Великий магистр

15.11. Тёплые руки

Конечно, с невестой Никита меня ошарашил, но надо было сделать то, зачем мы пришли. А к вопросу о свадьбе мы… ещё вернёмся, я полагаю. Ещё как вернёмся.

А Никита, не дав матери прийти в себя после первой новости, уже продолжал:

— Мам, я привёл Лёлю не только для того, чтобы познакомить тебя с ней. Она может вылечить твоё сердце, так что не понадобятся больше все эти таблетки, которые ты глотаешь горстями. Так… Где у тебя аппарат для измерения давления?

— В… В-в шкафу в комнате, — заикнувшись, пробормотала Любовь Александровна. И нерешительно добавила Никите вдогонку: — Сынок, я, конечно, понимаю, что бывают всякие там целители…

— Я знаю, что говорю, — перебил тот, задержавшись в дверях. — Верь мне. Ты представить себе не можешь, ЧТО Лёля может.

И он вышел из кухни, а Любовь Александровна перевела на меня недоуменный и слегка боязливый взгляд. С одной стороны, уверенный тон и напор Никиты подействовал на неё внушительно, но вместе с тем она не была склонна моментально верить в чудеса — словам о них, по крайней мере. Признаться честно, я и сама не вполне разделяла безоговорочную уверенность Никиты в успехе. Исцелять раны — это одно, а болезни — чуть-чуть другое. Впрочем, с Юлей у меня как будто что-то получилось, так может, и сейчас получится?

Вернувшись с тонометром, Никита тут же принялся разворачивать манжету.

— Ой, так подождите, борщ-то надо выключить! — вдруг вспомнила Любовь Александровна, порываясь подняться, но рука сына опустилась ей на плечо.

— Сиди, мам.

Кухня была такой крохотной, что Никита повернулся и со своего места легко дотянулся до плиты. Выключив газ, он протянул матери развёрнутую манжету.

— Давай. Надо измерить давление до и после.

— Да я и так чувствую, что повысилось, — проговорила Любовь Александровна, закатывая рукав халата и просовывая руку в манжету. — Голова болеть начинает…

— Значит, мы как раз вовремя, — сказал Никита.

Он нажал кнопку, и тонометр негромко загудел, накачивая воздух, потом автоматически начал его стравливать. Судя по писку прибора, раздававшемуся в такт пульсу, у Любови Александровны была ещё и аритмия. И вот, высветился результат: сто девяносто на сто десять.

— Ну, это ещё не так высоко, — отметила мама Никиты. — У меня и двести двадцать было…

Я намылила руки и около минуты подержала их под струёй воды — такой горячей, что кожа едва могла терпеть. Всё-таки у нас значительная разница температур: даже Вова заметил, обнимаясь с Никитой. Вытерев руки полотенцем, я вдобавок подержала их на горячем змеевике. Сочтя, что они достаточно согрелись, я подошла к Любови Александровне, которая слегка нервничала и по-прежнему была настроена скептически. Никита сидел возле неё на корточках и успокаивал:

— Мам, ну, ты же мне веришь? Я знаю, что говорю, а Лёля знает, что делает.

Знала ли я, что делаю? Скорее, я снова шла на ощупь, доверившись интуиции, но моя «пациентка» не должна была этого понять. Не мудря слишком долго, я сделала первое, что пришло в голову: приложила одну руку к левой стороне груди Любви Александровны, а другую — к соответствующей лопатке.

— То есть, вы просто так, руками, да? — послышался её робкий голос.

Я не ответила, сосредотачиваясь. Что-то менялось в теле под моими руками: кажется, мне удавалось найти с ним общий язык. Менялся даже запах. Неподвижно застывший Никита неотрывно наблюдал, но его волнение передавалось мне и выводило из равновесия.

— Андрюша, ты бы вышел ненадолго, а? Мешаешь сосредоточиться…

С языка нечаянно сорвалось его старое имя, а он даже не заметил и машинально повиновался. А Любовь Александровна удивилась:

— Андрюша?

— Это псевдоним такой, — выкрутилась я. — Оперативный.

— А…

Это прозвучало неуклюже, но для Любови Александровны сошло. А правда выглядела бы для неё вообще как бред: я почему-то знала, что она в реинкарнацию не верила. А изменения шли, став заметными уже не только мне.

— Ой… Кажется, легче становится, — пробормотала Любовь Александровна с изумлением.

Никита — тут как тут:

— Мам, ну, как ты?

— Да вроде… Вроде легче.

— Ну-ка, проверим давление.

Измерение показало цифры: 130/80.

— Ничего себе! — проговорила Любовь Александровна потрясённо. — Оно у меня само по себе уже не снижается почти, без таблеток не обойтись, а тут… Помогло! Помогло ведь, правда! — Она засмеялась, переводя сияющий взгляд с сына на меня и обратно.

— Возможно, нужно будет сделать так ещё пару раз, — сказала я задумчиво. — Хотя… Увидим. Измеряйте давление… Если оно будет повышаться снова, или сердце даст о себе знать — примем меры.

— Как ты себя чувствуешь? — допытывался Никита у матери.

— Да хорошо, хорошо! — ответила она со смехом.

То, что это правда, было ясно даже по её голосу: из глухого и усталого он стал звонким и радостным. Этот смех… Мамин смех.

— Надо же… Обычно, если давление резко сбить, тоже ничего хорошего, — продолжала Любовь Александровна описывать свои ощущения. — А сейчас… Хоть кросс беги!

— Ну вот, а ты ещё сомневалась, — улыбнулся Никита. — Лёля своё дело знает.

Жар его взгляда растопил меня, как кусок масла. А Любовь Александровна сказала:

— Лёлечка, у тебя такие тёплые руки! Спасибо тебе огромное… Это чудо какое-то!