Великий магистр

9.8. У ручья

— Да я что… Я — ничего, — сказал Деррен, встав и отойдя в сторону.

Надо мной склонилось лицо Конрада с нахмуренными бровями. Ревность… Какое неуместное здесь и сейчас чувство. Мелкое и смешное.

Но уже через секунду её заглушило беспокойство.

— Вика… Козочка, ты что как неживая?

Он взял мои безжизненно повисшие руки в свои, окинул остальных хмурым и тревожным взглядом.

— Что случилось? Что с ней?

— Да не знаю, она вдруг начала странно вести себя, беспокоиться… Сказала, что здесь, — Деррен обвёл рукой место, — могила крылатых.

Конрад закрыл глаза, приложил руку к земле. Снова открыв глаза, он сказал:

— Да, похоже на правду. — И, склонившись ко мне, стал щекотно целовать меня в нос, в глаза и брови. — Козлёночек мой… Ну давай, приходи в себя. Всё хорошо, я с тобой.

Его живительные поцелуи пробудили во мне — меня саму, отделили меня от крылатого и от тоски. Он положил руки мне на плечи, и мне в солнечное сплетение вошло тёплое и мягкое: «Мы — достойные. Мы — одно целое». А ещё он сказал: «Я люблю тебя». Мои ожившие руки поднялись и обвили его шею.

— Кон… Здесь лежит мой крылатый… — прошептала я ему в шею.

Секунда — и я уже стояла на ногах, поддерживаемая Конрадом. Он тоже был достойным, и он один понимал меня, а остальные могли только смотреть с удивлением и беспокойством.

— Тридцатиминутный привал, — распорядился он. — Мы скоро вернёмся.

Теперь, в его присутствии, мне стало гораздо легче: он подставил мне плечо во всех смыслах этого выражения. Пока встретившиеся группы располагались для передышки, мы с ним отошли в лес, чтобы скрыться от их взглядов.

По круглым камням, усыпанным жёлтыми листьями, журчал ручей. Конрад, присев, подставил под серебристую струю руку, набрал пригоршню воды и умыл лицо. Я последовала его примеру: после многокилометровой эстафеты по лесам с сундуком это было очень кстати. Холодная вода освежала и бодрила, а грустное осеннее солнышко, пробивавшееся сквозь лесной шатёр, блестело на ресницах радужными пятнами.

— Странные здесь места, — сказала я. — Мне здесь не по себе.

— Да, есть немного. — Конрад снял куртку, постелил на землю и похлопал по ней, приглашая меня присесть.

Мы уселись рядом и с минуту, как зачарованные, смотрели на ручей, не произнося ни слова. Воистину, можно бесконечно смотреть на текущую воду… Иногда с дерева срывался золотой лист, падал в ручей и лодочкой уносился прочь. Конрад, обняв меня, щекотал губами моё ухо и щёку.

— Ну, как ты, козлёночек? Тебе лучше?

Я поёжилась от уютных мурашек, пробежавших по телу от его голоса, и прильнула к нему.

— Да… — И отправила ему по каналу солнечного сплетения: «Я тебя люблю».

— Козочка моя… Я соскучился по тебе.

От его слов у меня что-то сладко сжалось в низу живота. Они были правдивыми и светлыми, как солнце, устало гладившее наши макушки, простыми и древними, как деревянная статуя на земляничной поляне. Не размыкая губ и рук, мы опустились на траву. Это было нужно нам как глоток горячего чая в зимнюю стужу, как островок покоя и нежности среди враждебного океана — слиться хоть на полчаса, хоть на пять минут. Земля подо мной плыла, небо кружилось… Вода журчала, изливалась, врываясь в меня горячими струями… Мать-сыра-земля… дай нам сил… пройти через это…

Вода журчала, унося жёлтые листья-кораблики, лес молчал — слушал лепет наших чувств. Ничего нового в них не было — всё то же, что и века, и тысячелетия назад.

— Я люблю тебя… Очень, очень…

— И я тебя, козочка. Я не могу без тебя.

Поймав жёлтый кораблик, я привязала его травинкой к палочке. Конрад сказал:

— Не поплывёт. Дай сюда.

Он ловко связал из палочек нечто вроде катамарана, даже с мачтой, к которой приладил листик-парус.

— Всё-таки достойные — немножко как белые вороны, — сказала я. — Остальные нас не понимают. Вот и ребята на меня смотрели, как на…

Я не договорила: Конрад скользнул по мне обжигающе нежным взглядом.

— Остальным надо выдавать только то, что им нужно знать, — сказал он. — Ну что ж, спуск судна на воду…

Катамаран поплыл!

— Ура! — Я захлопала в ладоши.

Но проплыло «судно» до первого порога: там оно перевернулось, и его затянуло в бурный водоворот.

— Но хоть немножко-то всё-таки проплыла наша лодочка, — сказал Конрад. — Хоть чуть-чуть порадовалась тому, что она есть, что она плывёт…

Как мы, подумалось мне.

— Слушай, я вот что… хотел спросить, — вдруг начал Конрад. — Когда всё это кончится… и если мы останемся живы… Ты выйдешь за меня замуж?

Обжигающее счастье пролилось вниз по моему нутру. Пусть мы — лодочки из хвороста в бурном море, но какое-то время мы можем плыть борт о борт и быть счастливыми. Надолго ли? Неважно. Наверно, до первого водоворота… А может быть, вдвоём мы и сумеем удержаться на плаву — кто знает?

— Уж прости, что я вот так просто и неромантично, — виновато улыбнулся Конрад. — Даже кольца не дарю… Хотя…

Он сорвал цветочек и обвязал вокруг моего пальца.

— Вот… Сойдёт?

— Большего и не нужно, — сказала я.

От его взгляда дрожь волнения пробежала по моему телу.

— Это значит «да»?

Ответ я послала ему в солнечное сплетение. Да! Он почувствовал, и это отразилось частично в его взгляде, частично — в жарком поцелуе, которым он приник к моим губам.

Как не хотелось отсюда уходить! Но мы должны были двигаться дальше, а потому вернулись на место привала. Держа меня за руку, Конрад прочистил горло и сказал:

— Прошу секунду внимания! У нас важная новость. Мы с Викой объявляем о нашей помолвке.

Что тут началось! На нас обрушился просто шквал поздравлений и объятий, кто-то даже предложил качать нас, но Конрад решил, что затея — не очень. Когда шквал немного поулёгся, он добавил:

— Всех парней прошу отныне иметь в виду — эта девушка ЗАНЯТА! Я заявляю свои права на неё!

Я ткнула его кулаком в бок:

— Ты, собственник! Права он заявляет…

— А как ты хотела? — нахмурился Конрад, привлекая меня к себе. — Всё серьёзно, назад дороги нет. Или ты склонна передумать?

— Нет! Не склонна, — заверила я от души.

— Ну что ж, эта встреча оказалась судьбоносной, — заметил кто-то.

— Жаль только, что снова приходится расставаться, — проговорил Конрад, прижимая меня к себе крепче. — Впрочем, надеюсь, что ненадолго.

И под шум аплодисментов и весёлые выкрики мы обменялись поцелуем.