Встреча на подсолнуховом поле (СИ)

Глава двадцать четвертая

Ночью прошел дождь, но к обеду трава уже успела немного подсохнуть, и сейчас, расстелив на ней плед, Даша устроилась под деревом в нескольких шагах от озера. Вереск с самого утра выпроводил ее из дома, объяснив это тем, что хочет подготовить ей подарок, а она будет только отвлекать. Поэтому, собрав себе обед, Даша взяла сумку и отправилась на берег, где надеялась провести время за книгой сестры, которую в день их с Вереском бегства забрала с собой. Девушка перевернула старые листы, исчерченные тонкими линиями размашистого почерка и с множеством крошечных рисунков и пометок, сделанных Лиссой.

Пожалуй, ей не очень понравится, что Даша забрала одну из ее книг, а может быть, напротив, посчитает, что так между ними сохранилась незримая связь, протекающая через старый томик, потрепанный временем и руками девочки. Теперь Даша понимала, почему Лиссе так нравилась эта книга, сюжет в который был пусть и не особо захватывающим, как и не пленял своей глубиной, однако автор, словно вложил в неброские строчки частицу своей души, тем самым позволяя читателю окунутся в созданный им мир, теплый и безопасный.

Историю эту можно было перечитывать множество раз и она не становилась от этого привычной и неинтересной, каждый раз приоткрывая новые тайны, что вероятно сокрыты не в героях книги, а в самом читателе, находящим в себе новые грани. Наверное, ни один человек, как бы ни было сильно его умение мечтать, не способен увидеть нарисованный словами мир книги так, как его задумал автор. Пропуская все слова, мысли, переживания героев через свое сознание, он ощущает лишь отголоски собственных чувств.

Даша перелистнула еще одну страницу, но мысли, уже отвлекшиеся от текста, не позволили сосредоточиться на рассказываемой автором истории, и, вздохнув, девушка закрыла книгу. Прислонившись спиной к стволу дерева, она одернула смявшуюся тунику и посмотрела на тихую гладь озера, едва подернутую легкой рябью от дуновения нежного ветерка. Яркие краски цветов на крошечных островках возле противоположного берега померкли, вероятно, осыпавшись лепестками под тяжелыми каплями прошедшего дождя. Скоро наступит осень и с ней, возможно, придет сезон дождей, что осложнит их дальнейший путь.

Именно об этом она и хотела поговорить с Лорэнтиу, но еще с рассветом юноша отправился в город, пояснив, что желает провести некоторое время у господина Малачи, о чем ей рассказал Дзин, когда она проснулась. Вчера, когда они вернулись с Вереском из города, девушка рассказала ему о просьбе кузнеца, как и об увиденном ими приказе короля. Реакция Лорэнтиу, сохранившего привычную невозмутимость, ее несколько удивила, а посол только пожал плечами, сказав, что этого и следовало ожидать, и, кажется, ничуть не огорчился известиям.

Остаток вечера он посвятил рассказам об истории полученного ими у кузнеца оружия, напирая на то, что подобные вещи знать необходимо, чтобы лучше чувствовать его в своей руке. Юноша долго вдавался в философию взаимоотношений человека и стали, словно это был не обычный заточенный кусок металла, а наделенное душой создание. Даша только ошарашенно хмурилась, поражаясь насколько глубоко Тин воспринимает подобные вещи. Видимо, для него это важно.

После оказавшейся немного скучной для них лекции посол наскоро показал Вереску основы владения мечом, заявив, что на днях уже серьезно возьмется за его обучение, на что юноша только фыркнул, пытаясь привыкнуть к тяжести оружия в руке. Тим запретил ему брать меч обеими руками, объясняя тем, что это обычный полуторный меч, а не тяжелый двуручный, и если он хочет стать сильнее, то должен учиться держать его в одной руке, причем желательно, непременно в левой.

Наконец, оставив Вереска в покое, он обратил свое внимание на Дашу и, окинув девушку оценивающим взглядом, под которым та замерла, подобно жертве перед загнавшим ее в тупик охотником, усмехнулся, сказав, что Малачи подобрал оружие, в совершенстве ей подходящее. В чем Даша, однако, немало сомневалась. Тин отказался чему либо учить ее на ночь глядя и еще долго сетовал, что они не удосужились узнать о том яде, что спрятан в веере, его свойствах и способе приготовления противоядия. Поругав за беспечность и самого кузнеца, не посчитавшего нужным самому сообщить названия яда и все необходимые сведения, он сказал, что завтра сам все узнает и, убрав оружие, заставил всех ложиться спать.

Даша слышала, что многие воины дают своим мечам имена, утверждая, что так оружие становится личностью и может лучше их защитить. Так это или нет, девушка не представляла. Придвинув сумку ближе, Даша убрала книгу и осторожно извлекла изящный веер удивительно тонкой работы для такого могучего человека, как господин Малачи. Нарисованные белые и красно-розовые пионы, точно настоящие пышными бутонами распускались по металлической поверхности; на тонком стержне рукояти была выгравирована печать кузнеца, как и на остальном, созданном им оружии. Кончиками пальцев Даша провела по шероховатым линиям гравировки.

Однажды ей довелось видеть красочное выступление, когда в Клеодерн приезжала странствующая трупа артистов, один из которых показывал чудеса ловкости, используя нечто похожее на подаренные ей юэ, только украшенное длинными плотными лентами ярких цветов. Возможно, она бы могла сражаться, используя подобные передвижения, как тот циркач, легкие и плавные. Ей казалось, только так и было бы правильным сражаться такими мечами, как юэ.

Словно играть.

Но решив, что все-таки лучшим будет дождаться того, что ей скажет Лорэнтиу, когда начнет учить ее пользоваться этим оружием, Даша сложила веер обратно в сумку и поднялась, складывая шерстяной плед. Она устала сидеть здесь в одиночестве, подогреваемая интересом к тому, что происходит сейчас в доме лекаря, и уже перебросила лямку тряпичной сумки через плечо, намереваясь возвращаться обратно, как за спиной раздались шелестящие по гравию шаги, и к берегу спустился сам Дзин, прокладывая себе дорогу деревянным посохом.

— Ни на мгновение не сомневался, что найду тебя здесь.

— Дзин? — встревожилась девушка. — Все в порядке?

— Ну, — задумчиво протянул лекарь, неловко почесав указательным пальцем щеку, — если считать погром, учиненный на моей кухне твоим другом, просто небольшим недоразумением или же милой забавой то, да, все в порядке, Даша.

— Ох, прости, — смутилась девушка. — Он что-то сломал?

— Не волнуйся, — звонко засмеялся Дзин, оперевшись на посох. — Это даже весело. Он что-то пытается приготовить для тебя и уже перевозил всю мебель, да и себя, откровенно говоря, тоже. Все-таки я немало удивлен такой его неуклюжести, однако это довольно мило, хоть, признаюсь, мне кажется, даже я буду половчее этого паренька. И как твой друг собрался его фехтованию обучать? Представить жутко.

— Быть может, Вереск неуклюжий, но он добрый и надежный друг.

— В этом я не сомневаюсь, — пожал плечами Дзин. — Он просил позвать тебя.

— Ох, тогда пойдем?

Молодой человек кивнул и взял из ее рук плед, на удивленную заминку девушки только кратко улыбнувшись и пояснив, что сам нашел его, когда Вереск поинтересовался, что можно дать ей с собой на озеро, дабы не пришлось сидеть на голых камнях или траве. Перебросив сверток через плечо, Дзин первым направился обратно, негромко насвистывая себе под нос незнакомую Даше мелодию. Вскоре лес обступил их, смыкаясь возле линии невысокой травы, узкой тропинкой уходящей вперед. Даша подняла голову, вглядываясь в трепещущие кроны высоких деревьев, точно еще одно небо, простирающиеся над ними.

Удивительный покой охватывает душу, когда находишься в этом отделенном от остального мира лесом и скалами крае, что порой начинает казаться, будто и не существует вовсе ничего, кроме этого места. Особенно Дашу пленяли растущие подле дома раскидистые кусты сирени, пышными гроздьями магических аметистово-синих цветов склоняясь к земле. Их нежный, сладкий запах вкрадчиво проникает в комнату через приоткрытое на ночь окно, околдовывая и даря нежные сны. Сам лес, словно шепотом своих листьев наводил на этот край волшебные чары.

— Мне тоже нравится жить здесь, — вдруг сказал Дзин, точно прочитав ее мысли.

— Вы давно поселились в этом доме?

— Года четыре, — поразмыслив, ответил юноша. — Или около того.

— И ты никогда не жалел, что оставил родной говор? Не тосковал по дому?

— Мой дом там, где я, Даша. Хотя правильнее, думаю, будет сказать там, где мы вместе с Дарой. Пока она со мной даже самые глубины царства мрака будут для меня лучшим краем, я не променяю возможность быть рядом с ней ни на один самый уютный и красивый дом и готов последовать за ней куда угодно, — Дзин остановился, подняв голову к трепещущим высоко над головой кронам деревьев, словно не существовало на его глазах непроницаемой маски. — Мой мир стал темным не только из-за слепоты, но и от отсутствия восприимчивости, готовности позволить этому миру проникнуть в мое сердце. Моя душа окрасилась в черно-белые тона…

— Мне, — проговорила девушка, когда лекарь замолчал, — знакомо это чувство.

— Да, словно бы и вовсе нет вокруг красок, все серое, точно на дворе вечно стоит пасмурная погода. Я не скажу, что мне сразу стало легче, когда я познакомился со своей будущей супругой. Напротив, мне очень не нравилось ее присутствие, хоть и злился-то я больше на себя и свою беспомощность, а не на ее добрый нрав. Однако постепенно я начал замечать, что иначе начинаю чувствовать мир. Словно мне вновь удалось увидеть свет, теплый и яркий. Мне спокойно рядом с Дарой, уютно, и надеюсь, она чувствует так же и себя рядом со мной.

— Я уверена, что она очень тебя любит, Дзин.

— Ты прости, что я тебе все это рассказываю, — неловко засмеялся юноша, поворачиваясь к ней. — Но я люблю Дару, и мне нравится говорить о ней. А ты, Даша? Что тебя так тревожит с первого дня нашей встречи? Давай сделаем небольшой круг, пока возвращаемся, и ты мне расскажешь. Не стоит держать в себе тоску и боль. Это я тебе как целитель говорю.

— Мои мысли могут отравить меня?

— Твои мысли могут тебя убить, — хмыкнул юноша. — Так что же тебя тревожит?

Даша последовала за лекарем, не спеша отвечать: ее душу терзали противоречия. Она не привыкла делиться своими переживаниями с кем либо, за исключением, пожалуй, одной лишь двоюродной сестры, но которую ей, к собственному сожалению, доводилось видеть не так уж и часто. Она выросла замкнутой и тихой, держа все чувства запертыми внутри своей души из страха, что может причинить боль бабушке или расстроить ее. Близких же друзей, которым можно было бы доверить не только свою улыбку, но и слезы, у девушки никогда не было, и все ее детство прошло лишь под теплым и все понимающим взглядом голубых глаз куклы Аша. Он был единственным, с кем Даша чувствовала себя настоящей, с кем чувствовала себя живой.

Бросив взгляд на идущего рядом Дзина, примеряющего свой шаг под ее, девушка взволнованно выдохнула и, пытаясь прислушаться к собственным чувствам, намотала на палец песочно-рыжую прядь волос, негромко начав говорить:

— Я никогда не ощущала себя частью этого мира. Я уже говорила тебе, что чувствую себя бесполезной, но быть может, это как раз таки потому, что я не знаю, чего хочу и что мне действительно необходимо? После нашего разговора я много думала об этом и поняла, что никогда не строила надежд и не мечтала об ожидающем меня будущем. Никогда не представляла, как сложится моя судьба. Я боялась этого.

— Почему же? — участливо спросил Дзин.

— Не знаю, — покачала головой девушка, — или же просто не помню. Но с детства я старалась быть тихой и правильной, во всем следовать указаниям бабушки и не беспокоить ее своими тревогами или страхами. Возможно, я считала себя виноватой за то, что мои родители так рано погибли, и бабушке приходится заботиться обо мне в одиночку. Мне казалось важным не приносить проблем и волнений окружающим людям, я никогда не отстаивала свои убеждения или взгляды, которых, вероятно, у меня и не было. Но сейчас, встретив таких людей, как Лорэнтиу, Вереск или принцесса Триана, я понимаю, насколько сама пуста…

— Что именно ты подразумеваешь под пустотой, Даша?

— Я настолько привыкла прислушиваться к бабушке и окружающим меня людям, — судорожно выдохнула девушка, пригнувшись, проскользнув под низко свисающей веткой, — что сейчас мне тяжело позволить своим чувствам и эмоциям проявлять себя. Стоит им лишь немного коснуться моей души, страх полностью поглощает их. Я боюсь поступить ошибочно или же быть неверно понятой. За свою жизнь я так и не научилась выражать то, что чувствую, а без этого так сложно сближаться с другими людьми. Ведь как бы важен ни был для тебя другой человек, если ты не можешь выразить ему свои чувства, то они становятся бессмыслены.

— Да, ты права.

— Но что же мне делать? — с отчаянием прошептала Даша.

— Чувствовать, я так думаю, — тепло ответил молодой человек. — Постарайся каждое мгновение прислушиваться к внутреннему голосу своей души и не только прислушиваться, но и следовать ему. Не бойся показывать свои чувства, даже если ты будешь неправильно понята, ведь всегда можно что-то объяснить человеку, если он желает слушать. У тебя впереди долгая жизнь, Даша, поэтому, я думаю, имеет значение постараться уже сейчас отыскать истинную себя. В твоем прошлом уже не осталось тебя и сейчас ты начинаешь новую эру своей жизни.

— Ты имеешь в виду… — нахмурилась Даша.

— Лорэнтиу все мне рассказал. О постигшей вас беде, если это можно так назвать. Поэтому не волнуйся, что я пустил вас в дом, ни о чем не зная. Так вот, Даша, разве не самое подходящее сейчас время начать учиться и потихоньку становиться собой? Весь привычный тебе мир остался позади. И если ты не побоишься сделать шаг навстречу себе, то можешь увидеть новые краски.

— Я постараюсь, — искренне пообещала девушка.

— К тому же, ты всегда можешь попросить помощи у своих друзей.

— Благодарю тебя, Дзин, — счастливо улыбаясь, взяла его ладони в свои Даша. — Я очень признательна тебе за этот разговор и твою поддержку. Мне так легко было только с сестрой, когда нам изредка удавалось встретиться и поговорить.

— Я рад, если смог помочь тебе, — склонил голову на бок Дзин. — Люди считают, что основной задачей целителя является врачевание, однако чаще единственно слова могут принести утешение. Они проникают туда, где не достанут лекарства. А теперь нам стоит поторопиться, иначе твой друг может не правильно понять нас.

Даша кивнула, и они уже молча направились в сторону дома юноши, который вскоре показался через просвет между могучих стволов деревьев. Дзин стряхнул грязь с сандалий, оставил испачканную обувь на крыльце и зашел в дом. Последовав его примеру, Даша вошла следом, тут же наткнувшись взглядом на заговорщицки улыбающегося Вереска. Кухня уже немного была приведена в порядок, юноша и себя пытался отмыть от муки и застрявших в волосах сгустков теста, но либо не успел довести дело до конца, либо бросил эту нелегкую задачу.

— Дорогая, Даша, — торжественно начал он. — Поздравляю с твоим днем!

Вереск стремительно склонился к ее лицу, неловко поцеловав девушку в щеку, и после, вновь отстранившись, протянул на вытянутых руках овальное блюдо с румяным пирогом, украшенным витиеватым орнаментом из переплетенных виноградных лоз. Ошарашено взяв тарелку, изумленная Даша растерянно посмотрела на весело хихикнувшего юношу. Вереск тем временем отошел к столу, на ходу поясняя, что это ее любимый ореховый пирог, и юноша надеется, что тот получился хотя бы немного похожим на тот, что делала бабушка Лалия.

Даша ощущала, как колотится сердце, с каждым биением которого, казалось, душу накрывают ласковые, теплые волны, все больше погружая разум в покой. Поставив блюдо на стол, девушка вновь посмотрела на Вереска, пытающегося оттереть с лица присохшую муку, и, шагнув к нему, сердечно обняла ошеломленно замершего под ее руками юношу. Рядом с ним ей было спокойно, и душу заполняло умиротворение. Прошептав слова благодарности, Даша мягко отстранилась и улыбнулась пошедшему пунцовыми пятнами юноше.

— У меня тоже есть для тебя подарок, — сказал лекарь, — но отдам чуть позже.

— Спасибо, Дзин, — признательно кивнула девушка.

Вереск, с чьего лица еще не сошла краска смущения, хлопнул в ладоши, чуть хриплым голосом возвестив, что они устроят себе праздничный ужин, к которому все готово, нужно только на стол накрыть. Даша было попыталась помочь, но ее даже не стали слушать и усадили на покрытый вышитым полотном стул, заявив, что это ее день и они все сделают сами. На робкие возражения девушки, Вереск только шутливо погрозил пальцем, и ей ничего не осталось, как смириться и, положив голову на сцепленные замком пальцы, наблюдать за расторопно накрывающим на стол другом.

Когда все было готово, Дзин выгнал их обоих мыть руки, не слушая никаких пререканий. Вереск, пожав плечами, зачерпнул из умывальника в ладоши воду и брызнул ею на вскрикнувшего то ли от неожиданности, то ли от холода лекаря, за что и получил по голове его неизменным деревянным посохом. Ойкнувшую Дашу, которая, впрочем, едва сдерживала улыбку, юноша одарил укоризненным взглядом и обиженно сел на свой стул, долго задержаться на котором ему не дал Дзин, вновь стукнув того посохом и отправив обратно к так и неиспользованному по назначению умывальнику, отчего Вереск потом еще долго ворчал, потирая шишку на лбу.

Удовлетворенно кивнув, когда оба выполнили его просьбу, более напоминавшую приказ, Дзин, наконец, разрешил им занять свои места, нарочно поставив посох на видное для Вереска места, на что юноша забавно скривился и отодвинулся подальше от опасного предмета. Лекарь заварил им сладкий чай и, проверив огонь в печи, вновь сел за стол, приговаривая, что сегодня вновь стало холоднее.

Время потянулось неспешно, обволакивая уютную кухню в лесном домике теплом и ощущением полного доверия и безопасности. Дзин неустанно рассказывал им истории, произошедшие с ним и его супругой или же услышанные из прочитанных Дарой книг. Впервые за долгое время Даша чувствовала себя по-настоящему счастливой, и непривычная легкость царила в ее душе. Хотелось продлить эти мгновения, а после сохранить навсегда в уголках памяти, откуда они еще долгое время будут согревать, возвращая на лицо девушки нежную улыбку.

Постепенно привычное между посторонними людьми напряжение исчезало, и без робости Даша отвечала на вопросы Дзина, вспоминая о своей жизни в Соари, где, как оказалось, бывал и юноша. После этого у них завязался спор, когда лекарь упрямо доказывал, что, по словам его супруги, подсолнуховых полей там не было в округе, на что девушка, порозовев от такого его упорства, как могла, описывала красоту трепещущего на ветру золотого моря, цветы которого являются символом деревни, украшающим почти все ее глиняные изделия, пока не уловила в синих глазах Вереска хитрый блеск и не поняла, что Дзин просто смеется над ней. Но тут сам молодой человек перевел разговор на гончарное дело, и спор разгорелся вновь, уже с участием Вереска, время от времени пытающегося вставить хоть пару слов.

Вскоре вернулся Лорэнтиу и, посмотрев на все это безобразие, хотел было уйти обратно, но его перехватили и усадили за стол, предварительно заставив вымыть руки по указу лекаря, что уже вызвало звонкий смех Даши с Вереском, а бывший посол, кажется, окончательно уверился, что они рехнулись. Дзин же невозмутимо прочитал небольшую лекцию о том, как все это важно, и вообще стоит слушать его, — целителя, между прочим, — однако Лорэнтиу его слова, судя по иронической улыбке, отнюдь не убедили в адекватности друзей. Он что-то в полголоса втолковывал лекарю, а Даша начала помаленьку успокаиваться, вслушиваясь в плавный и бархатный голос молодого человека. Появление Лорэнтиу неуловимо принесло с собой спокойствие и размеренность, так свойственные самому юноше.

День клонился к закату.