удивление осведомленной в ядовитых и целительных свойствах растений, которые та демонстрировала уже не первый раз. Поразмыслив над этим, девушка все же пришла к выводу, что раз Мирайн постоянно странствует, то, вероятно, приобрела эти знания благодаря опыту или частым знакомствам и общению с разными людьми.

Однако следом пришел другой вопрос: а почему, собственно, Мирайн путешествует? И тут девушка осознала, что, в общем-то, ничего и не знает о своей спутнице. Даже возраст. При первой встрече Мирайн только сказала, что направляется в Клеодерн, а при второй, что в Лек, куда теперь они вместе и направлялись, но своего прошлого женщина в разговорах не касалась ни разу, либо отшучиваясь, если любопытный Вереск о чем-то ее спрашивал, либо отвечая уклончиво, отделываясь лишь общими, ничего не значащими, фразами.

Это понимание несколько удивило Дашу, но она быстро успокоилась, в конце концов, и Тин далеко не сразу что-то о себе рассказал, хотя и сейчас девушка все же сомневалась, что он полностью им доверился… доверился ей. Слишком сложно было понять, что же на самом деле думает Лорэнтиу, он был таким человеком, который мог скрыть все, происходящее на его душе, в той же степени, как и сыграть совершенно противоположное испытываемым чувствам. Но что бы там ни было, она все равно заметила пусть и небольшие изменения его характера и поведения с ними, исчезло некоторое напряжение и вечная насмешливость, все его реакции выглядели естественными, и Даше хотелось верить, что все-таки он приоткрыл им свое сердце.

Чувства всегда давались ее пониманию тяжело. Никогда прежде Даша сильно не влюблялась, а если кто и нравился ей, то эта симпатия была легка и мимолетна, как летний дождь. Поэтому искрами проходящее по коже тепло, когда она смотрела на Лорэнтиу, дрожь, охватывающая тело, при его прикосновениях, волнительный трепет мягко обволакивающий душу, стоило им встретиться взглядами, были для нее пугающими и желанными одновременно. Она не знала, как назвать это чувство, а быть может, просто боялась признать, что полюбила этого человека, что он стал ей не просто очень дорог, а необходим. Сердце заходилось в ужасе при мысли, что Лорэнтиу мог умереть в любую минуту, просто оступившись и разбившись о скалы.

Девушка зябко передернула плечами.

Тревожили ее и мысли о Вереске, ставшем ей близким и родным, и ей не давало покоя, что он может так же погибнуть из-за нее. После их разговора, когда он упомянул, что они уже встречались раньше, Даша много думала об этом, но вспомнить ничего так и не смогла. Вернувшееся туманное чувство, возникшее при их первой встрече на подсолнуховом поле, с новой силой вгрызлось в ее душу, промучив ту на протяжении едва ли ни целого месяца, но более ясные очертания оно так и не приняло. Возможно, что Вереск все-таки и пошутил, учитывая его легкий и озорной нрав, хотя Даше не хотелось верить, что он способен играть такими важными вещами.

Может статься, именно эта его веселость и не подпустила Дашу ближе после их знакомства немногим больше четырех месяцев назад. Он казался добродушным и простоватым, чем несколько и отталкивал, производя впечатление человека, не умеющего серьезно к чему-либо относиться, а значит и способного посмеяться над чувствами другого, пусть и не со злым намерением. Сейчас Даша понимала, насколько глупым были такие мысли о нем, но от оставленного первым впечатлением осадка до конца избавиться так и не смогла, отчего чувствовала себя немного виноватой.

Сейчас она видела, что юноша готов бороться за кого-то важного ему, не жалуясь и не стеная, что он чуток и умеет слушать, готов всегда поддержать. Вереск напоминал ей ангела-хранителя, о которых существует много сказок, пришедших в их края из граничащего с Хадом и Эром королевства Краас’д, известного своими сказителями, лицедеями и бардами. В религиозных историях и сказаниях Диары тоже существовали подобные духи, но называли их сакайя, что означало защитники, и представляли их в виде небольших бесформенных существ, способных раз в году — весной, в день наступления нового года, — принимать облик ребенка, одетого в длинные традиционные одежды праздника. Считалось, что у каждого человека есть такой дух, незримо сопровождающий его, если повезет, всю жизнь.

Собственно, пантеон привычной для Даши с детства религии включал пятерых богов, являющих собой воплощение четырех сезонов года, изображенных в виде юноши, ждущей ребенка женщины, воина с ледяным топором и старушки. Пятым было верховное божество, не имеющее лика, — его образ неизменно представляли как золотой ореол или туманность. В столице был размещен главный храм всех богов, а в городах поменьше обычно строили четыре крошечные часовни, расположенные квадратом друг напротив друга. Считалось, что верховному божеству не требуется храма, ибо он присутствует во всем, что окружает людей, поэтому часто можно было увидеть монахов, молящихся, преклоняя колени перед деревом или рекой.

Теплый поток мыслей оборвался, когда Даша споткнулась и упала.

Поднявшись на ноги, девушка отряхнула брюки, к которым уже давно привыкла, и упрямо двинулась дальше, надеясь, что ей вскоре удастся добраться до расщелины, где, по словам Мирайн, должен расти ящерный мох. Мысли об исходящих в горячей лихорадке Тине и Вереске придавали девушке решимости и сил дальше пробираться по глубоким сугробам долины, на которую она недавно вышла. По ее предположениям до нужного места осталось сравнительно недалеко, не больше часа ходьбы. Вздрогнув от ледяного укола в щеку, Даша подняла взгляд и на мгновение остановилась, наблюдая за плавным танцем опускающихся снежинок, в голубоватом мраке ночи напоминающих крошечных светлячков.

С тоской Даша вспомнила Бинха, оставившего их почти сразу после начала перехода: однажды он улетел и больше девушка его не видела. Оставаться надолго и ждать его они не могли, поэтому, скрепя сердце, она понадеялась, что уже давно ставший взрослым Бинх сможет постоять за себя и, в конечном итоге, вернется, но этого так и не произошло. Тин предположил, что он мог прибиться к обитающим неподалеку совам, которые живут группами или же его кто-нибудь сожрал, за последнее он получил ощутимый тычок в бок от Вереска и злобный взгляд от Мирайн.

Но теперь уже ничего не поделаешь, свою судьбу Бинх выбрал сам.

Снег повалил густой стеной, закручиваемой ветром в небольшие вихри, приближалась метель, которые здесь случались довольно часто, и Даше только оставалось осторожнее идти вперед и верить, что закончится вьюга так же быстро, как началась. Уже скоро идти стало тяжело, ноги увязали в мягком, податливом снегу, обволакивающим девушку, точно щупальца ледяного чудовища, пробудившегося вместе с метелью от долгого сна. К тому же кругом все затянуло непроглядной пеленой, сквозь которую даже стоящего рядом человека было бы не разглядеть. Именно из-за этого паника потихоньку стала сковывать девушку.

Стараясь ступать как можно мягче и осторожнее, Даша потихоньку шла вперед, прилагая все силы, чтобы сопротивляться набрасывающейся на нее, подобно дикому зверю, пурги. Лицо жгло и покалывало от холода и ледяного ветра, она почти не чувствовала рук даже под теплыми варежками из волчьих кожи и меха; снег комками лип к тулупу, отчего тот значительно отяжелел, каменным доспехом повиснув на девушке. Нога ее вновь увязла в сугробе, и Даша пошатнулась, погружаясь в воздушный омут белоснежных кристалликов, ворохом взметнувшихся вверх и забившимся ей в рот, опаляя горло раздирающим холодом.

Откашлявшись, Даша попыталась подняться, но лишь глубже провалилась, затягиваемая в снежное болото; при каждом вдохе легкие сжимала боль, ледяными пальцами впиваясь в них, снег попал за шиворот, промозгло тая на коже. Запаниковав, девушка усиленно забарахталась, но лишь еще больше наглоталась снега. Отчаяние слезами выступило в уголках глаз, и, глубоко вдохнув и выдохнув, Даша постаралась успокоиться, что, в конечном итоге, ей удалось. Когда сердце перестало так быстро биться, она перевернулась на спину, устало полуприкрыв глаза и, глядя на крупные хлопья, рвано падающие ей на лицо.

Всю дорогу, что они провели вместе от Клеодерна, она чувствовала себя бесполезной. Да, ей требовалась защита, однако невозможность делать для их небольшой группы хоть что-то приводила девушку в беспредельное отчаяние. Все внутри нее требовало проявлять себя, действовать, помогать пусть даже и в малом, однако из добрых побуждений спутники пытались оградить ее от опасностей, тем самым лишая возможности стать полезной. Им, возможно, это проявление от нее и не требовалось, но было необходимо самой Даше, в последние месяцы ощущающей себя, будто в коконе.

Всю жизнь она провела в уютном и тихом Соари, что являлось для нее безопасным убежищем, а когда оказалась за его пределами, то почувствовала себя беззащитной, словно бы с нее содрали все одежды, оставив обнаженной перед толпой. Этот страх и глухое одиночество скрашивало присутствие рядом сестры и Вереска, как и доброе расположение Трианы, гребень-подарок которой девушка трепетно хранила, хоть и почти не доставала из сумки, боясь растревожить еще не улегшиеся воспоминания, а после и появившийся Лорэнтиу. Но все-таки Даша понимала, что держится только благодаря присутствию этих людей в своей жизни.

С тоской девушка признавала хотя бы перед самой собой, что в одиночку она оказалась бы ни на что не способна, и давно стала наложницей Айзека, а ожидающую ее в дальнейшем судьбу можно было бы лишь с ужасом предугадывать. Она не умела защищать себя и была слишком мягкосердечна, наивна рядом с людьми, привыкшими к ощеренной пасти окружающих людей, отчего любой мог обмануть ее. Она оказалась в мире, которому ей нечего противопоставить. С содроганием Даша вспоминала, как в первую прогулку до королевского леса, Тин сказал ей, что она слишком неосторожна. Девушка вздрогнула: казалось, это было целую жизнь назад. Хотя, вероятно, так оно и есть, ведь ее прежней жизни больше не существует.

Как и ее самой.

Из вшитого в рукав кармана, Даша вытащила небольшую баночку с мазью, сделанной Дзином. Он написал, что она сможет успокоить и утешить ее, когда то потребуется, но, может быть, она сумеет и подбодрить? Теплый, вязкий запах окутал девушку, когда она сняла крышечку и, прикрыв глаза, вдохнула слабую из-за холода мелодию меда и зверобоя. Ей захотелось вновь перечитать его письмо, но Даша понимала, что бумага сразу промокнет и чернила расплывутся. К тому же она помнила почти каждое слово, запечатлевшиеся в ее памяти, точно ожоги.

Не забывай заботиться о себе и, погружаясь в беспокойство о других, помни, что самое важное — это ты сама. Вся сила и весь свет находятся внутри тебя. Жизнь странна и непредсказуема, и ты сама выбираешь свой путь, однако я хочу, чтобы в своем выборе ты всегда стремилась к счастью.

Тогда любое твое решение будет правильным, — беззвучно, одними губами прошептала девушка и, спрятав баночку обратно в рукав, смахнула налипший на тулуп снег и с трудом, но поднялась на ноги. Метель почти стихла, а вдалеке уже виднелась бархатная чернота неба, с которого на заснеженные склоны гор пролился хрустальный свет луны, озаряя их величественные силуэты серебряным блеском. Поежившись, Даша отвела от горизонта взгляд и двинулась вперед, по-прежнему глубоко увязая в свежевыпавшем снегу. Вереск перед ее отъездом сказал, что гордится ее присутствию рядом с ним; теперь мысли об этом подстегнули девушку идти вперед и почти убедили забыть о пронизывающем ее сыром холоде.

Мягкие хлопья снега все еще плавно опускались на землю, ветер стих, только изредка ласково поглаживая девушку по обескровленному лицу. Наверное, уже близится рассвет, интересно, как чувствуют себя Тин с Вереском? Стало ли им хоть немного лучше? Или же наоборот… хуже? Потеряла ли ее Мирайн или же той все-таки удалось уснуть? Думая об этом, Даша упрямо продвигалась по заснеженному склону, за которым, кажется, и должно располагаться необходимое ей ущелье. Небольшой ком снега плюхнулся ей на голову, и девушка с ужасом посмотрела вверх, но это оказались лишь несколько горных козочек, белоснежных и чуть светящихся в лунном свете, подобно призракам.

Вскоре ей удалось добраться до расщелины, разинувшей свою зубастую каменную пасть; темнота в ней была точно ощутима физически, и Даша нервно сглотнула, но все же поставила ногу внутрь, пытаясь нащупать крошечные выступы. Спускаться оказалось намного легче, чем она ожидала, скат был пологий, но, тем не менее, в какой-то момент ее руки соскользнули, и девушка кубарем полетела вниз, противно ушибившись локтем и содрав кожу на щеке. Ударившись о камень, она остановилась, но еще несколько минут не могла пошевелиться от сковавшей ее боли.

Когда же дыхание выровнялось, а тело перестало схватывать дрожью, Даша до крови закусила губу и коснулась обнаженной ладонью стен пещеры. Холод, кусая кожу пробрался внутрь, девушка почти не чувствовала конечности, когда наконец различила нечто похожее на описанные Мирайн наросты мха. Судорожно выдохнув, Даша попробовала соскрести их, но удалось ей это только при помощи стилета, некогда подаренного Лорэнтиу и с которым она не расставалась с того дня. Трясущимися руками Даша вытащила из-за пазухи холщовый мешочек, что ей дала Мирайн, и сложила туда содранный мох, после завязав тесьмы и закрепив его на поясе под тулупом, чтобы не потерять, если снова упадет или провалится под снег.

Выбраться на поверхность оказалось тяжелее, но понимание, что благодаря найденному растению Тин и Вереск смогут выздороветь, придавало девушке сил и распаляло желание как можно скорее вернуться к ним. На поверхности метель уже окончательно улеглась, и облака развеялись, оставшись лишь легкой, почти незаметной рябью. Прижимая к себе драгоценный сверток, Даша поспешила обратно, пока совсем не выбилась из сил. Позволив себе немного отдохнуть, она опустилась на снег, вслушиваясь в звенящую тишину вокруг, тревожимую лишь ее собственным дыханием, от которого шерсть на вороте тулупа покрылась голубым игловатым инеем.

Зимой рассвет пробивается сквозь мглу медленно и трудно; небо темнело от серо-голубого на горизонте до бархатно черного над головой девушки, где еще различалась бледная россыпь тусклых звезд. Сидя на широком выступе, Даша смотрела на переливающиеся золотыми и розовыми огнями от лучей восходящего солнца вершины гор и думала, как правильны давнишние слова Вереска, что каждый миг — чудо. Сейчас, оказавшись в этой тиши совершенно одна, она смогла вдохнуть свободно, почувствовала себя целостной и поверила, что тоже способна идти.