Великий магистр

9.5. Точка невозврата

Обретался отчим уже не там, где мы когда-то жили. Он разорился, пришлось нашу большую и дорогую квартиру продавать и покупать вместо неё малогабаритную двушку у чёрта на куличках.

— Фу, — поморщилась я, осматриваясь. — Не квартира, а бомжатник.

— Уж прости, доча, гостей я сегодня не ждал, — оправдывался отчим, торопливо убирая с кухонного стола грязную посуду с объедками и пустые бутылки. — Если бы ты предупредила, что хочешь меня, так сказать, навестить, я бы хоть прибрался маленько…

Он выкладывал и выставлял на стол содержимое нового хрустящего пакета.

— Ох, доча, зачем такая роскошь? Напоминание о лучших временах, которые давно минули… Когда-то я мог себе позволить всё это, да, мог… «Хеннесси Гранд Шампань»… Душу только растравить. И закусь тоже под стать выпивке… Ну, Юленька, ты даёшь!

Без пальто и шапочки он выглядел ещё более жалким: засаленное тряпьё болталось на нём, как на скелете, всклокоченные седые волосы давно не стрижены и не мыты. Порцию «Хеннесси» он в себя влил, как воду, и жадно набросился на еду.

— О, хорошо-то как… Просто к жизни возвращаюсь! Не ожидал, не ожидал, что ты вот так… А что ты, собственно, вдруг вспомнила про меня, а, Юль?

— Мама умерла, — сказала я.

Он на секунду перестал жевать, его взгляд потемнел и ожесточился.

— Туда ей и дорога, — сказал он, наливая себе ещё. — Всю жизнь мне искалечила… Я же так и не восстановил… мужскую функцию-то, да. Хоть и пришили мне его назад, а работать как раньше он уже не смог.

Жуя и запивая еду «Хеннесси», он расписывал мне свои болячки во всех неприятных подробностях. Потом спохватился:

— Юль, а ты чего не ешь, не пьёшь? Давай, а то мне одному как-то неудобно…

— Нет, спасибо, мне не хочется, — отказалась я. — Ты угощайся… Почувствуй себя человеком.

— Да уж, — хмыкнул он. — Ну… как знаешь. Было бы предложено.

Через минуту он спросил:

— Ну, а ты? Как сама? Хотя, чего спрашивать — и так видно…

— У меня всё отлично, — сказала я.

— Замужем?

— Вдова.

— А… сочувствую. Дети есть?

Сволочь. Какая же он сволочь. Это мне мерещилось, или у него ехидца блеснула в глазах?

— Был… пасынок. Погиб.

— А… М-да, печально. А своих, значит, нет?

Он это нарочно, да?

— У меня не может быть детей, и ты это знаешь, — процедила я.

Он шевельнул бровями.

— Не знал… Правда, не знал.

— Не прикидывайся.

— Ничуть не бывало. Значит, внучат мне не видать… Жаль, жаль… Сочувствую тебе, Юляша.

Зачем я его нашла? Зачем, купив ему дорогую выпивку и хорошую еду, сидела и выслушивала его лицемерные слова сочувствия? А он уже поплыл от выпитого, взгляд стал сальным — так и мазал по мне, какая мерзость…

— Юляш… — начал он пьяненьким, интимно-фамильярным тоном. — Может, мы… Того? Вспомним… тряхнём стариной?.. Ведь нам хорошо было… не отрицай, тебе нравилось. Ты одна, я один… Так чего ж ещё? Да, пусть я и не могу, как обычно, но я знаю и другие… ик! Другие способы доставить женщине удовольствие. А, Юль?.. Ты красивая баба, очень красивая… Раз уж ты устроила мне сегодня праздник… может, логически завершим его… а?..

— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, МРАЗЬ, СНОВА ПРЕДЛАГАТЬ МНЕ ЭТО?!!

«Хеннесси», тарелки с едой, стаканы — всё полетело на пол с опрокинутого стола, звериный рык вырвался из-за моих оскаленных клыков, глаза превратились в два адских уголька. Стискивая горло этой падали, я шипела ему в лицо:

— Уж прости, завершение будет не таким, как ты хотел, ничтожество! Сразу нужно было тебя раздавить, как таракана, ты мразь проклятая, недостойная топтать эту землю! Всё, на что ты пригоден — это кормить червей!

Хрупкая человеческая плоть сплющивалась под моей рукой, раздавливаемое горло хрипело и хлюпало, рвались хрящи и ломались кости. Я сжимала и сжимала, пока не выжала вон весь дух из этого ничтожного тела. А выжав, бросила на пол, в остатки его последнего в жизни ужина.

Облив его остатками коньяка, я зажгла спичку и бросила. Заплясали голубоватые язычки пламени. Подойдя к газовой плите, я самую малость отвернула ручку конфорки.

Rest in peace, Father note 5. requiem aeternam dona eis, domine.

Надо же, оказывается, я не разучилась плакать.

Серое небо сеяло еле ощутимый дождик, листья с сухим шорохом неслись по асфальту. Ядрёный дым тонкой сигары «Slim Panatela» защипал язык: алкоголя мы, хищники, не переносим, а вот табак почему-то — нормально. Дымим с удовольствием.

Грохнул взрыв.

— Люк, Маркус! Возвращаемся.

Что ж, дорогие родители, покойтесь с миром. Для вас уже всё закончилось, а для меня ещё продолжается.

Мне остаётся только идти до конца. Точку невозврата мы уже миновали.